Или в буквальный смысл происходящего на наших глазах. Только в этом всё и дело.

Глава 3. Буквально формально
Следует честно признать, что человек всегда достигает результатов любого дела, даже если он имел в виду совсем другие результаты.
Итак, интересная версия по итогам первых размышлений о человеческих ошибках - человек является игрушкой в руках таинственных сил и совершает поступки по их предначертанию, думая, что делает это по своей собственной воле. Чья-то воля или незаметно подчиняет волю человека, или каким-то хитрым образом умудряется заставить человека совершить то, чего он не хотел.
Хотя всё это всего лишь версия, но это версия непростая, и, чтобы дать ей шанс, начнем издалека, допустив еще одно объяснение ошибок человека - ситуации, вызванные эмоциями, когда человек не отдает отчета своим действиям. Это так называемые состояния аффекта. Вспылил человек, вышел из себя, а когда пришел в себя - то всё вокруг уже другое, и все вокруг клянутся, что всё это дело его рук.
Но в нашем случае никакими аффектами и не пахло - капитаны были на обычной работе и должны были сделать то, что они делали сотни раз: разминуться по курсу и отправиться каждый по своим делам и за своей личной славой. Но они этого не сделали, и славу поделили.
Эмоции могли бы охватить Ле Медэка, капитана «Монблана», учитывая то, что он знал о своём грузе. Но ведь совсем не его безотчетные эмоциональные действия привели к столкновению, а вполне отчетные действия капитана «Имо», который вообще не знал, что там за груз на борту встречного француза (груз был секретный), и совсем не волновался по этому поводу. Он вез уголь, и он был из тех людей, которые, если сказали, что привезут уголь, то они его привезут.
Но именно этот капитан целенаправленно и скрупулезно, полностью отдавая себе отчет в каждом своем поступке, сделал всё, чтобы врезаться в «Монблан». То, что он сделал - это вообще трудно понять, ставя себя на его место. Это можно понять, только глянув на весь процесс со стороны. Давайте глянем, и нам это сразу же многое прояснит.
Допустим, что на момент произошедшего в Галифаксе, мы летели бы в самолете над местом событий и посмотрели бы вниз. Что бы мы увидели, не зная предыстории процесса?
Мы бы увидели, как внизу, одновременно рванулись с места и понеслись друг на друга два громадных корабля, одинаковых по размеру. Когда они сблизились лоб в лоб, то один из них, вдруг, совершил отворот в сторону и попытался уклониться. Второй тут же кинулся за ним и почти догнал, но за каких-то 50 метров до соприкосновения упустил: противник ловким маневром вновь ушел с линии атаки. Но радость его была недолгой - нападающий акробатически извернулся и ударил в бок.
Что бы мы подумали, глядя на это сверху, и пролетая по своим делам? Мы бы подумали: «Или идет дуэль между капитанами, где оружием выбраны корабли, или проходят соревнования, вроде гонок на выживание». По меньшей мере, по буквальному смыслу происходящего мы бы имели право подумать именно так.
Формально, по внешнему виду, столкновение в Галифаксе выглядит как задуманное, организованное и осуществленное с завидным мастерством, как минимум одним из капитанов. Это факт, который невозможно устранить никакими рассуждениями. И только знание того, что всё произошло непреднамеренно, что всё произошло по ошибке, заставляет нас отмести формальную оценку случившегося.
Следовательно, ошибки - это те основания, по которым мы здесь отбрасываем буквальный смысл происходящего, потому что объяснение ошибками даёт нам истинную оценку случившегося. Объяснение ошибками, таким образом - это то, чем побеждается в нашем сознании буквальная формальность происходящего. И если мы логически были безупречны, а надеемся, что это так, то мы должны признать, что
если бы не конкретное объяснение ошибками, то мы должны были бы принять формальное объяснение событий, проистекающее из их буквального вида в их внешней канве.
Мы очень часто по разным причинам отбрасываем буквально формальное в происходящем и принимаем вместо него неформальное. Например - человек на наших глазах слабеет, оседает, валится с ног, его лицо искажается серией конвульсивных судорог, у него запирает в груди дыхание, он беспомощно глотает воздух широко раскрытым ртом, его глаза закатываются, тело слабеет, способности к движению гаснут, мозг проваливается в темноту, он весь оседает и голова его безвольно падает… И вот - человек недвижим, ничего не видит, ничего не слышит, не реагирует на прикосновения, не отвечает на контакт, и нам не остается ничего другого, как только укрыть его потеплее и оставить в этом состоянии до утра, пока он не выспится окончательно - человек зевнул несколько раз, и заснул, не выпуская из рук пластикового Бэтмена.
Так мы преодолеваем своим миросозерцанием внешнюю формальность буквально происходящего, поскольку знаем истинный внутренний смысл того, что происходит на наших глазах. В нашем миросозерцании есть нечто, раскрывающее внутренний, не формальный смысл происходящего с помощью различных дешифрующих представлений.
Или вот такой, менее драматично разворачивающийся, пример преодоления внешней формальности нашим сознанием:

Сколько людей не смотрели бы на этот рисунок, ни один из них никогда не скажет, что у владельца стола с головой не всё в порядке, потому что он сделал трапециевидную столешницу. Стол на этом рисунке формально выглядит косоугольным, но мы-то знаем, что он прямоугольный! Потому что у нас на это есть некая система дешифрования истинного образа предмета, с помощью которой мы выходим за внешние очертания видимого и преодолеваем формальный отпечаток первого знакомства. Благодаря этому, в неформальном истолковании мы начинаем знать еще что-то, чего нет в буквальном явлении, чтобы знать его правильно.
То же самое происходит и в таких случаях, как сужающаяся вдали колея дороги, маленькие самолетики в небе, внешне одинаковые размеры Луны и Солнца, собственное плоское изображение в зеркале, перспектива на картинах, один и тот же человек (актер) в разных ролях, и т.д. Так же легко мы преодолеваем и внешний смысл языковых формул, дешифруя их абсурдную бессмысленность и понимая, что сухое вино совсем не сухое, а вор-карманник ворует не карманы; что кино никуда не «идет», а «перекусить на бегу» это не лязгнуть зубами обо что-нибудь, не останавливаясь; что голова, которая кружится, стоит на месте, что намылить шею, вогнать в краску, ударить в грязь лицом, дать на орехи, накрутить хвоста и т.д., это совсем не то, что нам сообщает буквальная формальность слов.
И даже такие действия людей, которые по внешнему виду можно было бы объяснить только лоботомией, например: бурные аплодисменты, застольные танцы, оральный секс, болельщики, гримасы меломанов, парадно-строевые движения военных, лепетание взрослого с грудным малышом, физкультурные порхания на балконе и т.д., мы также уверенно переводим из их внешней психопатичности в некий неформальный внутренний смысл.
Абсолютный пример этого эффекта - бои без правил, которые по буквальному виду представляют собой грязную драку, но по неформальному смыслу есть культурное, безопасное и честное состязание.
Так работает наше сознание - оно преодолевает внешний узор происходящего и конструирует из него представления, соответствующие его внутреннему смыслу. То есть это всё правильно и нормально, потому что здесь происходит раскрытие какого-то внутреннего смысла, который есть смысл действительный.
Разбираться, как это происходит в сознании, нам сейчас не нужно, да и трудно было бы сделать не сбивающими с толку аргументами. Однако нам достаточно понять, что смысловая схема этого приема выглядит вполне магистрально - формальный смысл события преодолевается только на том основании, что у сознания есть собственное понятие о внутреннем смысле факта, противоречащее его буквальному смыслу (внешнему).
Однако здесь настораживает следующее - сознание делает это настолько автоматически, что критическая фаза в составе данного приема отсутствует полностью. Нетрудно заметить, что логической работы здесь не происходит, поскольку все эти ассоциативные представления, отвергающие внешнюю картину факта, уже лежат в сознании наготове. Эти ассоциации есть результат или приобретенного опыта, или врожденного знания и поэтому проверочного элемента для правомочности их применения нет, и не предполагается - всё происходит машинально и без конфликта, как с правдой, так и с ложью. Сработала ассоциация - и вперед!
Но каждый ли сейчас уверен, например, что на рисунке, который мы приводили выше, стол действительно прямоугольный, а не косоугольный? Мы ничего не знаем про этот стол, и он может оказаться настолько же косоугольным, насколько и прямоугольным. Рисунок был бы тем же самым в обоих случаях. Но разве кто-либо приостановился, чтобы проверить своё знание об этом? Разве кто-нибудь усомнился? Нет! Так работает архивная ассоциация.
Таким образом, автоматическое преодоление внешней формальности события есть всего лишь критически не оцениваемое применение архивных ассоциаций, предварительно содержащихся в сознании. И нет никакой гарантии, что подобная актуализация архивных данных происходит в соответствии с действительным смыслом происходящего.
То есть - возможна ошибка, когда, например, внешний смысл мог бы неправомерно отвергаться и неправомерно заменяться каким-либо неформальным смыслом. Это может случиться в том случае, если событие не содержит в себе никакого внутреннего смысла, противоречащего его буквальному смыслу.
Это может произойти просто по ассоциативному характеру самой мыслительной операции. Она, эта операция, по своей сути, просто бессмысленна в своём автоматизме, потому что критически ничего не анализирует. И может случиться так, что буквальный смысл события полностью соответствует действительно происходящему, но мы придаём событию какой-то ложный смысл, извлекая этот смысл откуда-то из запасников своих ассоциаций «по аналогии». В этом случае мы искажаем буквальную картину жизни, насильно навязывая ей некую ассоциацию из головы.
Попробуем посмотреть, как это бывает.
Например: два человека играют на скрипке. Один играет в роскошном концертном зале прямо перед рампой, а другой в подземном переходе прямо перед собственной шляпой. Здесь наше сознание сразу же двумя разными ассоциациями дает нам два разных объяснения для каждого из случаев: в первом случае это высокое искусство, а во втором - попрошайничество. На первый взгляд всё очевидно: внешняя формальность у обоих случаев одна и та же (человек играет на скрипке), но для концертного зала мы принимаем одно объяснение (ассоциация с высоким искусством), а для улицы совсем другое (ассоциация с нищенством).
Но на самом деле это есть не более чем заблуждение, вызванное автоматизмом ассоциаций. Потому что, если посмотреть глубже, то истинный смысл происходящего один и тот же для обоих случаев - и там и тут человек играет на скрипке, чтобы заработать денег. Ведь первый скрипач тоже не играет в этом случае на дому для друзей, или на высокой горе для всего мира. Он играет на сцене за деньги. Точно так же, как тот, который играет для прохожих на сцене поземного тротуара.
Да, скрипач на сцене играет виртуозно и сочетает низкие цели с целями высокого искусства. Но кто сказал, что скрипач в переходе играет менее виртуозно? И кто сказал, что он чужд целям высокого искусства?
К тому же, понятие высокого искусства для платных выступлений вообще относится к разряду весьма растяжимых. Если посмотреть на то, за что люди готовы платить деньги, то для одних высокое искусство это «Венгерские танцы» Брамса, а для других нет ничего лучше канкана в скрипичном переложении. И если бы в концертный зал ходили только те, кто готовы проплачивать только скрипичное переложение канкана, то скрипач прямо перед рампой играл бы только это высокое искусство. А другое высокое искусство играл бы дома. Или на высокой горе.
Таким образом, высокое искусство, как истинный смысл происходящего, здесь находится под очень даже большим вопросом, а вот попрошайничество в обоих случаях составляет действительную сущность бытия обоих скрипачей, правда, в двух контрастно разных ситуациях.
Естественно, что легитимность и твердая предоплата здесь находятся в явном различии, но во всём остальном это одно и то же. Таким образом, проникая в истинный смысл происходящего, мы видим, что неформальное объяснение первой ситуации (в концертном зале) нам навязано социальными клише общественного сознания и является ошибочным.
Несмотря на то, что глубоко копать данный пример не было никакой социальной необходимости, мы, все-таки, потрудились не зря, ибо нам теперь с очевидностью ясно, что критерий отрицания внешнего смысла событий должен находиться только и только в логическом определении истинного смысла происходящего, а не в каком-то неосознанном скольжении по автоматическому подбору ассоциативных замен.
Таким образом, автоматическое объяснение ассоциативными заготовками - это не есть абсолютно оправдывающий себя метод распознавания истины. Не всегда следует доверять естественному потоку своего сознания, потому что оно очень хорошо нас обманывает.
И всю эту работу мы проделали только для того, чтобы далее очень основательно заявить - именно такой обман происходит, когда мы преодолеваем буквальную формальность происходящего с помощью объяснения его ошибками! Наше сознание здесь очень хорошо нас обманывает.
Потому что, когда мы пытаемся преодолеть внешний смысл происходящего с помощью объяснений его ошибками, то мы во внешней канве событий ничего не дешифруем и ничего не переводим ни в какой иной, внутренний, истинный или неформальный смысл. Буквальный смысл происходящего здесь никуда не исчезает, меняется лишь наша оценка происходящего!
Для пояснения этого рассмотрим теперь два других случая - один человек погиб от тока, и другой человек погиб от тока.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29