»
– А мораль? – спросил я после паузы, хотя знал, что главным для Грога в его дзенских притчах было отсутствие всякой морали.
– Когда человек отправляется в путешествие, судьба отнимает у него надежду.
Грог нуждался в аудитории; когда перед ним был всего один слушатель, его слова теряли силу убеждения. Он был как гуру с единственным учеником, лишенный эха, которым его слова отзываются в других и которое есть источник его могущества.
Презентацию «Замен» едва не отменили, причем буквально накануне. Профессорский состав объявил забастовку, к которой вскоре – хотя и по другим причинам – присоединились и остальные преподаватели. К счастью, до нашей кафедры дошли лишь слабые отголоски конфликтов, забастовок и студенческих манифестаций. Студенческие организации не пытались раскручивать маховик событий, до нас доходили лишь слухи о том, что происходит в других местах. В здании почти никого не было, мне нравилось закрывать кафедру на ключ и в одиночку прогуливаться по пустым коридорам.
Я воображал себя миллионером, у которого было столько вещей, что он мог позволить себе забыть о некоторых из них. Я представлял, что осматриваю это здание, чтобы принять решение о его дальнейшей судьбе. В конце концов я решил открыть здесь музей в честь себя самого, с несколькими экспозициями, посвященными различным эпизодам моей жизни (казавшейся мне очень интересной). Погруженный в эти мечты, я поднялся по лестнице на пятый этаж.
Я ни разу не поднимался сюда после той злополучной вылазки, когда мы нашли труп коменданта. Не знаю, может быть, это была игра моего воображения, но мне показалось, что книжные кучи изменили свое расположение. Я хотел пройти в комнату, где мы нашли тело, но дорога была перекрыта бумажной горой.
Я добрался до затопленной зоны. Бумажные массы спрессовались под действием воды, что лилась из треснувшей трубы. Я услышал шаги у себя за спиной, развернулся и осторожно двинулся навстречу.
Это был Новарио, который упорно продолжал искать голубые тетради.
– Вы не видели Гранадос? – спросил я, выныривая из сумрака.
Он подпрыгнул от неожиданности и, прежде чем ответить, перевел дыхание.
– Видел ее недавно, но она не захотела ничего рассказывать, сказала только, что у нее есть план, который не может не удаться.
– А вы?
– Я попрошу слова на презентации. Я смогу доказать, что Брокка лечился в психиатрической клинике и что Конде умолчал об этом, чтобы фальсифицировать биографию писателя.
У меня было такое чувство, что у меня похищают сокровище: мои акции в компании специалистов по Брокке резко упали в цене.
– Брат Конде работал в этой клинике, – продолжал Новарио. – Это он рассказал Конде о Брокке, хотя об этом широко не известно. Конде предпочел сослаться на вымышленное лицо, чтобы никто не смог побеседовать с его братом. Больше я ничего не скажу, вы ведь работаете на Конде.
– Но не испытываю к нему никаких симпатий. Я выполнил большую часть работы, а он даже не включил меня в число авторов книги.
– Он всегда поступает так с простаками, чтобы не делиться с ними авторскими правами.
Мы подошли к лестнице. Новарио возмутился:
– Посмотрите, что стало с моими ботинками. Там, вероятно, сломался кран. И вряд ли его соберутся отремонтировать в ближайшие несколько лет.
Я попрощался с ним у двери кафедры, опасаясь, что он тоже захочет зайти. Зазвонил телефон: это была моя мать. Я рассказал ей, как поступил со мной Конде. Сначала она его защищала, но потом назвала предателем, и это меня успокоило. Я не мог доказать свое авторство, но по крайней мере я мог устроить Конде головную боль.
В тот день я перечитал «Римских свиней» Энчо Такчи. Книга была далеко не скучной, но я все равно уснул – прямо в кресле на кафедре. Когда я проснулся, уже была ночь. Я выглянул в коридор; там было темно и пусто. Часов у меня не было. Я попытался угадать время по шуму с улицы, но глухое безмолвие здания поглощало все звуки. Я хотел включить свет в коридоре, но у меня ничего не вышло; весь наш сектор был обесточен. На ощупь я направился к лестнице.
На втором этаже я увидел вдалеке свет, который двигался в мою сторону.
Я подумал, что это был человек с фонариком в руках, но лампочка была очень высоко. Я вспомнил о ночном стороже в шахтерской каске.
Он остановился метрах в тридцати от меня. Его лица не было видно, фигура скрывалась в сумраке.
– Кто вы? Что вы здесь ищете?
Я вдруг задался вопросом, а нет ли у него оружия. Дрожащим голосом я назвал свое имя и кафедру.
__ Что вы здесь делаете?
– Я остался поработать… и потерял счет времени.
– Дверь уже заперли. Вам придется подождать до утра.
– Это никак невозможно. Меня ждут люди.
– Никто вас не ждет. Никто не ждет тех, кто приходит сюда. Они остаются здесь допоздна именно потому, что никто их не ждет. Я постоянно встречаю здесь тех, кто не отваживается уйти, и я должен их выпроваживать.
Он замолчал. Он никуда не торопился, как будто был полновластным хозяином времени.
– Я обхожу здание ночью, но чувствую себя как днем. Я знаю, кто вы; знаю, кто каждый из вас. Я смотрю на вас сверху, я знаю, куда и зачем вы идете. Там наверху есть папка для каждого, где описана его судьба. Но никто не сможет узнать ее содержания. А я слежу, чтобы так все и было.
Он подошел ближе. Я увидел его рот, многодневную щетину на щеках, большой нос.
– Я – инструмент судьбы. Я записываю все, что происходит, и все, что произойдет.
В какой-то момент нашей краткой беседы я понял, что он – сумасшедший и что я полностью в его власти. Я начал медленно отступать.
Он угадал, что я собирался задать стрекача, потому что крикнул:
– Дверь открыта. Убирайтесь отсюда, и быстро. В это время крысы выходят из своих убежищ.
Я сбежал вниз по лестнице. Дверь на улицу была полуоткрыта. Я проскользнул между тяжелыми бронзовыми створками и без остановок помчался по пустым улицам к своему дому, как если б за мной по пятам бежал ночной сторож.
Презентация
В день презентации «Замен» помещение, где должно было пройти мероприятие, выглядело безукоризненно, хотя все остальное здание – вследствие забастовки – напоминало мусорную яму. Не знаю, как Конде смог этого добиться. Чуть в стороне на высокой платформе скучал в ожидании начала съемок оператор с государственного телеканала. Конде сообщил мне, что сюжет о презентации пойдет в программе «Культура нашего времени», которую передавали по вторникам по окончании вечернего киносеанса.
Я уселся в глубине. Первые ряды были заняты факультетским начальством, чиновниками госсекретариата культуры, членами академии и друзьями Эмилиано Конде. Я поискал глазами Гранадос, но ее нигде не было.
Презентация должна была начаться в шесть; было уже шесть тридцать, но Конде не спешил начинать – он о чем-то беседовал с тремя дамами, сидевшими в первом ряду. Из третьего ряда его окликнула какая-то женщина. Это была моя матушка, которая что-то процедила сквозь зубы. Конде с недовольным видом отвернулся.
Я выбрал пустой ряд в глубине зала. Рядом со мной сел Новарио.
– Вы готовы потребовать у Конде объяснений?
– Я?! Я же не сумасшедший.
– А ваши разоблачения?
– Я не думал, что будет столько народу. Пришли политики, академики, госслужащие. Если я выступлю против Конде, в университете меня объявят персоной нон грата. Лучше я предоставлю это почетное право нашей подруге-камикадзе. Вы ее, кстати, не видели?
– Пока нет.
Рядом с роялем поставили стол и два стула. На эти стулья – подчеркнуто медленно – уселись Конде и бывший ректор университета, Эсперт. Эсперт опробовал микрофон, издавший резкое шипение, и приступил к восхвалению Конде, который лишь скромно улыбался.
Когда пришла очередь Конде, он начал так:
– Здесь чествуют не меня, а Омеро Брокку.
Потом он очень подробно пересказал свою собственную биографию, упустив эпизод с бунтом скрипачей; через сорок пять минут он вспомнил о Брокке, о котором, впрочем, сказал немного. В конце своей речи, взглянув на женщину в третьем ряду, он добавил:
– Не могу не отметить ту неоценимую помощь, которую мне оказал в этой работе Эстебан Миро, чье имя из-за непростительной ошибки типографии попало лишь в список лиц, которым я выразил благодарность.
Женщина из третьего ряда зааплодировала, услышав мое имя; другие тоже захлопали – по той странной логике, которой подчиняются аплодисменты.
На сцену поднялась артистка, чтобы прочесть рассказ, а я отправился к двери – посмотреть, не появилась ли Гранадос. Пожалуй, она зарезервировала свой выход на заключительную часть презентации. Второстепенные персонажи в любой трагедии могут выйти на сцену в любое время, но последний акт – он всегда для героев. Герои просто обязаны появиться в финале. И тогда же, в финале, случаются главные катастрофы.
Новарио подошел ко мне и спросил, нет ли каких новостей.
– Я испугался, как и вы сами.
– Жаль. Посмотрите, как спокоен Конде. На этот раз он нас переиграл.
Конде сообщил о своей будущей работе: публикации первого тома биографии Брокки. Ее предварительное название: «От детства к Дому "Спиноза"».
– Это он приберег на десерт. Он нас запутал, заставил идти по ложным следам, – размышлял вслух Новарио, должно быть, пытаясь найти во мне если и не союзника, то понимающего слушателя. – Теперь он владеет правдой, а мы оказываемся вне игры.
Презентация закончилась, раздались аплодисменты. Когда публика начала расходиться, я встретил Гаспара Трехо.
– Для чего вы меня пригласили? – спросил он, зевая.
Я пожал плечами.
– Наша примадонна так и не появилась.
– Начальство потребовало, чтобы я прекратил расследование. Конде использовал все свое влияние, чтобы закрыть дело.
– Вы согласились?
– Я попросил еще неделю. Я должен предоставить доказательства до пятницы, или меня отправят расследовать исчезновение забальзамированного броненосца на факультете естественных наук.
Новарио с обидой посмотрел на Трехо.
– Вы же мне говорили, что вы архитектор.
– Я живу, обманывая всех подряд. Это моя работа.
Трехо положил в рот таблетку от боли в горле.
Новарио рискнул высказать предположение, что Конде подкупил Гранадос. Без особого энтузиазма я высказался в ее защиту. Трехо с Новарио хотели продолжить беседу, но моя мать выразила нетерпение: ее пригласили на чашку чая с пирожными в кондитерскую «Идеал».
В течение двух часов я выслушивал ее злословие почти обо всех участниках презентации, сидевших в первых рядах. Она рассказала мне и старые сплетни о Конде. Я воспользовался случаем, чтобы спросить, знала ли она, что его брат работал в доме отдыха «Спиноза». Она ответила, что да, но перевела разговор на покойную супругу Конде, вульгарную женщину, которая напоминала артистку какого-нибудь кабаре из района Бахо. Когда я посадил мать в такси, я вздохнул с облегчением.
Этой ночью я долго смотрел телевизор. В субботу утром меня разбудил телефонный звонок. «Когда я разбогатею, первое, что я сделаю, это куплю автоответчик», – подумал я.
– Это Трехо, – произнес голос, почти полностью измененный шумами на линии, – я звоню из автомата, напротив кафедры. Наше дело осложнилось. Сельва Гранадос мертва.

Часть вторая
Фантастика
Лифт
Hа факультете было три лифта. Тот, который в глубине, не работал уже много лет. Его отключили в результате различных поломок электрического и механического характера. Он часто останавливался между этажами, так что пассажирам приходилось кричать – звать на помощь. (Кнопка вызова диспетчера в лифте была, но никто никогда не отзывался.) Поскольку многие из сотрудников факультета страдали ярко выраженной клаустрофобией, лифт отключили вообще. Он совершил свое последнее путешествие с конечной остановкой в подвале, где и остался стоять в грудах строительного мусора.
В течение многих лет на него бросали окурки, фантики от конфет и бумажные шарики. Ничто не нарушало его спокойствия, за исключением последней попытки вернуть его к жизни, которая завершилась падением человеческого тела на крышу кабины. Потом были похороны, в среду, во второй половине дня. Здание оставалось пустынным из-за забастовки, грозившей стать бесконечной; о последствиях этой забастовки я еще скажу позже. Никто не слышал ни крика Сельвы Гранадос, упавшей с четвертого этажа, ни грохота от удара ее тела о крышу лифта.
В пятницу по окончании презентации «Замен» одна из давнишних приятельниц Конде потеряла профессора из виду из-за суматохи на выходе и поднялась на четвертый этаж в поисках кафедры аргентинской литературы. Она не нашла кафедру» потому что Конде распорядился снять и почистить бронзовую табличку, и она прошла мимо нужной двери. Но в любом случае профессора на кафедре не было. Женщина остановилась в ожидании лифта, не зная, что он не работает. Когда она заглянула в шахту, она увидела тело, лежавшее посреди бумаг и пустых жестяных банок.
Она не испугалась. То есть она испугалась, но гораздо страшнее было другое: здание как будто вымерло. Женщина спустилась на первый этаж и встретила там курьера, который ей не поверил, но, уступая ее настойчивости, все-таки заглянул в шахту. В это время в зале, где проходила презентация, уже никого не было, а Конде в компании избранных сидел за аперитивом в соседнем баре. Желая избавиться от нежелательных гостей (к их числу относился и я), которые собирались устроить в его честь банкет (лично я этого не хотел), Конде заявил, что отправляется домой. А узкий круг «приближенных» был оповещен заранее.
Мне бы очень хотелось пересказать мнение женщины, которая обнаружила тело, и привести заключение судебного медэксперта, а также другие документальные материалы, – но я их не видел. И с женщиной не общался. Обо всем этом я узнал из рассказа Гаспара Трехо, который использовал свой кредит доверия, а иногда и право на вымысел, взамен официальных бумаг.
– Меня не интересуют сообщения информаторов, – заявил он. – я веду поиски в забытых и никому не нужных архивах, в пожелтевших докладах, в полумраке заброшенных кабинетов. И иногда нахожу очень веские доводы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21