Все ее существо внимало голосам леса.
Блеяние козы вывело Гудуйа из оцепенения.
Пришли в себя оленята и собака.
Гудуйа повернулся к хижине. Увидел стоявшую на балконе Серову. Она была без шапки, золотые волосы рассыпались по плечам. -
— Доброе утро, дедушка,— поздоровалась Серова и сошла с балкона.— Я хочу посмотреть на вашу козу. В детстве мне часто доводилось доить бабушкину козу. Можно я попробую, а?
— Ну что ж, попробуй, — ответил Гудуйа. Он взял в руки дна кувшина и пошел к хлеву. Собака бежала впереди, чуть сзади шли оленята.
Коза была закрыта в хлеве. Буйволица стояла возле хлева, дожидаясь хозяина. Завидев хозяина, она коротко мычала. Тут же замекала коза. Так они приветствовали Гудуйа каждое утро.
Хозяин обычно сначала доил козу, а уж потом буйволицу. Гудуйа отворил дверь хлева и впустил Серову. N1111 дев вместо хозяина незнакомую женщину с подойником и руках, коза удивленно уставилась на нее.
Галина приласкала козу, провела рукой по ее лбу и спине. 11<>том присела на корточки. Подвинув подойник поближе, I ни на принялась доить обеими руками, и притом так ловко
и споро, словно каждый день только этим и занималась. Склонив голову набок, коза с прежним удивлением и покорством смотрела на Серову своими рыжими глазами.
— Ты моя умница, красавица, кареглазка,— ласково говорила ей Галина, довольная и обрадованная покорностью козы. Но больше всего Галина радовалась тому, что не разучилась доить. Она светилась первой радостью двенадцатилетней девочки, которой доверили важное и деликатное дело.
Гудуйа смотрел на нее и не понимал, почему так необыкновенно радует златоволосую женщину столь обыденное занятие. И что в этом такого радостного и возбуждающего? Все время, пока Серова доила козу, Гудуйа не сводил с нее глаз.
— Как зовут вашу козу, дедушка? — спросила Серова, протягивая ему посудину, полную молока.— Сколько же она у вас дает молока? И какое оно жирное!
— Чака ее зовут.
— Спасибо, Чака,— погладила козу Серова. Потом посмотрела на Гудуйа. Посмотрела так, как смотрит на отца дочь — с сочувствием, болью и теплотой.
Этот взгляд пробудил кровь в Гудуйа. Он почувствовал нечто несказанно теплое, доброе, имени чему он не знал, но что заставило быстрее биться его жесткое сердце. Галина заметила это, и ее охватила щемящая жалость к старику. Чтобы скрыть волнение, она спросила:
— Вы ведь пойдете с нами, дедушка?
— Пойду.
Проснулись и все остальные. Они вышли из хижины, разморенные спертым воздухом, и принялись жадно вдыхать свежую утреннюю прохладу. Комары исчезли. Пока гости по очереди умывались и приводили в порядок одежду, Гудуйа возился с завтраком. Он подвесил котелок с молоком над огнем и стал замешивать тесто для мчади. Галина Аркадьевна во всем старалась ему помочь. Она мелко накрошила молодой сыр, заправив его мятой и солью. Потом вынесла на балкон табаки.
Через полчаса завтрак был готов. Гудуйа пригласил гостей к столу. В отличие от вчерашнего, настроение у всех было отличное. Они с аппетитом уничтожали сыр, заедая его горячим мчади.
— Ой, вкуснота-то какая, какая прелесть, ну прямо объедение! — восторгалась Наталья Юрьева.— Вот уж не думала, что сыр едят с мятой,— обратилась она к Гудуйа.—
Какую только зелень не увидишь за грузинским столом: цицмати, тархун, рехан, коидари, киндза, праси. А у нас даже понятия не имеют об этом эликсире жизни.
— Да что там зелень, за грузинским столом все эликсир, даже перец,— сказала Галина.— Тетя Русудан такие блюда готовит, пальчики оближешь.
— Ну, кухню тети Русудан я знаю. Стоит ей в управление завтрак принести, мы тут же налетаем как голодные звери.
Гудуйа не мог взять в толк, почему эта женщина не знала, что сыр заправляют мятой. Не знал он и того, что значит слово «эликсир»,— наверное, что-то хорошее, решил он про себя. С нескрываемым удовольствием наблюдал он, с каким азартом расправляются его гости с мчади и сыром. Хотя, честно говоря, не понимал, что уж такого особенного нашли они в столь простом кушанье.
Впрочем, вчера даже обычное козье молоко вызвало восторг златоволосой женщины. А вот сегодня настал черед желтолицей. Гудуйа направился в хижину. Вытащив из кадушки головку сыра, он возвратился к табаки, достал из ножен, подвешенных к ремню, нож, крупно нарезал сыр и разложил его на табаки.
Галина первой взяла кусок сыра. Надкусила.
— Честное слово, такого сыра я никогда не ела в своей жизни. Даже у тетушки Русудан,— протянула она.— Дедушка, как называется этот сыр?
— Сыр этот называется казла.— «Вот так так, что они, казлы не ели, что ли?»
— Знаете, дедушка,— прервав еду, обратилась к Гудуйа Наталья Юрьева,— был в старину ученый такой, доктор, Гиппократом звался. Так тот самый доктор писал, что в сыре сила имеется.
— Какая еще сила?—не понял Гудуйа, что бы это могло значить.— Откуда это в сыре силе взяться?!
— Да еще какая, оказывается, сила, дедушка! — продолжала Юрьева.— Сыр чахоточных лечит, при малокровии помогает, печеночников исцеляет и кто знает, кого еще. Люди очень уважают сыр. В Канаде, есть такая страна за океаном, сыру памятник поставили в семь тысяч пудов несом. И французы от них не отстали — тоже соорудили памятник сыру.
— Древние греки,— вмешался в разговор Теофиле Таргамадзе,— сварят, бывало, сыр и уложат его в плетеные корзины.
— Зачем это молодой сыр в корзины укладывать? — удивился Гудуйа.— Сыр в кадушку положить надо.
— В старину, наверное, иначе сыр готовили.
С мчади гости разделались довольно быстро. Но голод все еще не был утолен. Гудуйа, не предполагавший, что гостям придется по вкусу его мчади и потому испекший всего лишь один кеци, расстроился. Но гости достали из вещмешков черный хлеб и запили его все еще теплым молоком.
После завтрака Гудуйа, прибрав со стола, без излишних напоминаний стал собираться в путь. Он накормил собаку, привязал козу в кустах возле хижины, заткнул топор за пояс, взял в руки посох и повел за собой гостей.
Гудуйа шел босиком. Тулуп из козьей шкуры был ему явно коротковат и узок. Шел он неторопливо и размашисто, с такой силой ударяя посохом в мокрую землю, что тот с каждым ударом чуть ли не на целый вершок уходил в податливую почву. Ни пищи, ни воды он с собой не взял, ибо ел лишь два раза на дню. Ему казалось, что и гости едят так же.
Галина, пытаясь не отстать, всячески подлаживалась к шагу Гудуйа. Однако ей это оказалось явно не под силу, и вместе с другими она следовала за Гудуйа чуть позади.
Начиная с этого дня Гудуйа две недели ходил с партией Галины. Он прокладывал дорогу в таких дебрях, где даже черту было не пробраться.
Стояли солнечные дни, но было не жарко. Партия старательно трудилась с утра и до самого позднего вечера. Гудуйа не только был проводником, но и незаметно для себя самого постепенно втягивался в работу экспедиции. Он рыл канавы, таскал нивелир, затесывал вешки и вбивал их в землю. Одновременно он ухитрялся еще и стряпать, невесть откуда носил питьевую воду. Он привык к людям, стал словоохотливей, и печаль в его глазах таяла. Отчуждение и напряженность понемногу сошли с его лица. Возвращаясь поздним вечером в хижину, он пек неизменный мчади или варил гоми. По ночам он ладил сети на Хобисцкали, и свежая рыба не переводилась на столе.
Галина во всем помогала Гудуйа. Она сама месила тесто, жарила рыбу, мыла посуду, доила козу и буйволицу, делала сыр. И все это получалось у нее так ловко и красиво, что Гудуйа глаз не мог от нее отвести. Все ликовало в нем, хотя лицо его по-прежнему оставалось неулыбчивым. Что ж,
немудрено: сорок лет улыбка не касалась/ его губ, а за такой срок ото всего можно отвыкнуть.
Наталья Юрьева прибирала в хижине и подметала двор.
Однажды вечером после ужина Серова, улучив минуту, подсела к сидящему на балконе Гудуйа и как бы мимоходом обронила:
— Каждому работающему в нашей партии положена спецодежда.
После двух дней сомнений Гудуйа наконец сдался. Получив у Серовой положенную ему спецодежду, кирзовые сапоги и мыло, Гудуйа направился к Хобисцкали. Долго мылся Гудуйа в реке.
И вернувшись, еще не скоро вошел в хижину. Тело его никак не могло привыкнуть к стесняющей его обуви и одежде. Гудуйа сначала покрутился в хлеву, затем принялся колоть дрова. Серова и ее товарищи разгадали причину столь длительного отсутствия Гудуйа и поспешили раньше времени улечься спать. Наутро они старались не глядеть на Гудуйа, чтобы не выдать невзначай охватившую их радость. Непривычно было видеть в обычном рабочем облачении лесного человека. Спустя неделю Серова привезла для Гудуйа из Поти еще и плащ с брезентовым капюшоном. Потом выписала Гудуйа зарплату и уговорила его пойти с ней в контору получить деньги.
Весьма смутно представлял себе Гудуйа, что такое зарплата и зачем она нужна человеку. Когда Серова объяснила ему ее назначение, Гудуйа воскликнул: «Так на что же мне сдались эти деньги? Сорок лет я обходился без них и сейчас проживу не хуже». После долгих уговоров Серова наконец уломала старика. Мы, мол, столько заставляем вас работать, как же можно без зарплаты, нас ведь за это под суд отдадут. Что оставалось делать Гудуйа? Не причинять же неприятности Серовой, боже упаси. Контора так контора, согласился он. Это все хорошо, сказала Серова, но как же вы пойдете в контору в таком виде — небритый и нестриженый? Не знал Гудуйа, что такое эта чертова контора, но ничего не поделаешь, назвался груздем — полезай в кузов. Да попроси его Серова в огонь броситься, и за тем бы дело не стало — Гудуйа без раздумий исполнил бы любое ее желание. Нот так медленно пробуждалось в его душе никогда досель не испытанное им отеческое чувство к молодой женщине.
Тщательно подстриженный, гладко выбритый, опрятно одетый, посмотрелся Гудуйа в зеркало и не узнал себя. Сколько воды утекло с тех пор, как последний раз гляделся
Гудуйа в зеркало? Все эти годы он видел свое отражение разве что в реке да еще в лужах.
Когда Серова привела Гудуйа в коратскую контору, он едва не потерял голову от одного лишь вида экскаваторов, бульдозеров, землечерпалок, тракторов, грузовиков, не говоря уж о толпе рабочих стройки.
Деревенский житель, не видавший на своем веку ничего, кроме лошадей и телег, очутился вдруг в самой гуще галдящего пестрого люда, в окружении машин, вытряхивающих из земли душу. Немудрено, что все вокруг показалось ему странным наваждением.
Гудуйа изо всех сил тер глаза руками, кряхтел, вздрагивал, как ошпаренный отскакивал от людей, боясь наступить им на ноги, невзначай толкнуть или, что еще хуже, сбить кого-нибудь с ног.
Получив в конторе причитающиеся ему бумажки, Гудуйа в сопровождении Серовой пошел осматривать стройку. Серова долго показывала ему все, что уже сделано и что еще предстоит сделать.
— Осушим мы болота, дедушка, и столько земли получим. Поглядим тогда, как наши невесты будут отвергать женихов из-за безземелья.
Печаль, подобно туче, набежала на лицо Гудуйа.
— Так не станут невесты отвергать безземельных женихов, да?
— Конечно, не станут, дедушка.
— Ты, случаем, не знаешь Вардена Букиа?
— Нет, дедушка, не знаю.
— А Тариэла Карда?
— Тариэл Карда самый главный человек на нашей стройке.
— Не может быть?!—обрадовался Гудуйа.— Шестнадцать лет уже с тех пор минуло, а я как сейчас помню, Варден Букиа и Тариэл Карда говаривали, скоро, мол, такое время настанет, не будет на земле нашей ни одного безземельного крестьянина.
— Правду они сказали, дедушка.
— Это вроде бы Ленин сказал. Эту весть нам Варден Букиа привез. В той самой моей хижине и рассказал он об этом большевикам. Как это ты Вардена Букиа не знаешь, а?
— Не приходилось мне с ним встречаться.— Серова знала Вардена. Но зачем расстраивать старика вестью о его болезни.
— Ну, посуди сама, как я мог поверить, что не останется в нашей стране ни единого безземельного крестьянина?
— А теперь-то верите, дедушка?
— Коли вы и впрямь эти болота осушите, хочешь не хочешь, а поверишь. Тогда всем земли хватит.
— Вот тогда и бобылем никто не останется, ведь верно, дедушка? Вы знаете, сколько у нас на стройке бобылей поневоле работает? Уйма. И все из-за этого. Но отныне кончится у наших мужиков холостяцкое житье- бытье.
— Кончится,— эхом отозвался Гудуйа и отвел глаза в сторону.
С того самого дня Гудуйа Эсванджиа не давал Серовой проходу, выпрашивал у нее работу потяжелей да побольше.
На составление технико-экономического проекта потребовались вся осень и зима. Гудуйа Эсванджиа ни на один день не разлучался с партией Серовой. В холод он разводил костер в лесу, работал за двоих и к тому же ухитрялся еще и стряпать.
Все члены партии полюбили Гудуйа, относились к нему С уважением и даже с некоторой робостью. В один из солнечных весенних дней Серова усадила Гудуйа в машину мужа, ни слова не сказав, куда собирается его везти. Через некоторое время машина мчалась по улицам Поти. Никогда еще не покидал Гудуйа пределов своей деревни и Коратского леса.
Город он видел впервые в своей жизни. Но, как ни странно, тот не произвел никакого впечатления. Не удивили его ни корабли под чужеземными флагами на мачтах, которых было в порту великое множество, ни железнодорожный вокзал, ни поезда, ни мощеные или асфальтированные улицы с тротуарами, ни многоэтажные кирпичные и каменные дома, ни машины, ни толпы спешащего по делам люда.
В машине Гудуйа сидел спокойно и невозмутимо, ни к чему не проявляя особого интереса.
Галина возила его по всему городу, попутно объясняя, что к чему и как. Гудуйа хранил молчание и даже ничего не спросил.
Наконец Галина остановила машину возле управления строительства. Единственное, что нравилось Гудуйа,— как управляла машиной эта женщина. Серова вышла из машины, распахнула дверцу и помогла выбраться Гудуйа. Затем она
предложила ему зайти в помещение. Гудуйа безропотно последовал за ней.
Они поднялись на второй этаж. В коридоре было довольно многолюдно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51