Реплики прохожих его не волновали. Он хотел избавиться от: «Динь-динь-динь-динь-динь-динь-динь-динь-динь-динь». Чья-то крепкая рука сгребла его за шиворот свитера. Он дернулся, вырвался и побежал вперед. Бежал долго, пока не оказался в каком-то пустынном месте, посреди тропинки, проходящей между двух металлических сетчатых заборов. Остановился, но лица прохожих, фонари, стены домов, магазины… продолжали мелькать перед глазами. «Динь-динь-динь-динь-динь-динь-динь», – стало громче. Он оперся на сетку забора и попытался еще раз вырвать. Толя хотел, чтобы с остатками переваренной обеденной пиццы из его тела убралось: «Динь-динь-динь-динь-динь-динь-динь». Казалось, желудок поднялся до горла, но ничего, кроме воздуха, не вышло. Перспектива стала зыбкой, искривленной. Его качнуло. Ударом в спину завалило на забор. Ноги поползли назад, будто их кто-то тянул. Толя упал лицом на сетку. «Динь-динь-динь-динь-динь-динь-динь», – гремело в голове. Он, обдирая кожу о металл, сполз к земле. Лег на живот. Кто-то пнул его по щиколотке, крикнув:
– Наркоманы чертовы, дорогу освободи! А еще одет хорошо-шо-шо-шо-шо-шо-шо-шо-шо…
«Динь-динь» сменилось на шипящее, шероховатое, шарообразное, непослушное «Шо-шо-шо-шо». Этот звук окутал дизайнера, убаюкал его, увлекая в черноту.
4
Чернел фиолетовый вечер. Толик очнулся, почувствовав, как кто-то шарит по его карманам, пытается подлезть к животу, где на ремне висел кожух с сотовым. Еще не успев открыть глаза, Толя подвернул руку, схватив воришку за указательный и средний пальцы. Тот выдернул их, шумно выдохнув. Дизайнер открыл глаза. Он увидел сетку забора, вырастающую из земли, ощутил на языке вкус почвы. На зубах скрежетал песок. Воришка продолжил, но стал действовать быстрее, без осторожности. Толик попытался подогнуть ноги, но на них сверху наступили. Парень, в голове которого прояснилось, крутанулся, переворачиваясь. Рука воришки, ноги которого в тот же миг соскользнули, оказалась под спиной дизайнера. Лоб вора стукнулся со лбом Анатолия.
– Блин! – выругалось существо неопределенного пола, выпустив облако гнилого перегара.
– Пошла вон! – гаркнул Толя, почему-то приняв это обряженное в почерневшую от времени фуфайку, кое-где лопнувшую ватой, за женщину.
Существо не испугалось, перекинуло ногу, встав над дизайнером на колени. Опухшую пропитую физиономию оно склонило к Толику. Пальцы забегали у кожуха с телефоном. Анатолий напряг правую руку, смазал человека кулаком по впалой щеке. Услышал хруст зуба. Прижав ладонь к месту удара, существо взвыло. Фуфайка распахнулась. По обнажившейся отвисшей груди Толя понял, что не ошибся, на него напала женщина. Толик взбрыкнул, скидывая ее с себя и пытаясь подняться. Воровка, скуля, вцепилась в его штанину, подтягивая раскрытый для укуса рот к щиколотке парня. Он выдернул ногу, встал и огляделся. Этот узкий переулок он не помнил, не помнил, как попал сюда. С одной стороны дорожка уходила в глубь тьмы, с другой – виднелись пятиэтажные дома с возвышающимся над ними остовом многоэтажки. Из сумрака послышалось ворчание. «Еще бомж», – подумал Толя и побежал в сторону домов. Левое колено ныло при каждом шаге.
Забор перешел в гаражи. Проскочив их и пройдя между кряжистыми деревьями, он вышел в слабоосвещенный двор. Под ноги парня бросилась тень, растекаясь по земле. Толя шарахнулся назад к стволам тополей, чернота заскользила в другом направлении. Он понял, что испугался собственной тени, сжал левой рукой пальцы правой и зашагал к проему между домов. Походя оглядел себя. Вязаный кашемировый свитер был перемазан в земле и чем-то белесом, джинсы тоже испачканы, сотовый на месте. Он ощупал нагрудный карман, пришитый с внутренней стороны свитера, – деньги на месте.
Арка, образованная домами, выпустила его на ярко освещенную улицу. Свет фонарей заставил зажмуриться. Прохожие сторонились его. Сам Толя сторонился бы себя, если бы мог, такой у него был вид и такое зловоние от него исходило. Он стянул свитер через голову, смотав его, зажал под мышкой. «Одного не нашли, а второго, что костер в ванной запалил, увезли в дурдом. Точно, точно, в дурдом…» – ветром прошелестело в голове. Толя вспомнил лицо Гены, как он улыбался в день приезда в Москву, их посиделки вечерами за чаем или пивом. Как откровение всплыли в голове забытые слова Гены: «Толь, а ведь реклама пива – штука плохая… У меня силы воли нет, и я очень поддаюсь убеждению». Увидел его обескровленное лицо восковой куклы, расширенные глаза, в глубине которых зияла пустота.
– У меня силы воли нет, и я очень поддаюсь убеждению, – повторил Толик вслух.
– Что ты сказал?! – подойдя к дизайнеру и вернув его в реальный мир, возмутился парень с ирокезом, выкрашенным в цвет баклажана.
– Я о своем, – сделав неопределенный жест правой рукой, сказал Анатолий.
Панк пошел своей дорогой. Толя осмотрелся. Эти места были ему знакомы. Он повернул к станции метро.
«Если я действительно повинен в том, что он стал наркоманом, то каждый художник, писатель, журналист должен нести ответственность за эффект, который производят его творения на людей. Это абсурд. Если он пил пиво до меня, то пил и после. Если ему суждено было вколоть себе порцию, то это произошло бы без моего участия. Это позиция слабака – обвинять в своих бедах стороннего человека. Я разработал макет, который настраивал людей против употребления героина, и его непонятливость не моя вина», – рассуждал парень, спускаясь к перрону, и чем больше он думал о том, что толкнуло Гену к игле, тем больше злился на земляка. Усаживаясь в вагоне на свободное место, он понял, что не уважает Генку за его бесхарактерность и ненавидит его.
Выйдя на своей станции, он достал телефон, набрал номер матери. Связи не было. Он посмотрел на часы. «В Москве десять, значит, в Оренбурге полночь. Она спит», – подходя к дому, понял он.
Полина ахнула, увидев его в таком виде.
– Что произошло? – закрывая дверь, спросила она, одетая в халат.
– На меня напала банда придурков, еле отбился, – соврал он, снимая майку и измазанную грязью обувь.
– Где? Ты успел вызвать милицию? Как все было? Толенька, что же с тобой постоянно приключается. Ты сильно пострадал?
– Я решил после работы зайти в магазин. Тот, на параллельной улице, «Шоколадница», – сочинял он, а она кивала головой. – Чтобы сократить путь, побрел через дворы и заплутал. Какие-то малолетки нюхали клей, а такие борзеют и ничего не соображают…
Толик стоял с голым торсом в коридоре. Полина, державшая его свитер и майку, перебила:
– Проходи в ванную, отмойся от всего этого. Что там дальше?
– Они мелкие совсем, мне по пояс, но много… Человек семь обдолбанных детишек, – снимая в ванной джинсы, трусы «CK», включая воду, продолжал он. – Сбили меня с ног, я упал на живот, уши прикрыл, чтобы голову не отбили.
– О Боже, – выдохнула Полина, заметив царапину на его шее.
– Я отбивался… Не хочу вспоминать. Там кое-кто из жильцов вмешался, потом у себя в квартире дали мне анальгина, и вот я стою перед тобой в изгаженном свитере и вообще.
Он развел руки, стоя под бьющими из рассекателя струями. Она подошла к ванне, он склонился к ее губам, прижал к себе.
– Стой, я принесу аптечку и обработаю раны перекисью, – отстранилась женщина, видя, как прозрачные капли бегут по его коже, и ощущая жар в низу живота.
– Пара царапин, – не отпуская ее, сказал Анатолий. – Залазь ко мне.
Под утро он проснулся от кошмара, в котором огромная тень манила его к себе, а женщина с расплывчатым лицом и одним крылом за спиной плакала, обвив руками его ноги. По культе, белесым жилам и рваным лоскутам кожи, торчащим около уцелевшего крыла, Толик узнал в ангеле Полину, уже виденную в одном из кошмаров.
Он посмотрел на нее, мирно спящую на другой половине кровати. Губы чуть приоткрыты для дыхания. Под закрытыми веками заметно движение глазных яблок. Ресницы сплелись между собой, перекрещиваясь. Он осторожно вылез из-под покрывала, встал и пошел в ванную, не заботясь о нижнем белье, оставшемся лежать на полу у тумбочки. Дойдя до выхода в коридор, оглянулся, посмотрел на Полину, продолжавшую спать в позе фламинго. «Она мой ангел», – всплыло в голове.
5
Из своего рабочего кабинета он позвонил матери. Минуту говорили ни о чем. Та держалась бодро, но чего-то не договаривала.
– Мам, что происходит? – не выдержал Толя.
– Я хочу разойтись с твоим отцом, не желаю в старости терпеть его пьяную рожу, – сразу ответила она.
Повисла пауза, а потом Толик сказал:
– Жизнь ваша, решать вам.
– Я знала, что ты поймешь…
– Я тоже хотел кое-что сообщить, – приступил к цели своего звонка парень. – Вчера встретил нашего общего с Геной знакомого. Не знаю где и что, но есть сведения, будто он в лечебнице из-за наркотиков.
– Кош-мар, – выдохнула мать.
– Ты его старухе не говори пока. Вдруг это лапша. Просто имей в виду.
– Ладно, сынок, – ответила женщина. Голос ее стал тише.
– А так все у меня хорошо. Я сейчас к начальнице, говорить больше не могу. – До свидания. Ты к нам сможешь приехать?
– Не в этом месяце. До свидания, – отключился он, откатившись от стола, захламленного рисунками, фотографиями моделей, канцелярскими предметами.
У Людмилы Геннадьевны он провел десять минут. Она одобрила его идеи новой рекламной кампании компьютерной игры.
– Тогда я дорабатываю этот вариант, – уточнил Толик, тыча карандашом в скрепленные скобой рисунки под общим номером пять.
– Да. Этот вариант как нельзя лучше передает суть игры, – кивнула женщина.
– У меня еще просьба, – улыбаясь, обратился к ней дизайнер. Он заранее продумал этот разговор, поскольку видел в ответе на него еще один способ побольше узнать о работе фирмы и о своей работе, в частности.
– Шеф сказал, что по каждому проекту работника проводят исследования, и он советовал мне изучить мои показатели. Это возможно?
– Советовал? – не поверила Людмила Геннадьевна.
– Вы ведь понимаете, что такого рода информация не повредит…
– А только поможет тебе повторять одни и те же приемы в работе, – перебила она. – Я считаю, что художник, а ты, несомненно, художник, не должен волноваться по поводу мнения фокус-группы. Кто и что сказал, как проходит внедрение продукта на рынок, – оставь эту головную боль специалистам. Ты должен творить, вкладывая душу в свою работу. Ты согласен?
Он кивнул, заметив произошедшие в кабинете начальницы изменения. «Она повесила другую картину». Действительно, вместо желтого квадрата, наводненного сине-черными мелкими рыбками, на стене, позади Людмилы Геннадьевны, разместилось черное полотно с проходящей по диагонали серебряной полосой-молнией.
– Ты также согласишься, что на настроение художника не должна влиять ситуация на экономическом рынке страны. Ведь так?
– Так, – усмехнулся он. – Вы повесили новую картину.
– Что? – не поняла женщина, заерзала на месте.
– Рыбки в желтом море ушли, – указав на холст, сказал Анатолий. – Новая картина.
– Ааа, – поворачиваясь к нему спиной, лицом к полотну, поняла женщина. – Вообще-то у меня под каждое настроение есть картина. Я их утром меняю.
– Интересная практика, – понимая, что черно-серебряное настроение не предвещает ничего хорошего, ответил дизайнер.
– Но мы отвлеклись, – развернувшись к нему, произнесла Людмила Геннадьевна. – Ты заверши работу над проектом, потом получишь новое задание. Забудь про фокус-группу, не ставь себя в зависимость от мнения толпы.
– Согласен, – выходя, ответил парень, думая: «В следующий раз буду узнавать ее настроение по картине, а потом просить о чем-либо».
Подходя к своей кабинке, он столкнулся с парочкой. Артем и девчонка в вечно короткой юбке шли, беседуя о новом проекте мэтра.
– Ты считаешь, что мы должны быть психологами? – уточняла она.
– Конечно, а как иначе ты влезешь в голову человека и заставишь его бежать в магазин за рекламируемым товаром, – отвечал Артем, перекрасивший эспаньолку в красный цвет.
– Ничего, если я вмешаюсь, – произнес Толя, перекрыв парочке проход.
– Привет! – дуэтом поздоровались те.
– Раз вмешался, так вмешивайся, – подергав красные волоски пальцами правой руки, сказал Артем.
– Вот ты говоришь, что нас должны волновать экономические показатели выгодности рекламы. Верно?
– Правильно сечешь, – вставила девчонка, поправив декольтированную блузку. Толя машинально перевел глаза с лица «красной бороды» на обнаженную часть груди девушки.
– Но ведь мы художники! Мы творим над толпой, не связывая себя узостью мышления простых смертных…
– Стоп-стоп-стоп, – выставляя руку вперед, как бы останавливая его речь, сказал Артем. – Ты хочешь сказать, что все исследования на внедрение рекламы в сознание потребителя, тесты на узнаваемость – просто шелуха, поскольку ты самобытный творческий человек, со своим внутренним миром?
– Именно так, – согласился Толя, перестав пялиться на грудь девчонки и обратив внимание на ее довольно улыбающееся лицо.
– Это не «Третьяковская галерея», а рекламное агентство. Ты в ответе за результативность…
– Но как я могу узнать результативность, – перебил напыщенного мэтра Толик.
– Я провожу собственные тестирования, фирма проводит свои, – сказал Артем.
– Да?! – удивился Анатолий, почесав затылок.
– А для чего у агентства есть отдел маркетинговых исследований, как ты думаешь?
– Но нам ведь не разглашают результаты тестирований фокус-группы.
– Да, – повернув личико к Артему, поддакнула девчонка, и Толя заметил какой у нее курносый нос.
– Просто вы не доросли до уровня, когда можно знать такую информацию, – ответил «красная борода». Он нервно оглянулся, руки его, скрещенные на груди, чуть дрогнули.
– Что с тобой? – не стал скрывать, что заметил волнение мэтра, Анатолий.
– Все нормально. Исследования важны, но не всем их стоит знать, – задрав левую манжету рубашки, будто смотря на часы, бросил Артем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55