— Конечно, дочь, — граф положил ей руку на плечо. — Никто не сомневается в твоей рыцарской чести.
Говоря все это, Айзендорг, хоть ему и неловко было в этом признаться, тоже искоса поглядывал на Редриха. Старый и опытный боец, граф был спокоен и готов к смерти. И он уже решил, что возьмет эту миссию на себя, если жребий выпадет Элине. Но если бы это сделал Урмаранд — было бы гораздо лучше. Да, лучше для всех.
Но Редрих молчал.
— Не надо жребия, — раздался вдруг другой голос. — Это сделаю я.
Все взоры обратились на Йолленгела.
— Вы?… — растерянно произнесла Элина. Меньше всего она ждала подобного от эльфа. Конечно, он не был тюфяком и размазней, каким считал его когда-то Эйрих; он в одиночку добрался до них через степи и горы, он много раз ходил на разведку в кишащий зомби и магами Нан-Цор… но все-таки в конце концов отказался от этих разведок, когда счел их слишком опасными, он сам называл себя трусом, его даже по горным тропам пришлось учить ходить, выбивая один страх другим… да, пожалуй, вся его храбрость была такой — храбростью отчаяния, когда альтернатива была еще хуже… И нигде и никогда он не проявлял готовности пойти на верную смерть. Тем более — ради чего? Ведь с его точки зрения противостояние между магами и немагическим миром было лишь внутренним конфликтом чуждой и враждебной ему расы людей… — Вы хорошо подумали, Йолленгел?
— Да, — просто ответил эльф. — Это будет наилучшим выходом для меня. И для всех остальных тоже. Моя раса исчезла с лица земли, и самому мне нигде нет места в этом мире — я проехал тысячи миль и вполне убедился в этом. Я много думал об этом в последние дни. Единственное, ради чего я еще мог бы жить — это ради сохранения памяти о моем народе… но ведь вы, Элина, уже обещали позаботиться об этом. А я… Не считайте это слишком большой жертвой. Я просто устал. Когда-то мы жили сотни лет, но я и за тридцать семь хлебнул достаточно, чтобы не хотеть продолжения. И если я могу уйти так, чтобы помочь единственным людям, которых мог бы назвать… своими друзьями
— что ж, я только рад, — закончил он.
— Йолленгел, — серьезно сказал граф, — примите благодарность от имени всего человечества.
— Мне нет дела до человечества, — поморщился эльф.
— Тогда — от нас четверых.
— Это другое дело.
Они помолчали.
— Йолленгел, — сказал Артен, — я должен показать вам дорогу на пост управления и объяснить, как включить машину. Если хотите, пойдем прямо сейчас. Завтра у нас не будет времени.
— Хорошо, — кивнул эльф, поднимаясь.
— Вам, господа, наверное, тоже интересно, — обратился принц к остальным.
— А если сюда заявятся маги? — напомнил граф. — Впрочем, вряд ли. Почему бы и не взглянуть на то, что больше никто не увидит.
— Это не займет много времени, — заверил Артен. Ему хотелось поскорей загладить неприятное впечатление, вызванное его отказом тянуть жребий.
Пост управления реактором действительно находился недалеко; в своих предыдущих исследованиях нижнего подземного яруса они несколько раз проходили мимо этой одинокой двери в длинной стене, перед которой лежали сразу два охранника — лежали они здесь и теперь, принц лишь слегка оттащил их в сторону, освобождая проход. Артен вставил карточку, вошедшую в щель с частым клацаньем; затем что-то загудело, и металлическая дверь толщиною в фут тяжело отъехала в сторону.
За нею оказалось квадратное помещение со стороной около 20 футов; вдоль трех его стен, исключая ту, в которой находился вход, располагались пульты. Разумеется, зрелище это было абсолютно непривычно вошедшим; они стояли кучкой в центре помещения, обоснованно боясь к чему-либо прикасаться, и их непонимающе-любопытные взгляды скользили по рядам блестевших металлом кнопок, отполированным деревянным ручкам тумблеров, большим круглым циферблатам со стрелками, замершими где у нуля, а где и посередине шкалы. Перед пультами стояли семь невиданных ни на Западе, ни на Востоке одноногих кресел — по два перед боковыми и три перед центральным. Все они были пусты, однако на полу перед центральным пультом лежал мертвец в белом халате, цеплявшийся костяной рукой за ножку кресла.
— Думаю, он вбежал сюда как раз в тот момент, когда маги обрушили свой удар на Зурбестан, — сказал Артен. — Может быть, хотел с отчаяния запустить машину, но не успел… Что ж, вот и пришло время, когда наука нанесет магии ответный удар.
— Я попросил бы вас убрать отсюда все трупы, — сказал Йолленгел.
— Конечно, — поспешно заверил его Артен. Вместе с графом они отволокли в соседний коридор мумию в халате и двух охранников.
Вернувшись, принц принялся, сверяясь с вырванными из рукописного журнала страницами, объяснять эльфу последовательность действий. Самих действий было немного, но между ними полагалось ждать, пока те или иные стрелки займут требуемое положение. Выходило, что нужно около четверти часа, прежде чем установка придет в полную готовность, и можно будет поворачивать главный рубильник.
— Вот он, — Артен с невольным трепетом коснулся большой красной ручки, хотя и знал, что сейчас рубильник неопасен. — Ему в паз впихнули какую-то железку, чтобы нельзя было повернуть… все ногти обломал, пока вытаскивал.
— А если не сработает? — спросил эльф.
— Тогда магам повезет, а нам — нет, — пожал плечами Артен, не особо задумываясь, распространяется ли это «нам» на Йолленгела.
Когда они начали повторять порядок действий во второй раз, граф решил, что остальным стоит вернуться и не искушать судьбу.
Эльф и принц появились в первом доме спустя почти час. Артен хотел твердо убедиться, что эльф, никогда в жизни не имевший дела даже с куда более простой техникой эпохи меча, ничего не напутает; теперь он, наконец, в этом уверился. Чувство дискомфорта, которое испытывали остальные — в особенности Элина и ее отец — с возвращением Йолленгела только усилилось. Им хотелось как-то поддержать эльфа в его последний вечер, но они не знали, как лучше это сделать; любое сочувствие — со-чувствие — идущему на смерть от остающихся жить выглядит фальшиво. Йолленгел, наконец, заметил эти их попытки и улыбнулся:
— Друзья, давайте я вам лучше сыграю.
За все время зурбестанского плена он ни разу не доставал флейты; как-то раз Элина просила его сыграть, но эльф ответил, что не в настроении. Граф вообще никогда не слышал эльфийской музыки. И вот в помещении, где доселе обсуждались планы бегства и перспективы грядущей борьбы с магами, научные открытия и технические расчеты, виды оружия и тактика боя — полилась прекрасная и печальная мелодия, некогда тронувшая даже суровую душу Эйриха, а теперь заставлявшая сжиматься закаленное в боях сердце Айзендорга.
Йолленгел играл в последний раз в жизни и знал это. Более того, с ним окончательно уходила в небытие вся его раса… Мелодии сменяли одна другую, вспоминая об эпохах величия и славы древнего народа, оплакивая все эти бесчисленные гордые поколения, все эти тысячелетия блистательной истории, становящиеся пеплом, затихающим отзвуком, ничем… повествуя о долгой эпохе упадка и угасания, эпохе унизительной и проигрываемой борьбы за существование, эпохе умерших надежд, еще рождавшей, однако, новые произведения, уже не столь сложно-совершенные, как у древних мастеров, но от того не менее пронзительные… Йолленгел оплакивал и собственную непутевую судьбу, годы, проведенные в вечном страхе, на положении травимой лесной дичи, ужасную смерть от рук мучителей родных и друзей… и даже, наверное, скитания по свету в безумной и бесплодной надежде, месяцы заточения в выжженной солнцем мертвой котловине, за тысячи миль от родных лесов, и утро наступающего дня…
Элина чувствовала, что по щекам ее текут слезы, и, должно быть, впервые в жизни не стыдилась этого. Ее не волновало, что подумают другие, она даже не смотрела на них. А если бы посмотрела — увидела бы бледное, искаженное долго скрывавшейся ненавистью лицо Редриха. Он понимал, о чем пела эта музыка. О, как хорошо он это понимал! И ни при чем тут были какие-то эльфы…
Йолленгел оторвался от флейты, сделал короткую передышку и вдруг заиграл совсем по-другому — радостно, весело, задорно. Видимо, он не хотел, чтобы эльфы остались в памяти людей нытиками и неудачниками, безропотно проигравшими битву с судьбой. А может быть, попросту хотел подбодрить самого себя перед тем, что предстояло ему уже через несколько часов…
Легли в этот вечер сразу после ужина. Всем им предстояло встать еще до рассвета.
На сей раз погода полностью благоприятствовала планам беглецов. Дождя не быо, и ветер гнал темные еще силуэты облаков даже быстрее, чем накануне. Небо над горами на востоке еще только начинало светлеть. Беглецы оделись, подхватили собранные еще позавчера тощие котомки и узлы с книгами (набранными, по настоянию Артена, в счет веса Йолленгела) и быстро спустились в подвал. По пути Элина в последний раз окидывала взглядом эти стены, в которых они провели столько не самых лучших часов своей жизни. Казалось бы, у нее не было оснований сожалеть о них, и все же странно было сознавать, что уже через пару часов от них не останется даже развалин… Графиня перевела взгляд на Йолленгела. Эльф держался молодцом. Может, он и был бледнее обычного, но в свете факелов это трудно было различить.
Прежде, чем вступить в подземный коридор, Редрих замешкался.
— Графиня, — окликнул он ее, — я хочу кое-что сообщить вам.
— Да, герцог? — она остановилась, не ожидая от такого начала ничего хорошего. Остальные пока не заметили их заминки и шли вперед.
— На следующий день после битвы Зендергаст говорил со мной. И предложил мне трон Тарвилона.
У Элины похолодело в животе. Как раз чего-то в этом роде опасался ее отец. Когда-то она уже отнеслась легкомысленно к его недоверию к магам. И вновь повторила ту же ошибку — ведь он говорил, что нельзя доверять Урмарандам! Неужели уже поздно, неужели сейчас маги встретят их с довольной улыбкой?!
— И… что? — холодно спросила она.
— Что? Я так и знал, что вы спросите — «что? «! Что у вас хватит совести задать мне этот вопрос! Знайте же, что вы предали меня, но я не предал вас! — и он быстро пошел вперед, догоняя остальных.
Артен не знал, сколько времени уйдет на заполнение шара теплым воздухом, поэтому эльф должен был присутствовать при этой процедуре, и лишь когда все будет практически готово к отлету, Йолленгелу надлежало вновь спуститься в подземелье и отправиться на пост управления реактором. Это было жестоко — заставлять его смотреть на шар, который вот-вот унесет других к свободе и жизни, шар, в котором было немало и его труда — но другого способа синхронизовать время взрыва с отлетом на безопасное расстояние не было.
Процедура подготовки к взлету давно уже была продумана до мелочей. На роль стартовой площадки предназначался балкон с северной или западной стороны — здесь вплоть до самого подъема шар был бы невиден с пирамиды, заслоненный от нее четырьмя верхними этажами второго дома. С учетом восточного ветра, выбрали западную сторону. Корзину и тщательно сложенную вместе с сеткой оболочку вынесли через широкие двери на балкон. Здесь оболочку частично развернули, а корзину привязали к балюстраде; граф и Редрих, поднявшись на третий этаж пирамидального здания, спустили оттуда пару веревок, которые Элина внизу привязала к сетке шара, и подняли еще пустой воздушный чехол до третьего этажа, а потом, тем же способом — до четвертого. Пирамидальная форма дома была весьма удобна тем, что шару, чья корзина стояла на балконе, было куда раздуваться, он не должен был упираться одним боком в отвесную стену — правда, пирамида была все же ступенчатой, и это условие начинало выполняться лишь на высоте около тринадцати футов, поэтому шар не был, собственно, шаром — его сшили скорее в форме груши.
Наступил едва ли не самый ответственный момент. Артен, стоявший возле кабины, поставил у ног первый сосуд с горючим, привинтив к его горлу кольчатый металлический шланг с краном и поршнем на конце — это была большая горелка, найденная в лаборатории. Приоткрыв кран, несколькими движениями поршня вперед-назад он подкачал топливо, так что на конце шланга появилась маслянистая капля. Элина поднесла факел. «Пффффф! « — вырвался из шланга длинный язык пламени. Принц предусмотрительно направлял в этот момент шланг в сторону от шара; больше всего он боялся ненароком поджечь оболочку. Лишь убедившись, что с помощью крана и поршня он может надежно регулировать силу пламени, Артен направил огненный язык в растянутую на веревках горловину шара.
Постепенно обвислые стенки оболочки начали расправляться; затем и в верхней части сформировался пока еще дряблый и вялый, но уже способный выдерживать тяжесть сетки пузырь; граф и герцог, державшие сетку на четвертом этаже, выпустили ее, и оболочка, пока еще вся в морщинах и складках, величественно качнулась прочь от балкона, обретая самостоятельное равновесие. У Артена меж тем иссяк запас горючего в первой емкости, и он быстро подсоединил вторую. Не склонный обычно к излишне поэтическим фантазиям, в эту минуту он ощущал себя сказочным демоническим существом, повелителем сразу двух стихий — воздуха и огня.
Элина меж тем считала вслух, отсчитывая время, которое требовалось проплывшему над Нан-Цором облаку, чтобы достичь кольца гор. Эльфу следовало запомнить это время и ритм счета. Артен понимал, что, поднявшись в воздух, они еще отнюдь не окажутся вне досягаемости магов — напротив, привлекут их внимание. Поэтому устраивать взрыв следовало как можно скорее, в идеале — как только шар перевалит через горную стену и опустится ниже ее гребня с той стороны, уже за пределами Зурбестана.
Когда шар был наполнен примерно на две трети, внизу появились зомби.
Принц не исключал такой возможности, хотя и надеялся, что обойдется без этого. Не обошлось. И все же, хотя сердце принца забилось быстро-быстро, когда он услышал предупреждение Элины, внешне он сохранял спокойствие и лишь уменьшил язык пламени, но не погасил его совсем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103