Сидя в вагоне, Толя рассматривал вошедшего на станции парня в розовых кроссовках. Красивое лицо. Не смазливое, а красивое. Правильные черты, ничего лишнего, и не слащавое. Для рекламы парфюмерии самое то. Помимо модного цвета обуви, объект был примечателен кольцами, унизавшими все его пальцы, а также асимметричной стрижкой, с челкой, справа спускающейся до носа и чрезмерно укороченной слева. Толя поглядывал на парня не открыто, а как бы исподтишка. В Москве не принято зрительно ощупывать незнакомых. Вот в Оренбурге пожалуйста. А здесь так не принято. Сегодня он встретился в офисе с Артемом. Тот вел себя заносчиво, но приветливо. Высказанное Толей одобрение некоторым его работам принял как должное. Ни в его глазах, ни в речи, ни в морщинках у губ – нигде Толя не заметил следов того подслушанного разговора, а спросить напрямую было нельзя.
Объявили его станцию. Толя вышел. У выхода из метро вынул телефон Полины из кармана и бросил трубку в шапку какого-то старика. Тот, хоть и сидел с табличкой «Люди добрые, помогите слепому человеку», сразу зашумел:
– Бомба! Террорист! Бомба!
– Это мобильник! Купи новую батарейку, подключись и пользуйся, – бросил Толя, ускоривший шаг.
– Что?! – не понял лжеслепец.
Он полез проверить, не врет ли молодой благодетель. Уже выйдя на воздух из перехода, Толя услышал пожелание долгих лет жизни и Бога в помощь. Это кричал нищий. Губ Толи на миг коснулась улыбка. Вдруг кто-то окрикнул его:
– Помоги мне!!!
Толик обернулся, но никого знакомого или постороннего, обращавшегося к нему, не увидел. Лишь сумрак, огни фонарей, фары проезжающих автомобилей, свет в окнах домов, пешеходы, запах курева, или перегара, или духов от некоторых из них. Он присел на бетонное ограждение, от которого пахло блевотиной. Толя уставился на мерцающие огоньки витрины бутика «M.N.G.». Лампочки то вспыхивали, то гасли. Они меняли цвета, примеряя на себе весь спектр. Вскоре он смог вычислить схему, по которой они работали. Десять секунд они горели зеленым и мигали справа налево, еще десять желтым и загорались спиралью, еще… «В жизни нет схем, выверенных маршрутов, как и нет людей плоских, односложных, как амебы. Сколько масок и сценариев для каждого из нас приготовлено в огромной божественной гримерной? Как лампочки меняем цвета, меняем поведение, меняем путь. А может, никакого пути нет, и вообще, в чем смысл жизни?» Подобные мысли не посещали Толика с четвертого курса университета. Было не до этого. Нашпигованная идеями и теориями о достижении успеха голова рассуждала только о будущем, словно Сергей Есенин в начале двадцатого столетия, Анатолий жаждал добиться цели, которую сам себе поставил. Он изучал жизнеописание людей, прославивших свое имя, он готов был рискнуть всем и даже унизиться, поэтому вечные вопросы его перестали занимать. А сегодня вечером он сидит на облеванном ограждении, за спиной проносятся автомобили, мимо идут люди, и он думает о том, почему так получилось. «Почему человек добровольно делает шаг в пропасть?» Он вспомнил лицо матери и отца Гены. Полина сказала Толику, что «за недолгое время их связи она успела разглядеть в нем талантливого и увлеченного человека, который рискует сгореть в погоне за большим призом». Эти слова слетели с ее языка, после того как он, кончив, откинулся с нее на спину. Он тяжело дышал, сердце учащенно билось. Тогда он не придал значения ее мыслям, высказанным вслух. «Не я сгорел! Сгорел не стремящийся ни к чему человек. Может быть, Гена сгорел буквально. Почему люди винят в своей слабости других?»
Он встал и пошел домой. Полина ждала его. Толя соврал, что хозяйка выгнала их, и попросил разрешения пожить с ней какое-то время, пока он не найдет новую квартиру. Она ответила: «Дурачок» – и поцеловала его в лоб, прижав к себе. На вопрос: «А как же Гена?» – он пожал плечами. Женщина не стала приставать к нему с расспросами.
Заниматься сексом он не хотел, но отказать ей не мог. К тому же вспомнил, что в различной литературе о здоровом образе жизни пропагандируют физические утехи как отличное средство от стресса. Поэтому он самоотверженно предался ласкам, поцелуям, касаниям, толчкам. Он хотел получить удовольствие, поэтому стремился удовлетворить ее. Его язык то порхал у мочек ее уха, как стайки обезумевших от вида пламени мотыльков. То яростно ударял, как жалящая змея. Потом его губы слились с ее губами, потом опустились ниже, к впадинке аккуратного пупка, и еще ниже. Ее ноги сжались так, что в его висках зазвенело, он понял, что ей хорошо, и тише задвигал языком, дабы не спугнуть истому и не причинить боли. Толик чувствовал, как подрагивают мышцы на внутренней стороне ее бедер. Под аккомпанемент ее стона он вошел. Потом он, подобно карпу в мутной воде, вилял, вращал, барахтался. Он терся, как бы пытаясь распились устрицу. Иногда ударами плашмя он желал разломать персик пополам, а когда удавалось, то угрем проникал внутрь, дабы раздвинуть, поддеть и ускользнуть. Он делал девять неглубоких, на пару фаланг пальца, проникновений и обрушивал десятый до самого дна, как тяжелый камень падает в колодец. Так он повторял несколько раз, пока она не взмолилась не играть с ней. Когда ее ногти рассекли кожу на его спине, он сумел забыть о случившемся в съемной квартире. Когда она с хрипом догорела, Толя испытал настоящую радость, ощутив себя сильным, настоящим, способным дарить удовольствие. Он уснул, обвив ее, повернувшуюся к нему спиной, руками. Глубокий сон.
В четыре часа ночи он разбудил ее криком. Сон помнил обрывочно: кто-то тянул к нему из огромного костра длинные пальцы с нестрижеными ногтями, под которыми засохла бурая жидкость.
4
Идею Толика поддержали. Олег Викторович высказал одобрение и попросил разработать сценарий ролика, сказав:
– В других агентствах есть строгие градации. Работники там делятся, как вам известно, на копирайтеров, эккаунт-менеджеров, дизайнеров, креативных директоров, продакшн-менеджеров и прочих-прочих-прочих. У нас нет подобного разграничения. Пусть ты, Толя, по официальным бумажкам дизайнер, но это не должно тебя смущать. Тебе дозволено все. А самое главное, что за все платят!..
В этом месте речи послышались рукоплескания пары сотрудников и их радостные гы-гы-гы. Олег Викторович посмотрел на них и продолжил:
– Двери открыты. Творите все, что считаете нужным и возможным. Рожайте идеи, а клиента мы под них найдем. Вот, Толя, тебе заказчика найти будет проще пареной репы. Наши специалисты уговорят любого начальника рекламного отдела, а при необходимости дойдут до генерального директора, и ролики, в которых люди идут на все ради обладания определенным товаром, заполнят собой прайм-тайм телеканалов.
– Хорошо, я сделаю несколько вариантов, – кивнул Толя, посмотрев на Артема, сидящего нога на ногу в углу кабинета. «Самодовольный хлыщ», – подумал парень, отметив, что тот забыл прокрасить корни волос синей эспаньолки.
– Сделай, уж будь любезен. Обыграй воровство, верность. Может, убийство?
– Его не пропустят буквоеды из высших структур, – вставил присутствующий на совещании-«пятиминутке» мужчина, которого Толя часто встречал около аппарата по разливу кофе.
– Смотря как сделать ролик. Как обыграть? – спросил Олег Викторович, обведя взглядом собравшихся.
– Я придумаю! – выпалил Толя, с радостью отметивший, что Артем опустил начавшую было подниматься для заявки руку.
– Вот! Вот о чем я говорю, – хлопнул в ладоши Олег Викторович и указал растопыренной пятерней в сторону Толика. – Будет рвение, будут нужные необычные идеи, будет и оплата.
После «пятиминутки» Толик задержался в кабинете главного редактора. Тот, похлопывая его по спине вспотевшей пухлой рукой, расспросил о самочувствии, не болит ли у него до сих пор челюсть.
– Все нормально, спасибо!
– Ты выглядишь измотанным, но лечение у сестры дает свои плоды. Кстати, как она поживает?
– Отлично. Олег Викторович, Полина мне не сестра, вы же понимаете.
– Более чем, – ответил толстяк и облизнул губы языком, покрытым белесым налетом.
Толя провел остаток трудового дня за разработкой роликов. Из репродуктора неслись мелодии русского шансона. Лагерная жизнь, свиданки, прокуроры, перегоны, малолетка, золотые купола, зеки – сменяли друг друга. Хриплые прокуренные голоса, еврейские мотивы, скрипки и дешевые электронные эффекты, видимо, включили специально, чтобы дизайнер лучше обыграл тему воровства в рекламном ролике газированной воды. Но, несмотря на кипящую работу, в голову иногда лезли мысли о Генке, и тогда парень яростнее вжимал карандашный грифель в бумагу, начиная проговаривать вслух свои идеи.
Обедать с Полиной он не пошел. Они условились, что не будут пока показываться вместе на работе. «Так меньше пересудов», – сказала она. Он догадывался, что смущает ее не общественное мнение, а кто-то из его коллег, наверняка Олег Викторович. Тогда, после его визита в квартиру Полины, он почувствовал изменение в ее настроении.
Он задумался. Карандаш выпал из руки, покатился по столу и полетел на пол. Толя откатился на стуле к стене. Карандаш лежал в дальнем углу под столом. Дизайнер слез со стула. Он присел на корточки и протянул руку под столешницу. Дотянуться до карандаша не получалось. Пришлось согнуться еще ниже. «Еще чуть-чуть».
– Еще чуть-чуть, – вырвалось у него изо рта.
От напряжения губы его скривились, лоб прорезали морщины. Пальцы почти прикоснулись к предмету, слегка нажали, подтягивая карандаш к себе, но он сдвинулся еще дальше в угол.
«Бли!» – выругался про себя парень, опускаясь на колени и подлезая дальше к стене. Он таки достал карандаш и, выползая из-под стола, ударился затылком о подставку для клавиатуры. На этот раз Толик выругался вслух, упомянув чью-то мать. При этом глаза он поднял вверх и…
– Что за?
Но внимательнее разглядеть находку под таким углом, с запрокинутой головой, упирающейся в подставку, было трудно. Сжимая карандаш в руке, дизайнер согнулся и вылез из-под стола. Он поставил канцелярский предмет в специальное приспособление, вмещавшее в себя ручки, ластики, степлер и скобы, нож, маркеры. Сделав это, Толя присел на корточки. «Кто это мог сделать?» – подумал он и боком подлез обратно под стол, посмотрел на находку. Что-то было выцарапано на полотне столешницы, но он не понял. Тогда Толик уперся одной рукой в пол, а пальцами другой потрогал рисунок. «Звезда с какими-то значками вокруг и текстом внутри», – определил он. Часть букв парень прочитал, некоторые были сильно затерты.
Спустя три минуты, улегшись на спину, Толя перерисовал находку. Поднявшись с пола, он снял рубашку и отряхнул пыль со спины. Завершив чистку, он уселся за стол, попытался понять, что обнаружил, но буквы и цифры никакой понятной ему информации не содержали. «Больше похоже на шифр. Можно пробить через Интернет», – подумал Толя. Он уже собирался выйти к секретарю, которой обычные работники фирмы оставляли заявки на поиски информации или клипардов во всемирной Сети (эта процедура была предусмотрена специально для того, чтобы оградить агентство от оплаты бесполезных выходов сотрудников в Интернет), да тут посмотрел на часы в компьютере. Рабочий день закончился сорок минут назад.
– Бли! – выругался дизайнер, сгреб в пакет зарисовки, кинул туда пару карандашей, маркер. Бумажку с перерисованными знаками аккуратно свернул и положил в нагрудный карман, который застегнул на пуговицу-заклепку.
Из офиса он вышел без приключений. С памятного случая его избиения охрана стала куда более бдительной, и даже на выходе его паспортные данные сверили со списком работников рекламного агентства.
– Все в порядке? – забирая документ, спросил Толик у статного мужчины в светло-зеленой рубашке и хмуро-зеленых брюках.
– В полнейшем, Анатолий Ефремович. До завтра, – отсалютовал охранник.
– Можете ответить мне на один вопрос? – неожиданно для самого себя поинтересовался дизайнер. – Тот чокнутый, что избил меня, вы его знали?
Мужчина кашлянул в кулак. Кивнул в знак прощания выходящему из здания человеку в сером плаще. Потом спросил:
– Так это вас он избил?
– К сожалению, – прочитав на бейдже имя охранника, ответил Толик.
– Я уже лет пять на этом объекте, посменно, конечно. Люди проходят перед глазами каждый день. Сначала у них проверяешь документы, потом они запоминаются и проходят так, через какое-то время они не просто здороваются с тобой, а интересуются семьей, здоровьем. Некоторые, вы не поверите, знают обо мне столько, что я диву даюсь. Люди обсуждают нас за обедом, в минуты рабочего затишья. Иногда появляется новый человек, как вы, например, подходит и уже знает, как зовут мою жену, где сын учится. Спрашиваешь: «Откуда все знаете?» – а он смеется. Судачат о нас. – Охранник замолчал, потер мочку правого уха, кивнул еще одному уходящему и, вздохнув, продолжил: – Так вот тот парень, он со мной запросто общался. Он вообще был разговорчив. Постоянно задерживался на работе. Работал он тут около полугода, кажется. Последние месяцы замкнулся, просто бросит: «Привет!» – словно погремушку ребенку, от которого хотят отдохнуть. А потом исчез. Через день пришел кто-то из отдела кадров вашего агентства и принес новый список работников без его фамилии.
– А как его фамилия?
– Зачем вам, Анатолий Ефремович?
– Хочется знать больше о том, кто… Ну, вы понимаете, – указав на заметные еще синяки, ответил Толик.
– Его с детства воспитывала мать. Без мужчины. Я смотрел программу как-то, в выходные, где говорили, что таким образом пацанов делают геями. Сергей являлся прямым доказательством этой теории. Он был как девчонка с характером. Стерва, – усмехнулся мужчина. – Фамилию его я вам не скажу, забыл…
Толя не поверил в это «забыл», но озвучивать свои подозрения не стал. Охранник же продолжал:
– Так он рассказывал о вечеринках в ночных клубах, о своем новом друге, о прежнем друге.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55