Они стучали друг о друга, но Толя не боялся за их целостность, слишком крепкими выглядели изделия.
Пакет он спрятал в нижнем ящике своего книжного шкафа в уверенности, что Полина или мать не найдут его. Он оказался прав, и в один из дней, когда женщины пошли в церковь, дабы заказать службу, он высыпал покупки на кровать. Толик осторожно брал по одной и, распределяя по распечатке значений, прятал в каком-нибудь углу шкафа, за отошедшие бумажные обои, в земле горшков с цветами.
Когда на покрывале осталась последняя нераспределенная покупка, в дверь позвонили. Сложив распечатку значений в несколько раз, он убрал ее в карман, затем спрятал в ладони вещицу восьмиугольной формы. Звонок повторился. Толик поспешил к двери. Вернулись его женщины. Голова матери была повязана черным платком, а Полина прибрала волосы в черную сеточку на макушке. Открывая замок, Анатолий положил вещицу в карман, к распечатке. Он решил оставить восьмиугольник себе. На всякий случай.
Во время самих похорон, состоявшихся через четыре дня после опознания тела, Толик старался не сидеть на месте. Занимаясь какой-нибудь деятельностью, он легче переживал происходящее. Он помогал гробовщикам, расставлял цветы в наполненные водой, обрезанные сверху пластиковые бутылки, укладывал венки. Если была необходимость, то капал в питьевую воду, привезенную с собой, успокоительное. Стояла жара, и нескольким пожилым коллегам отца стало плохо с сердцем, поэтому лекарство пригодилось. Еще он держал слово над гробом. Содержание он вспомнить не смог по прошествии пяти минут после окончания речи. Толик успокаивал мать, тетку, неожиданно признавшуюся, что лучшего семьянина, чем покойный, она не знала. Он хлопотал, чтобы всем нашлось место в нанятом автобусе. Поставил два литра водки могильщикам. В столовой следил за тем, чтобы никого не обидели едой и выпивкой. Полина, на кладбище не ездившая ввиду своего положения, смогла помочь ему лишь в столовой да дома вымыла пол шваброй, чтобы не нагибаться. Мать же в этот день была сама не своя, она даже не курила, постоянно плакала. Успокоилась она лишь дома, распрощавшись с последними соболезнующими.
В тот вечер они сели за стол на кухне, пили чай и доедали оставшиеся пироги с курагой, капустой и рыбой. За разговором обсуждали приходивших на похороны, оценивали качество еды в столовой, подсчитали, сколько спиртного осталось. Потом пошли смотреть телевизор. Несмотря на усталость, а возможно, вследствие ее, спать не хотелось.
– Мама, – произнес Толя, сидевший в кресле, – Полиночка, я хотел сообщить вам, что должен поехать в Москву, меня вызвали на работу. Пожалуйста, не перебивайте, – попросил он, выставив перед собой ладонь. – Меня вызывали на прошлой неделе, но я уговорил дать мне время. Но больше тянуть не могу, я не имею права потерять эту работу, упустить заказ, над которым так долго корпел.
– Как упустить, ты же все сдал?! – не удержалась ошарашенная Полина.
– Возникли трудности, связанные с принимаемыми поправками к закону о рекламе, – врал, произнося давно придуманный бессонными ночами текст, Толик. – В этом проекте большие деньги, поэтому заказчик хочет подстраховаться. Фактически не я буду разрабатывать изменения, а другие сотрудники, но клиент должен видеть, что работаю я лично, сам…
Объяснение было исчерпывающим и долгим. В конце концов Толик убедил женщин в необходимости уехать.
Спать легли часа в два ночи.
– Ты же скоро вернешься? – спросила Полина, положив голову на грудь любимого.
– Постараюсь в течение трех дней, – заверил он, погладив правой рукой ее по волосам и подумав: «Очень на это надеюсь».

Глава 15
О чем узнаешь, попадая в кино?

1
Спустя несколько минут после того, как вагон, в котором он занимал нижнюю полку, миновал гипсовый профиль Ленина, проехав под мостом, Толик подумал, что мог сэкономить время, полетев на самолете. «Почему же я купил билет на поезд?» – задумался он и не нашел ответа.
На этот раз в попутчики ему попались трое парней-студентов. Из их разговора Толик понял, что они едут в Москву, как сказал один из компании, «разгонять тоску». В этих ребятах что-то было не так. Понять, что же конкретно, ему удалось спустя минут двадцать совместного пребывания в купе. «Они говорят выдержками из кинофильмов и анекдотов», – услышав очередную реплику одного из троицы, подумал Толик. И действительно, парни словно жили в киноленте. Они обращались друг к другу, подшучивали друг над другом, используя заезженные фразы.
– Не плачь, мальчонка, – хлопнув товарища по плечу, произнес студент в очках с толстыми стеклами в черной оправе. – Москва слезам не верит.
– Не учи меня жить, лучше помоги мне оплатить постельное белье, – вставая, собираясь выйти к проводнику, парировал его друг с уже заметным пивным животом и кривыми верхними зубами, чуть выдававшимися вперед.
– Пойдем, подсоблю, – ответил «очки».
Он тоже встал, в дверях повернулся, обратившись к третьему студенту с подстриженными ежиком волосами:
– На тебя взять сразу?
«Еж» кивнул. Тогда «черная оправа», посмотрев на Толика, делающего вид, что очень интересуется проплывавшим за окном видом, предложил:
– Может, на вас тоже взять? Деньги потом отдадите.
Толя не сразу понял, что обращаются к нему. Лишь услышав вопрос во второй раз, он ответил через плечо:
– Спасибо за предложение, но я сам.
«Очки» пожал плечами и скрылся. «Еж» уставился в окно, несколько секунд он всматривался в горизонт, а потом дотронулся до руки попутчика, спросив:
– А вы москвич?
– Нет, – мотнул головой Анатолий. – Я коренной оренбуржец, но живу и работаю в столице.
– Меня Сашей зовут, – раскрыв ладонь для пожатия, представился «еж». – Но не с «Уралмаша», – добавил он и улыбнулся своей шутке.
– А меня Толиком, – сжав в ладони тонкую кисть попутчика, ответил мужчина. – Но рифм не надо.
После этого он встал, нащупал в кармане деньги, заранее приготовленные для покупки постельного белья и полуторалитровой бутылки газированной воды, кивнул «ежу» и вышел из купе. Вагон качался, снаружи было ярко и солнечно, и ему подумалось, что он зря нагнетает атмосферу. «Все заурядно, нет никакого паранормального заговора. Просто пришло время отца, и он…» – сжав в правой ладони белоснежную шторку окна, расположенного напротив входа в его купе, прервал ход собственных мыслей Толик. Он сам себе не верил. Слишком много совпадений, слишком часто он убеждался в истинности слов Артема. Мимо него прошло четверо мужчин кавказской национальности, разговаривая о чем-то на непонятном ему языке. Он встрепенулся, направился к купе проводника. «Очки» и «Пивной животик» все еще были там.
– Вот видишь, и впрямь женщину женщиной делает походка, – указав левой ладонью с растопыренными пальцами в сторону нагнувшейся за бельем девушки в сине-белой форме, говорил один.
Толя предпочел выйти в тамбур. Там пахло мазутом и чем-то плесневелым. Тогда он открыл дверь, ведущую в переход в другой вагон, шагнул на вибрирующую сцепку, словно сделанную из двух защитных панцирей средневековых рыцарей. Отросшие волосы подхватил ветер, он словно невидимыми ладонями перетирал волоски, тормоша их, зачесывая то вправо, то влево. Толик глубоко вдохнул, закрыл за собой дверь. Он стоял, а под ним вздымались и опускались, дрожали, раскачивались металлические пластины, под которыми проносились шпалы. Он держался за ручку двери. Тут ему приспичило нащупать его, убедиться, что он с ним. Левой рукой он залез в задний карман джинсов. Восьмиугольник был там. Мужчина достал его, принялся рассматривать. «Что придает им силы?» – задумался Анатолий, разжав правую ладонь, отпустив ручку.
Он осторожно взял большим и указательным пальцами рук вещицу за неровные края, изготовленные из желтого дешевого металла, и пытался разглядеть в черточках и мелко написанных буквах смысл, понять непонятное. «Вера придает им силу, больше нечему», – усмехнулся он, и тут стык вагонов резко качнулся сильнее обычного. Толика потянуло вниз и вправо. Чтобы удержать равновесие, он схватился за ручку двери, выронив восьмиугольник. Тот, блеснув на прощание в солнечном луче, исчез под ногами. Был и нет, навсегда запутался в сети железнодорожных дорог России. «Черт! – подумал Толик. – Черт!» И тут его охватил непонятный страх, какой бывает у алкоголиков во время белой горячки. Захотелось сжаться, превратиться в ничто, недоступное чужому взгляду, поскольку нахлынуло ощущение присутствия более могущественной и злой, что характерно, жутко злой силы. Пытаясь справиться с немотивированным ужасом, сковавшим тело, он широко открыл рот, чтобы вдохнуть, но глубокого вдоха не получилось. Легкие словно перемотали несколько раз кожаными ремнями. Он ударил левым кулаком себя в грудь посередине, ударил еще раз. Вдруг дверь из соседнего вагона отворилась, и на Толика налетела женщина с выжженными пергидролем волосами, похожими на паклю.
– Господи! – взвизгнула она. – И здесь от вас не спрячешься!
Он шагнул вперед, в тамбур вагона, из которого она выходила. Обесцвеченная что-то еще проворчала, но ветер унес слова, растворив их в стуке колес.
Толик попытался вдохнуть еще раз. У него получилось. Вместе с воздухом душу оставил страх. «Сила оберега в вере, а если верить со всей силы в победу и удачу, то он не нужен», – решил Толик, вспомнив, как «подмигнул», переворачиваясь в воздухе, восьмиугольник. Потом еще раз вдохнул и резко выдохнул. Развернувшись, пошел к себе в вагон.
У проводника было чисто. Его попутчики ушли. Толик оплатил белье, купил воду.
– Чай будете? – предложила девушка, хлопая загнутыми кверху длинными ресницами, окрашенными в синий, под стать форме, цвет.
– Только подстаканники, если можно, – ответил он, шелестя целлофаном, в который было упаковано белье.
– Для вас все что угодно, – растягивая слово «угодно», как резину, заигрывала девушка.
Толик, не сказав ни слова, взял подстаканник с выпуклым изображением серпа и молота спереди и колосьев с пятиконечными звездами по бокам, кивнул и вышел.
2
Чтобы завести с ним отношения, студенты предложили вместе пообедать. Толя согласно кивнул. Присоединившись к компании, достал из пакета, спрятанного под столом купе, консервы, курицу-гриль, пресервы. «Пузо» присвистнул:
– Это я удачно зашел!
«Очки» слез с верхней полки, усевшись рядом с Толиком и предложив выпить по маленькой.
– Я все свое ношу с собой, – сказал он и полез обратно на свою полку, где прятал пакет с выпивкой.
– На полчасика, по любому, – хихикнул «Пузо», потирая ладони.
«Еж» был самым немногословным в компании. Он с серьезным видом достал бутерброды с копченой колбасой и сыром, вареные яйца и коробок спичек к ним. В коробке находилась соль, резко пахнущая йодом.
– Я пить не буду, – подняв голову вверх, где шуршал целлофаном «Очки», сказал Толик.
– Толь, за знакомство, – протянул «Пузо».
– Ребят, – посмотрев в глаза «Пивному животику», настаивал мужчина, – вы можете пить, сколько в вас влезет, но я сейчас поем, потом схожу в ресторан за кофе, затем буду спать, договорились? Я вчера схоронил отца, знаете, что это такое?
– Соболезнуем, – в голос ответили студенты.
«Очки» спустился, сжимая за горлышко бутылку водки.
– Мы так, символически выпьем, – сказал «Еж», расставляя стаканы.
– А вы кем в Москве работаете? – проведя раскрытой ладонью над столом, что означало – «давайте кушать», спросил «Пузо».
– Дизайнером, рекламу разрабатываю, – ответил Толик, сняв с хлопком пластмассовую крышку с селедки в свекольном соусе и майонезе.
Он чувствовал себя очень старым, умудренным жизнью. А еще ему было спокойно. Прежде чем вернуться в купе от проводника, он снова выходил в тамбур. В вагоне их два, так вот он ходил в тот, где не курят. Оттуда он позвонил Полине. Связь была неважная, но он поговорил с ней, и ему стало легче. У мамы настроение чуть поднялось, она даже смеялась, хотя их с Полиной впереди ждала «камеральная» уборка. Толя попросил объяснить, что это за уборка такая. Полина весело ответила, что налоговая инспекция проводит «камеральные» проверки и проверки на месте. «Все бухгалтера боятся и ту и другую, но первая все же более всеобъемлющая. Назвав уборку „камеральной“, Полина хотела сказать, что они будут убираться везде. „Сразу попрошу не волноваться, мне можно и полы мыть, и шкафы разбирать“, – добавила женщина. Услышав о большой уборке, Толик испугался: вдруг женщины найдут спрятанные им вещицы, но что он мог изменить?
Еще Полина спрашивала, повезло ли ему с попутчиками. Толик ответил, она рассмеялась, потом смутилась своей радости и замолчала. Тогда Толик захохотал сам, и она присоединилась к нему. «Я люблю тебя», – сказал он, прежде чем отключиться. Сейчас же он пережевывал хлеб с мягкой селедкой в компании троих студентов и был расслаблен. Его страхи смололись под жерновами колес железнодорожного состава.
– И много платят за рекламу? – не постеснялся «Пивной животик», накалывая на искривленные зубья алюминиевой вилки ломтик сочной курицы-гриль, лежащей в одноразовой тарелке.
– Достаточно, – ответил мужчина, сделал еще один бутерброд с селедкой и начал его есть.
– А мы учимся на экономистов, – сказал «Очки», зачерпнув столовой ложкой красную икру из консервной банки, открытой Анатолием. – Первый курс позади, еще четыре, ты только жди.
– Ну ты и дурак, брат, – улыбнулся «Пузо». – Сила в шутке, брат, не та, чтобы песню исковеркать. Шутка за душу брать должна.
– Не ерничай, звезда полей кукуруза, – парировал «Очки»; его рука, держащая бутерброд, дрогнула, и несколько икринок полетело вниз ему на колени.
– Между первой и второй перерывчик небольшой, – достав бутылку, которую зажимал между ног, произнес «Ежик».
– Давай наливай!
– Наливай давай!
Выпалив эти фразы из мультфильма «Масяня», «Очки» и «Пузо» разразились хохотом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55