https://wodolei.ru/catalog/smesiteli/dlya_vanny/komplektom/ 
А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 

Около сотни бойцов, его друзей и товарищей, смотрели на него как на отверженного. Так, по крайней мере, казалось ему самому. Из окон домов деревни, в которой стояла часть, наверное, тоже не менее сотни любопытных глаз смотрели на него. Где-то, может быть, из-за уголка выглядывала та синеокая со светлой льняной косой, что приносила вчера молоко для раненых и просила показать ей самого «геройского героя». И дернул же черт старшину за язык, он, не задумываясь, указал ей на Мергена, правда с оговоркой, что этот «геройский герой» женат.
«Кермен! – словно пропел он. – Слышала, синеокая, такое имя? Звенит, как золотой червонец. Так что ты ему глазки не строй. Лучше другому улыбнись. Видишь, какие мы! Все геройские!»
Надо же! Только вчера он так говорил, этот усатый широколицый старшина Голованенко. А теперь он строго, отчужденно подошел и снимает с него погоны. Делает он это без злости. Не срывает. А по-хозяйски бережно отстегивает их. Но Мергену кажется, что он не погоны с гимнастерки снимает, а жилы его вытягивает откуда-то из глубины, из-под самого сердца.
Белый флаг Бадмы хлестал и хлестал его по лицу… На самом же деле, это старшина снял с его груди орден, медали и даже значок «ворошиловского стрелка», полученный еще до войны. Снял и ремень.
Дрогнул Мерген. Ему показалось, что его раздели донага и сейчас начнут пороть, как это случалось в детстве. И вдруг он вспомнил, что и тогда не раз терпел все из-за того же Бадмы. Однажды Бадма убил курицу соседей Хары Бурулова и подбросил так, чтобы увидела ее бабушка Мергена. Тут же Бадма оставил рогатку Мергена, которую накануне выменял у него. Узнав рогатку внука, бабушка не стала слушать никаких оправданий, содрала штаны и при соседях исхлестала на нем несколько хворостин…
Старшина же пороть Мергена не стал. А, приставив двух бойцов-конвоиров, скомандовал: «Кругом!» – и увели Бурулова на окраину села, к бывшему колхозному амбару. Дверь амбара старшина открыл сам. Осмотрел голые закрома.
– Все оборудовано по высшему принципу гауптвахты – никаких развлечений, никаких удобств, кроме голых досок! – приподнятым тоном сказал он.
Но выходя из амбара, старшина сочувственно посмотрел на Мергена. Достал из кармана два кусочка сахара. Положил на угол тесового закрома и совсем уже добродушно проговорил:
– Подсластишь свою горькую жизнишку. А вообще, Мерген, – при этом он совсем по-братски положил руку на плечо провинившегося, – мы с тобой еще повоюем! Только ты того… глаза береги. Глаза для стрелка главное…
Проснулся Мерген от грохота и грома. Спросонья пошарил вокруг себя. Винтовки не нашел. И только после этого вспомнил все, что с ним произошло. Сел на высоком пороге амбарной двери и почувствовал, что весь он в холодном поту. Прильнул глазом к щелке в двери и понял, что это только здесь темно, как в погребе, а на дворе уже день. И там кипит, видимо, большой бой, судя по орудийной и ружейно-пулеметной стрельбе, от которой все дрожит.
Немцы, очевидно, пошли в наступление. Нашим туго. Ребята дерутся. А он сидит вместе с голодными мышами, которые ночью до того обнаглели, что бегали по его лицу. Как же все это глупо!
«То говорим, что сын за отца не отвечает. А то вот за какого-то выродка, с которым сызмальства вел борьбу, упекли в эту тьму! – сетовал Мерген. – Какая польза от того, что я тут валяюсь без дела…»
За дверью послышались шаги, потом голос старшины:
– Там нашего охотника мыши не утащили?
Часовой что-то буркнул и загромыхал железным запором. Раскрылась тяжелая дубовая дверь, и в ярком сиянии солнечного утра показался старшина с дымящимся котелком в одной руке и половиной булки хлеба в другой. Но Мерген словно и не заметил всего этого. Его внимание привлекало прежде всего то, что творилось на улице. В открытую дверь еще слышнее стала ружейно-пулеметная стрельба, уханье снарядов, визг пролетающих мин.
– Они что, опять голову поднимают? – кивнул Мерген в сторону вражеских позиций.
– А то как же! – с досадой ответил Голованенко. – Хвастаются каким-то новым оружием, вот и неймется, – поставив еду на широкий деревянный порог, старшина заторопился. – Побегу, а то нужно хозяйство подальше в лес упрятать, – и с упреком бросил Мергену – Не вовремя ты сюда попал. Ты там во как нужен! – он чиркнул себя по горлу и уже издали крикнул часовому – Не закрывай сарай, а то вдруг пожар или попадание.
Часовым оказался боец из одного с Мергеном взвода Сергей Портнов. Он сразу же, как ушел старшина, признался, что был в числе тех, кто так облегченно вздохнул, когда услышал, что не будет трибунала.
– Ты давай ешь покрепче, – видя, что Мерген даже не взялся за ложку, сказал Портнов. – Нам с тобой, может, вместе придется защищать этот амбар от фашистов.
– Кому он нужен, – не поднимая глаз, ответил Мерген и, достав ложку из-за кирзового голенища, начал есть гречневую кашу с мясной тушенкой. – Старшина выложился, кормит на весь день.
– Похоже на то. Вон как смолят из «самоваров». Видно, затевают что-то нешутейное, – заметил Портнов.
В этот момент совсем неподалеку, за грядой кустарников, началось сперва недружно и робко, а потом все мощней и громче и вот уже загремело русское «ура!».
Но откуда-то слева, кажется, прямо с улицы, ударил немецкий пулемет. Громкое «ура» тут же словно ветром стало задувать. «Ура» заметалось то вправо, то влево. Потом и совсем умолкло. Перестал строчить и пулемет.
– Где он там засел? Сергей, тебе не видно? – в тревоге спрашивал Мерген. – Разреши подняться на порог, посмотреть, где он, фашист проклятый с пулеметом.
– Да смотри, – махнул часовой, сам тоже поглощенный высматриванием вражеского пулеметчика.
Мерген поднялся на порог, потом встал на старые козлы, стоявшие за дверью, но ничего не увидел.
И вдруг снова, значительно левее и ближе к пулеметному гнезду, с новой силой всколыхнулось: «Ура!»
– Видимо, у наших нет другого выхода, как пробираться прямо на пулемет, – процедил сквозь зубы Портнов.
– Обойти не могут? – закричал на него Мерген, словно тот во всем был виноват.
И вдруг в накалившееся, поднявшееся до предельной мощности «ура!» опять хлестанул тот же пулемет.
– Сергей, он где-то совсем рядом с нами. Может, вон в том доме, но за кустами нам не видно. Сережа, разреши мне забраться на крышу. Может, оттуда… – И, еще не дождавшись ответа, Мерген полез на дверь, а оттуда на крышу амбара.
Часовой, понимая, что он непростительно нарушает устав, помог ему, подставил руку под ногу, когда она скользила по двери, не находя опоры. Мерген только забрался на соломенную крышу – тут же заорал вниз часовому:
– Сергей, бей, стреляй в мезонин под зеленой крышей. Видишь, две каски за пулеметом! Стреляй скорей!
– Ничего мне не видно отсюда! – кричал снизу Сергей и метался перед амбаром то туда, то сюда.
Он подтащил козлы к двери и хотел было забраться по примеру Мергена. Но ему не хватало на это ловкости. И он, уже не соображая, что делает, поднял свою винтовку вверх прикладом.
– Сам! Ты сам. Ты не промажешь. Только сразу верни, Мерген! Верни сразу.
Мерген уже целился, а Портнов все молил его:
– Только сразу верни, Мерген, и слазий, а то обоим нам… особливо мне… часовому…
На крыше раздалось подряд два выстрела. От неожиданности часовой сорвался с двери, на которой висел все это время. Пулемет умолк. Но упавший на землю часовой подскочил и первым делом крикнул наверх:
– Спускай винтовку! Молодец! Давай сюда ее и сам…
А между тем «ура» снова воскресло и подхлестнуло уже под самый дом, с которого только что строчил фашистский пулемет.
Мерген хотел уже было вернуть винтовку часовому, как вдруг над его головой описала дугу зеленая ракета, и тут же над крышей амбара занудно пропела мина. Она взорвалась метрах в ста среди кустарника. Мерген глянул в ту сторону, куда катилось родное «ура!», и к ужасу своему увидел целый взвод немецких солдат, укрывшихся за длинным сараем и тем домом, где было пулеметное гнездо. Еще минута и наши обогнут опасный дом справа, а оставшиеся слева гитлеровцы ударят им с тыла. Но что можно сделать одной винтовкой даже с такой выгодной позиции, как эта крыша!
Не успел Мерген сообразить, как быть, как вторая мина пронзила дальний конец крыши амбара, и взрыв, казалось, подбросил его самого. Но, отряхнувшись от трухлявой соломы, Мерген глянул еще раз в сторону засады. Наши уже обогнули дом. А немецкий офицер, высоко размахивая пистолетом, вел за собой взвод засады. Мерген выстрелил раз, другой, третий и вдруг заорал:
– Патронов! Сергей! Патронов!
Он видел, как двое гитлеровцев подхватили своего командира, и неся его высоко, как знамя, побежали туда, куда он только что указывал. И Мерген успел убить одного из этих верноподданных фюрера и ефрейтора, который, видимо, заменил командира и взмахом руки звал за собой гитлеровцев.
– Патронов!
Взрыв мины взметнул рядом с Мергеном крышу, и все вокруг померкло.
«Ура!» уносилось куда-то на другой конец села. Но Сергей Портнов не мог подняться. Что-то крепко давило его сверху. Он начал руками разгребаться, словно был на дне мутной реки и хотел всплыть. Над ним вдруг блеснуло небо, и он понял, что лежит, заваленный прелой соломой, а эта куча соломы придавлена тяжелыми бревнами развороченной стены амбара. Понемногу выбравшись из-под завала. Портнов вскочил на ноги и первым делом окликнул Мергена. Никто ему не отвечал. Часовой бросился туда, где были двери, и увидел, что уцелела только дальняя стена, а три другие были развалены, и некоторые бревна были отброшены в сторону на несколько метров. Он бегал туда-сюда, взбирался на бревна, торчавшие в беспорядке из ворохов соломы, и звал, звал своего подопечного по имени. Откуда-то появились двое незнакомых солдат, и Портнов попросил их помочь найти под развалинами амбара снайпера. Он специально особо подчеркнул слово снайпер, уверенный, что старательней будут искать.
Нашли Мергена в луже крови, приваленного бревнами рухнувшей стены, под которую он, видимо, успел соскользнуть с крутой крыши. В правой руке он цепко держал винтовку. Но казался мертвым. Только прильнув к груди, Сергей понял, что жизнь в Мергене еще теплится, и закричал, что было мочи:
– Санитаров! Санитаров!
* * *
Три дня Мерген не приходил в сознание. И врач не мог определенно сказать, выживет ли он. А по нескольку раз прибегавший старшина требовал спасти его во что бы то ни стало.
– Если даже выживет, то в строй не вернется. И нога… и рука… – отвечал врач, – а главное, глаз…
– Каким бы ни был, он должен жить, увидеть победу! – повышал голос старшина. – Вы понимаете, что он решил исход боя? Он спас несколько сотен жизней. А вы его…
– Я тоже хочу спасти. Но не мешайте мне! – повысил голос и врач.
– Да я-то что… Я понимаю.
После этого старшина даже по коридору госпиталя, разместившегося в бывшей районной больнице, ходил на цыпочках. А на четвертый день пришел капитан Воронов. И как раз, когда он подходил с врачом к койке, Мерген впервые открыл глаза.
Через несколько дней Мергена перевезли в стационарный госпиталь, где могли ему сделать то, что невозможно было в условиях прифронтового госпиталя.
Снова в строю
В госпитале под Горьким Мерген провалялся более трех месяцев и встретил здесь новый 1943-й год. Он все время боялся за ноги. «Охотника ноги кормят», – говаривал он с тяжелым вздохом, когда ему делали перевязку. А врачи, оказывается, больше всего опасались за его левый глаз. Над бровью хирург вытащил осколок, который повредил глазной нерв. Рана давно уже не болела. Но повязку с глаза все не снимали. Наконец Мерген начал ходить. С неделю хромал, а потом пошел ровней. А глаз все оставался завязанным.
И вот однажды после утреннего обхода его вызвали к главврачу. Дорогу он туда знал, но его как-то особенно заботливо вела старшая сестра, еще не старая, но совсем седая Анна Кузьминична. Раненые знали все ее горести и печали, поэтому жалели как родную мать. Она поседела в первую военную осень, когда получила похоронные сразу на мужа и двух сыновей, сражавшихся в одном орудийном расчете. Жалея ее, Мерген попросил заняться другими делами, которых у нее невпроворот, а он сам дойдет до кабинета врача.
Анна Кузьминична почему-то вдруг смахнула слезу и тихо промолвила:
– Хоть чужой радостью утешусь.
Мерген ничего не понял из ее слов. Да и понимать уже было некогда – подходили к кабинету главврача. Анна Кузьминична открыла дверь, и навстречу Мергену, словно звон жаворонка с неба, раздалось по-калмыцки:
– Аава! – а потом и по-русски: – Папочка!
Застыл на пороге солдат. Окаменел, словно снова ноги его оказались в гипсе, в бинтах. А к нему уже бежал бритоголовый мальчишка со смуглым лицом, на котором веселыми огоньками горели счастливые глаза. Следом за сынишкой шла похудевшая, но еще более прекрасная Кермен.
– Джангар! – не веря самому себе воскликнул Мерген и подхватил сынишку на руки. А перед Кермен он вдруг смутился, посмотрел на свои нелепые больничные штаны, да так и остался у порога.
Когда трое родных обнялись, в кабинете, где было несколько врачей и сестер, наступила тишина, нарушаемая лишь чьими-то всхлипываниями, вздохами да мерным постукиванием ходиков, висевших над дверью.
– Товарищ Бурулов, я давно получил письмо от вашей жены с просьбой разрешить свидание с вами, – громко заговорил начальник госпиталя, совершенно лысый майор лет шестидесяти. – Извините, что не разрешил этого раньше. Нам нужно было сделать для вас все, что можно, а уж потом…
– Ваши врачи, товарищ майор, сделали больше, чем было возможно, – с благодарностью ответил Мерген. – Ведь никто не надеялся, что я буду ходить, а вот…
– Да, из ног мы извлекли множество мелких осколков и раздробленных косточек. Хирург штопал вас, как добрая старая бабуся чулок – терпеливо и мужественно. Но самым мужественным в этой борьбе оказался ваш организм, вы сами. Так что… – майор вдруг умолк и кивнул стоявшему рядом врачу, который тотчас подошел к Мергену. – Еще одно испытание, надеюсь, вы перенесете так же мужественно. У вас поврежден нерв левого глаза.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24


А-П

П-Я