– У тебя все получится, я уверен. Ты немного устал, вот и все. Это нормально. Мы уже несколько дней бегаем то туда, то сюда – тебе просто надо отдохнуть.
– Ничего у меня не получится. Я уже никакой. Мне нужно к парикмахеру. Чувствую себя паршиво. Я стар. Я выгляжу больным, у меня точно рак.
Возвращается Арно. Он одет в комбинезон для подводного погружения.
– Идите за мной. Можно начинать.
Мы оказываемся в студии, где синий фон и повсюду натыканы прожекторы. Арно устанавливает DV-камеру и подводит нашего основного актера по имени Борис под споты. Можно приступать к интервью.
– Имя?
– Борис.
– Русский?
– Нет, китаец.
– Борис не китайское имя.
– Китайское, я родился в Пекине.
– Ты поддерживаешь отношения с Демисом Руссосом?
– Да, время от времени.
– Ты любишь уходить в загул?
– Да, я люблю уходить в загул.
– Не наглей, Борис. Можешь ли ты рассказать нам о Греции и ее обычаях?
– Ну ладно. Демис съел задницу козы в пятьдесят третьем в Ошане, а затем, после того как позировал для «Плейбоя», он обратил внимание на то, что квадратный корень дамской сумки меньше диагонали макаронины. В итоге он решил открыть магазин подарков для слепых.
– Продолжай.
– Демис контролирует трафик табуле по всему Парижу и участвует в сделках с оружием. Между прочим, он любит красное вино.
– Продолжай.
– Можно мне стакан воды?
– У вас пустые и ничтожные заботы, Борис.
Я прошу Бенжамена обмазать ему физиономию йогуртом.
– Замолчи, Борис!
– Да я ничего не сказал.
– Хочешь, чтобы ты вообще не мог говорить?
– Не понимаю.
– Доверься мне.
Я прошу Бенжамена выложить на лице Бориса ряд из сосисок Morteau, затем кричу:
– Можно сделать звук потише?! Пожалуйста! Здесь ничего не слышно!
– Вы потеете, Жанн…
– Повежливее, не то мы натолкаем тебе в пасть бисквитов.
– Отпустите меня. С меня хватит.
– Да ты издеваешься над нами?
– Дожил я на тебя, мужик, и на твою бабу тоже, и на всех остальных. Мне на вас насрать!
Обстановка не из лучших. Я убежден, что Борис меня недолюбливает, и Пьер меня недолюбливает, и Франсуа Фельдман тоже, – меня никто не любит. Арно объясняет, что теперь нужно убрать в студии и перекрасить стены. Он передает мне кассету с записью, и мы обнимаемся. Четыре раза.
На выходе я надеваю солнцезащитные очки, потому что вдруг появляется солнце, и что явно не по сезону. Я решаю украсть желтый мопед 103 SP – ключи забыты, как будто специально для нас. Газую и мчу во весь опор, а Бенж хватается за меня.
Я опять заимствую у него мобильник и пытаюсь связаться со своей матерью, но она не отвечает, она в кабаке.
– Жанн, что с тобой происходит?
– Я страшно несчастный человек.
– Тебе не надоело грузить себя?
– Мать не отвечает.
– Она наверняка в Штатах. Перестань трястись за нее. Подумай о себе, о нас.
– Тебе нравится Жулавский?
– Знаешь что? Мы тоже слиняем.
– Куда?
– Куда-нибудь. Нам обоим пора в отпуск. Здесь мы в сильном напряге. Поехали навстречу террасам, красивым девчонкам и полному безделью.
– Ты прав, дружище, дергаем отсюда!
Мы выезжаем на А8 в северо-западном направлении, решив обо всем забыть и нормально провести время. На указателе: до Нанта 380 км. Автострада такая мокрая, что кажется, будто мы мчим на санках.
Она поднимается, вся такая прозрачная, пронизанная светом, ее аппетитная попка еще натружена. Я смотрю на ее прелести при свете раннего утра, смотрю на ее красиво очерченные губы. Я лакал их всю ночь. Мне нравится их вкус ее кошечки.
Над нами льет как из ведра. Тучи раздулись, как мыльная пена. Мы едем уже полчаса и вдруг ломаемся посреди пшеничного поля. Бенж заезжает ногой по мопеду, и мы смотрим друг на друга в полной растерянности. У меня появляется огромное желание привести в порядок волосы, но эта мысль быстро проходит: я как будто играю в кино, причем исполняю главную женскую роль. Я изображаю на лице легкую светскую улыбку и запрокидываю ногу на ногу.
У Бенжа уже выросла трехдневная бородка, и сильно пахнет изо рта, но я по-прежнему любезен и говорю себе, что чайки – счастливые существа, а Бенжамен идет вдоль дороги с поднятым вверх большим пальцем. Теперь мы две бледноватые фигуры, рассекающие пространство на фоне разваленных декораций.
(Солнца нет. Шутка о шоколадных конфетах с ватой, часть 2.)
Бенж молчит – обстановка ему не по душе. Но все равно у нас есть надежда, мы оба верим. Верим где-то на уровне брюха и идем в никуда – главное, что мы живы.
Отступление
Боб встал в 10:05 и принял душ. Потом съел несколько пирожных. Кровать не застелена, но он все равно одевается и уходит.
Боб покупает Vogue и Liberation недалеко от Бобура. Моросит дождь. Он платит десять евро за оба журнала, потом едет в противоположном направлении. У входа в Центр Помпиду жуткая очередь. По пути он останавливается в бакалейном магазинчике рядом с Pick-Clops и покупает новые мочалки. Сегодня пасмурно. Машины – как юные девственницы.
Боб готовит себе кофе и быстро просматривает журналы. Он задерживается на статье, посвященной Джону Балдессари. Выпивает большой кофе с сахаром, потом ставит в CD-плеер первый альбом Goldfrapp.
Боб моет посуду, потом пылесосит квартиру. Готовит мешок с грязным бельем для прачечной. (Кровать по-прежнему не застелена.) Затем он проверяет электронную почту. Ветер в листве на берегах Сены напоминает шум далекого водопада.
Боб отказывается от мысли о еде. Однако он говорит себе, что ему потребуются силы, – потом. У него есть купленный вчера белый виноград «Италия».
Боб включает телевизор, несколько раз щелкает пультом и выбирает передачу «Стоп-кадр» на канале France 5. Наконец, он делает себе жареную картошку, съедая при этом несколько виноградин. В холодильнике есть еще вареная ветчина и тертый сыр. После передачи идет сюжет о Никарагуа.
Боб ест, перелистывая последний Vogue. Ему не нравится запах ветчины, и он выбрасывает ее в мусор.
Боб заканчивает трапезу ванильным Danette – под статью, посвященную Режису Жофрэ.
Боб решает помыть посуду. Телевизор он оставляет включенным.
Боб делает несколько глотков Volvic прямо из бутылки, затем выключает на кухне свет. Сегодня пасмурно, а постель до сих пор не убрана.
Боб опять ложится на час или два, а потом делает себе чай.
(Шутка о шоколадных конфетах с ватой, часть 3.)
Глава следующая
Наконец-то останавливается машина – белый «ситроен». Мы бежим к ней, бросив мопед в кювете, и знакомимся с пассажирами.
Это пара лет сорока. За рулем жена. Она крупнее своего мужа. Бенж отдыхает в машине, а я болтаю с женщиной – она оказалась на редкость разговорчивой.
Она говорит мне, что они возвращаются в Нант, а в Париж заскочили специально на выставку аэронавтики. Мы с ней явно протарабаним всю дорогу, а Бенжамен уже задрых. Поскольку мы подкачанные ребята, она спрашивает, не занимаемся ли мы спортом, я отвечаю, что много занимался спортом в своей жизни, когда был моложе, правда, пришлось прекратить из-за проблем с позвоночником.
Она объясняет мне, что содержит хоккейный клуб, и поэтому тема спорта ей очень интересна. Мы в принципе производим друг на друга хорошее впечатление, и поездка благодаря этому становится приятной.
Но наступает миг, когда она достает меня своей болтовней, и я умолкаю.
Ля-ля-ля-ля-ля-ля… Да замолчишь ты когда-нибудь? Я ненавижу насилие и обожаю детей, особенно замкнутых в собственном мире. Одноруких детей, замкнутых в собственном мире.
Девушка, сидящая на корточках, мужик в полосатом, увлеченный типографским делом, годовая подписка на «Теленеделю» плюс кожаная сумка.
Я отдыхаю, откинувшись на подголовник, так как тоже измотан. Ночь окутала пространство пастельной пеленой, и только хрупкая луна прорезает густую тень. Я спрашиваю себя, где же та, которую я люблю: где-то по ту сторону молний и катаклизмов.
Однажды я отправлюсь за ней в Камерун, даже если мне не суждено вернуться обратно. Ладно, мы уже скоро будем на месте.
Не без труда мы выбираемся из этой мерзкой зеленой машины и, к моему большому удивлению, оказываемся перед домиком в пригороде Сент-Эрблен. Женщина приглашает нас провести ночь у них в гостях: типа наберетесь сил и отправитесь в дорогу на рассвете. Мы приятно удивлены и горячо благодарим ее, затем попадаем в дом.
Посреди гостиной трое пацанов пьют манговый сок. Они сурово оглядывают нас, и один из этих сморчков громко спрашивает:
– Кто это такие, мама?
– Это славные мальчики. Они голосовали на дороге. Они останутся у нас на ночь. Сейчас мы покормим их ужином.
– Они будут спать здесь?
– Да, сынок, они будут спать в комнате Реми – где еще им спать?
– Он никогда не согласится!
– Его все равно сейчас нет дома и…
– Надо хотя бы спросить его.
– Слушай, это я беру на себя… Но пока что они мои гости. На сегодняшний вечер.
– Папа! (Он поворачивается к отцу.)
– Не кипятись, Батист!
– Блин, вот грузилово! Если так, мы сваливаем отсюда!
– Можно узнать, куда вы идете?
– В кино при супермаркете, там идет «Джессика против карликов-мутантов, любителей читать комиксы, потому что комиксы легче, чем книжки без картинок».
– И чтоб не пить, эй! Я полагаюсь на тебя, Батист.
– Ага, не переживай, папа.
Юные сморчки пользуются нашим вторжением, чтобы смыться из дому, – вот засранцы. В любом случае мы очень рады, что мы здесь, и устраиваемся на террасе в ожидании ужина. Мне нравится провинция, деревенщина, запах навоза.
Появляется папаша с бутылкой вина, тут же откупоривает ее, наливает себе полный стакан для пробы, затем наполняет наши кружки. Мы охотно чокаемся, и старик заводит беседу о рыбалке.
После второго стакана он предлагает пройтись с ним в гараж и посмотреть коллекцию мух, а также собственные творения, и я в конце концов прихожу в восторг. Мы узнаем, что их зовут Эрве и Мариза и что им по сорок три года. Они поженились, когда им было двадцать два года, в Сент-Эрблене. Затем мы едим макароны по-болонски, причем молча.
К десерту Эрве совсем разошелся, он предлагает нам выпить водки перед кофе. Мариза приносит коробку печенья к ликеру. Я колеблюсь, прежде чем запустить руку в металлическую коробку, но… ладно, не стоит обижать людей, не тот случай.
Я начинаю жевать и понимаю, что печенье не первой свежести. Пытаюсь не держать долго эту смесь во рту и с трудом заглатываю. Бенж бросает на меня взгляд, и я чувствую его внутреннюю сокрушенность. К счастью, черный кофе очищает в конце концов наши ротовые полости. Эрве, судя по всему, обрел уж не знаю какую по счету молодость и горит желанием показать нам свой фотоальбом. Только этого не хватало… Чего доброго, он еще предложит нам групповуху. Эта доброжелательность у меня уже вот где. Перебор с доброжелательностью отпугивает. Они предлагают переночевать у них. Согласен. Но не исключено, что они могут изнасиловать или зарезать нас этой ночью. Может быть, за их добродушной внешностью скрываются два больных рассудка, и я не удивился бы, окажись у них в саду зарытый труп.
Я вижу, как они входят с этим приколом в виде фотоальбома, и отклоняю их предложение. Бенж официально заявляет, что очень устал и хотел бы пойти спать. Эрве не возражает и провожает нас наверх, в комнату их сына Реми.
Какая красота очутиться в обычном семейном кругу, без лишних приключений, погрузиться на несколько часов в нехитрый быт! Покрашенные деревянные стены увешаны постерами «Нирваны», «Сепултуры» и «Пантеры». Через Velux виднеется небо, усыпанное звездами. Мне очень хочется почистить зубы, я спрашиваю у Маризы разрешения, и она показывает, где находится ванная, новая щетка и паста. В зеркале меня ожидает непривлекательное зрелище (я бледноват, и щеки совсем впалые), мне не мешало бы побыть немного на солнце, и хорошо, что мы сваливаем.
Вкус зубной пасты после еды вселяет надежду. Я опять горю желанием вцепиться в жизнь, я – как малиновка в зените. На умывальнике дезодорант Fabergй, и я не могу не побрызгать им свой торс и под мышками. Войдя в комнату, я застаю Бенжамена в одних трусах, он как раз надевает пижаму. У него очень волосатые щиколотки.
Мы ложимся, взгляд прикован к телевизору – показывают Star Academy. Затем приходят Мариза и Эрве – пожелать нам спокойной ночи и поцеловать каждого из нас в лоб. Когда дверь за ними закрывается, наше внимание быстро поглощают экран и тревожный рассказ Никоса Грека.
Люка отругал препод. Люк ушел с занятия и укрылся в своей комнате. Морган считает, что реакция преподавателя выходит за рамки дозволенного. Паксти же упрекает Люка в том, что он неправильно вел себя с преподом. Люк срывается, он чувствует себя изгоем, как будто все его отвергли. Он плачет на своей кровати, и Морган не выдерживает этого зрелища. Она тоже начинает рыдать. Паксти считает ситуацию смешной.
Уж лучше выключить. Но глаза у меня все равно открыты, и в темноте тянутся долгие минуты. Мы отчетливо слышим шум, производимый хозяевами дома. Трудно понять, чем они там занимаются. Звук передвигаемой мебели, скрип, писк, и еще мне кажется, что я слышу приглушенный смех. Сейчас, когда мы привыкли к темноте, я шепчу своему соседу, у которого тоже глаза выпучены и лоб в поту:
– Ты умер?
– А ты?
– Что это за звуки? Мне все это не нравится. Стремные они какие-то. Что скажешь?
– Почему?
– Не знаю. Чего они там химичат? И почему не ложатся спать?
– Может, у них нарушение сна.
– Нужно сваливать отсюда, Бенж.
– Они сейчас делают уборку, моют посуду. Ну, не знаю.
– Они сейчас мутируют. Который час?
– Полночь.
– Я так и знал. Это вампиры. Бенж, я тебе говорю, мы в гостях у вампиров.
– Ты дурак, что ли?
– Одеваемся и дергаем отсюда через Velux. Мы на втором этаже – не разобьемся.
– Разобьемся.
– Нет, не разобьемся.
– Разобьемся.
– Нет, не разобьемся.
– Разобьемся.
– Нет, не разобьемся.
– Разобьемся.
– Нет, не разобьемся.
– Это телевизор. Они, наверное, смотрели Star Ас.
– Это Грек виноват.
Мы в панике одеваемся, а звуки тем временем приближаются к комнате. Высота порядка трех метров, но мы прыгаем без колебаний. Приземление жесткое, и Бенж ушиб бедро. Я помогаю ему подняться, и тут в нашей комнате наверху зажигается свет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11