Тина сдвинула колени и легко соскочила со стола.
– Подожди минуточку, – сказала она.
На цыпочках отправившись к ванной, она исчезла за ее дверью. Когда она вернулась, Дэниел уже стоял застегнутый на все пуговицы и молнии и позвякивал ключами. Ее глаза сузились.
– А как насчет шампанского?
– Мне надо идти.
– Почему?
– Ну…
– Потому что она ждет?
– Ну, я не знаю…
– Конечно ждет.
Она отвела взгляд, почесала шею, скрестила руки.
– Наверно, нам стоит об этом поговорить, – сказала она.
– Хорошо, – пробормотал он. Но больше не добавил ни слова. Ждал.
Тина опустила руки, посмотрела на свои ногти.
– Я хочу сказать, я по-другому себе это представляла… – Она снова запнулась.
Дэниел смотрел на ее макушку, зажав в потной руке холодные ключи от машины. Натрахался, подумал он. И даже не натрахался, а прямо затрахался.
– Сегодня просто не мой день, да? – Тина потянулась за бутылкой шампанского. – Ох уж мне эти женатые мужчины, – презрительно выдохнула она. Сунула бутылку под мышку и испарилась.
Дэниел остался стоять посреди комнаты. Он чувствовал вину, облегчение и собачий голод.
Джасмин собственноручно разделала барашка, электрической пилой отпилила его голову и отделила связки. Получилось огромное количество частей: ноги, плечи, филейная часть, седло, грудь и куча костей. Ее любимой частью была шея, до которой она добралась, вырезав филейную и спинную части, удалив нежные ребра и превратив тем самым баранью тушку в вешалку из костей. Требуху она припрятала для начинок. Больше всего на свете Джасмин любила баранью печенку и почки, тушенные в умеренно остром соусе, но убедить Дэниела и Карим в изысканности этого блюда – дело будущего. Сердце она съест, когда останется дома одна. Нафарширует его мякишем белого хлеба, луком и шалфеем, откроет бутылочку хорошего бургундского и прекрасно проведет вечер. Возвышенное блюдо.
Сгребая мусор в помойное ведро, Джасмин переживала, что пересолила чечевицу, которую готовила на гарнир к барашку. Она тушила ее на медленном огне с овощами и свежим розмарином, потом подложила копченых утиных сосисок и бекона и, осторожно помешивая, дотушивала, чтобы чечевица полностью размякла и впитала аромат всех добавок, обратившись в густой маслянистый соус.
Все основано на впитывании, думала Джасмин. В жизни все как в кулинарном деле – чем больше впитываешь окружающий мир и все, что в нем происходит, чем больше поглощаешь его ароматов, тем богаче становишься. С философской точки зрения твой вкус улучшается. Джасмин же проявила неосторожность. В самую последнюю минуту взяла и сыпанула соли от души. Может, она и в жизни так же неосторожна? Может, она не впитывает того, что происходит в ее семье? Кто-то из ее близких, возможно, уже кипит от проблем, а она просто берет и сыпет соли. Вместо того чтобы попробовать и понять, нужно это или нет. Она взглянула на сидящего за столом наевшегося Дэниела. За последнее время он так от нее отдалился. Она ему стала неинтересна, к нему просто не подступишься. Эти студенты его совершенно измотали. Они отбирают у него столько времени, столько сил. Прямо пиявки. А он никогда не скажет «нет». Он прирожденный преподаватель: преданный, неустанный, открытый всему новому.
Карим отправилась наверх переодеваться к очередной вечеринке, оставив на столе нетронутую тарелку. Джасмин убрала ее и поставила на место поднос с приправами. Они остались за столом вдвоем.
– Что ты собираешься делать? – спросила она Дэниела.
Он зевнул так, что чуть не вывихнул челюсть.
– Можно посмотреть кино.
– А можно поговорить.
– Поговорить? – Он взглянул так, будто она предлагала на десерт тушеные крысиные кишки. Он потер глаза. – Джасмин…
– Нет, серьезно, когда мы с тобой в последний раз просто сидели и разговаривали?
Дэниел испытующе посмотрел ей в глаза.
– Ладно, давай.
– Я ухожу.
В дверях кухни стояла Карим, вырядившаяся как завзятый наркоман: драные джинсы, нелепая футболка, глаза разрисованы черными тенями.
– Кто ведет машину? – спросила Джасмин.
– Лиза.
– Удачного тебе вечера и не забудь запереть за собой дверь, когда вернешься. Два раза подряд забывала, – напутствовала Джасмин.
Карим развернулась и, ни слова не говоря, исчезла за дверью. Дэниел, онемев, смотрел ей вслед.
– Это еще кто?
– Наш не балующий общением отпрыск. Господи, она ведет себя так, что можно подумать, мы никогда не занимались любовью.
Дэниел вытянул ноги и выпятил живот. Он явно не понял намека. Джасмин поднажала:
– Ты знаешь, подростки ведут себя так, будто им хочется считать, что они получились из пробирки.
Дэниел еще раз протяжно зевнул и почесал в паху. Джасмин положила ему руки на плечи и попробовала другую тактику:
– Ты ведь можешь говорить со мной обо всем, правда?
Плечи Дэниела напряглись.
– Конечно.
Она пригладила его волосы.
– Я знаю, что это для тебя нелегко. Но тебе не следует позволять своим студентам диктовать…
Он вывернулся из ее рук.
– Что ты хочешь сказать?
Она нежно поцеловала его в макушку.
– Женщина всегда знает о таких вещах.
– Что? Что ты знаешь?
Джасмин уселась перед ним. На губе у него все еще оставалась капелька соуса. Она наклонилась к нему и поцеловала его в эту капельку. Он сидел как деревянный. Она расстегнула на нем рубашку и открыла банку пасты из красного жгучего перца. Легко дотрагиваясь пальцами, намазала его соски. Он выпучил глаза. Она сложила чистую салфетку и завязала ему глаза. Потом взяла мужа за руку, окунула его пальцы в банку с медом и облизала их. Вот он, ее сладкий леденец. Дэниел все так же молча попытался вырваться. Она полила его плечи оливковым маслом и втерла сильными, давящими движениями, словно втирала масло в кусок хорошей говядины. Посолила, поперчила, втянула аромат и приникла зубами к его шее.
Дэниел оттолкнул ногой стул и одним махом вскинул Джасмин на стол. Он начал с ее ушей, это была его самая любимая часть ее тела. Он лизал их и покусывал, прогрызая себе путь в горячее неистовство. Джасмин улыбалась. Она почувствовала себя лучше. Притянула его к себе и припала губами к его шее, это была ее самая любимая часть его тела. Вот и поговорили.
Глава 9
Дэниел лежал на диване в своем кабинете и стонал. После двух недель Тининой диеты он чувствовал себя отвратительно. Недельная чистка кишечника превратила его в развалину. Он чувствовал слабость. Все болело и саднило. Сил не было. Рот изнутри покрылся язвами. Кишки бурлили, как действующий вулкан. Даже волосы, как ему казалось, поредели. Он перевернулся на бок, чтобы облегчить боль в раздутом животе, и нащупал телефонную трубку.
– Тина.
– Дэниел, перестань вести себя как ребенок.
– Я умираю.
– Я же тебе говорю, токсины разбушевались и устремились в кровь.
– А до этого они где были?
– В глубине кишечника. Сидели там годами, глодали тебя изнутри, плодили бактерии, забирали твою энергию.
– Ах да.
– Наградили тебя инфекционными болезнями, низкой потенцией…
– Никогда.
– Со временем. И болезни тоже проявятся со временем. Разные. Рак, например. Это замечательно, что ты себя так чувствуешь. Значит, дело идет на лад. Ты должен быть просто счастлив. У некоторых уходит гораздо больше времени, чтобы почувствовать себя так плохо.
– О боже мой.
– Мне надо идти.
– Не хочешь навестить болящего?
– Я занята, Дэниел, очень занята. Но ты не беспокойся. Послезавтра почувствуешь себя легко и свободно. Станешь новым человеком.
– Чем это ты там так занята?
– Пока, Дэниел.
Вешая трубку, Дэниел громко рыгнул. Он немножко приободрился и даже загордился своими страданиями. Ясно, что его токсины внедрились не так глубоко, как у некоторых. И конечно, он сохранился внешне и внутренне лучше многих. А по мужской части они и вовсе еще не успели навредить. Ух, каким выносливым он станет, когда токсины покинут его. Он лег поудобнее и поднял колени, чтобы токсинам было легче покидать его раздувшееся, разлагающееся тело.
Джасмин пробиралась с подносом к столику у высокого, от пола до потолка, окна. За окном летели листья. Они падали на землю у ее ног и неслись по Эф-стрит. Проходивший мимо мужчина дважды оглянулся на ее поднос. Она аккуратно составила с подноса на стол закуску, сандвич, два салата, десерт и напиток и прислонила поднос к окну. Мысленно потерев руки, Джасмин принялась за еду. К губам пристали крошки круассана. Она изучала остальных едоков. Трое мужчин хлебали холодный чай, выложив на стол мобильные телефоны, как сервировочные ножи. За столиком, рассчитанным на двоих, сидела одна пожилая женщина с маленьким кошачьим ротиком. Она мерно зачерпывала мороженое. Джасмин почувствовала страх одиночества. Женщина положила скомканную салфетку в тарелку и, взяв трясущимися руками поднос, послушно понесла его к контейнеру для грязной посуды. Пока она пыталась просунуть поднос в широкое горло контейнера, ее задела проходившая мимо парочка. Она потеряла равновесие и начала заваливаться назад, но сзади, слава богу, была стена. Джасмин поднялась, чтобы помочь, но женщина, прижав руки к пылающим щекам, спотыкаясь, направилась к дверям и ушла.
– Похоже, они проводят вместе не так уж много времени.
Джасмин обернулась на молодой женский голос. Молодых женщин за соседним столиком было три, у всех блестящие волосы и ни единой морщинки на шее. У той, что только что говорила, были волосы цвета шоколадно-сливочной начинки.
– Он говорит, что все время работает, и им практически нечего сказать друг другу.
– Так бывает, – добавила другая, у которой предплечья были тоньше, чем запястья Джасмин.
– Я не знаю… – засомневалась третья, в лазурно-голубом костюме и вызывающе красных кроссовках «Найк».
– Но я и в самом деле хочу быть с ним, – проговорила Шоколадно-сливочная, закидывая в рот салат-латук. – Выбор невелик. Я хочу сказать, что с мужчинами нашего возраста связываться не стоит. Да и кому они нужны, без денег-то. Те, кто перевалил за тридцатник, ищут для себя лет на пять-десять моложе, чтобы детей заводить. Остаются мужики за сорок. Вот возрастная группа, на которую нам следует нацеливаться. Некоторые из них уже женаты…
– Почти все, – перебила Лазурная.
– И многие хотели бы свалить.
– О чем это говорит?
– Иногда люди просто вырастают из своих отношений, ничьей вины тут нет.
Тонкорукая многозначительно кивнула и вступила в беседу:
– Развод не так уж плох. Люди стали жить дольше, поэтому они не могут оставаться вместе всю жизнь. Раньше, лет триста назад, они в сорок уже умирали. А теперь живут до восьмидесяти. Сами видите, теперь вроде как две жизни получается.
– А что будет с тобой, когда тебе будет сорок? – спросила Лазурная.
Шоколадно-сливочная отправила в рот огромный кусок мороженого.
– У меня к тому времени будет ребенок лет девяти. Так что мне вторая жизнь не понадобится.
– А с ней что?
– Ее дочке шестнадцать. Дома почти не бывает. А из меня получится прекрасная мачеха. И потом, мы собираемся завести пару своих детей, так что я не смогу уделять ей много времени. У нее есть мать, и это замечательно.
– Значит, он действительно надумал разводиться.
– Я буду не первой трофейной женой.
Лазурная фыркнула.
– Ты понимаешь, что я имею в виду.
Тонкорукая покусывала ломтик жареной картошки.
– Ты на свадьбе будешь в белом платье или?…
– Нет, я думала про кремовый костюм. Ну, и один цветок. Может быть, обвязанная кремовой лентой лилия?
– В «Энн Тейлор» сейчас распродажа. Мне нравятся их платья.
– Хочешь, забежим, пока есть время?
– Подождите, а что вы думаете про красный цвет? Это не… Ну, не слишком…
Они подхватили свои подносы и направились к выходу, по дороге оглядев Джасмин с головы до ног. Ее отец оставил мать ради другой женщины. Они познакомились на работе, а через три месяца он уже собирал чемоданы. Тогда Джасмин решила, что их брак был не слишком крепким, и отчасти винила в этом мать. Но что она понимала в двенадцать лет? Теперь она знала, что иногда брак бывает крепче стали, а порой становится непрочным, как паутина. Если ткнуть в нее чем-то острым, она порвется. С родителями именно это и случилось.
Мать восприняла уход отца по-философски, и Джасмин это удивило.
– Так всегда и случается, – сказала она, потягивая «Кровавую Мэри» и пытаясь уйти от обвиняющего взгляда дочери. – Не знаю, можно ли это предотвратить. Это как рак. Некоторые живут всю жизнь монашками и умирают от рака. А другие пускаются во все тяжкие и живут долго, и, что самое главное, мужья любят их всю жизнь.
Положение улучшается, думала Тина. Может, этот наконец тот самый. Может, этот сумеет сделать следующий шаг. Он действительно попался. Постоянно звонит. Говорит нежности. Он на поводке, она это чувствует. Теперь-то она доведет все до конца. Тина разработала план сражения, главным орудием в котором станет платье. Оно будет таким сногсшибательным, таким эротичным, что ее любовник забудет не только о том, как его зовут, но и том, что у него есть жена. Она вошла в бутик Бетси Фишер на Коннектикут-авеню и отдала себя в умелые руки продавщиц. Сначала примерила выходной трикотажный костюм цвета фуксии, откровенно обтянувший ее выпуклый лобок. Потом плотно прилегающее белое шелковое платье с таким разрезом сзади, что он чуть не разделил ее на половинки. Остановилась на коричневом в обтяжку платье с небрежной шнуровкой на спине, которое превратило ее в желанный шоколадный сюрприз.
Нижнее белье она выбирала с особой тщательностью. Конечно, это будет «Секрет Виктории». Сливового цвета корсет, кружевные французские трусики, черные шелковые чулки и туфли, которым подходит только одно название – «трахни меня»: с длинными черными лентами, обхватывающими ногу от щиколотки до самого колена. Насчет макияжа она особенно не беспокоилась, зная, что ее главный козырь (по сравнению с его женой) – это все еще гладкая кожа. Чуть подвела глаза, мазнула румянами по щекам и подкрасила губы блеском кофейного цвета. Взъерошила волосы на манер только-что-из-постели и придала лицу выражение сколько-мне-еще-нужно-ждать-того-кто-меня-сразит.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29