..»
Интересно, что и Горький почти так же воспринимал Крым того времени. Он писал осенью 1898 года живше­му в Ялте писателю и врачу С. Я. Елпатьевскому: «Зна­ете, в Крыму этом очень красиво и т. д., но все какое-то выдуманное, праздничное, не настоящее, и чувствуешь там себя ужасно далеко от жизни. Я думаю, что Крым сделан для богатых больше, для людей, которым скучно жить, и для нездоровых». А позднее, пожив в Ялте, Горь­кий ощутил и провинциальную тусклость ялтинского об­щества. Однажды, описав в письме к Чехову свой вос­торг от московских театров, от встреч в Москве с писа­телями, артистами, художниками, он спохватился и доба­вил: «...Но я боюсь, что Вам, мой хороший, любимый Вы мой человек, от моей радости будет еще грустнее в этой чертовой пустынной и тесной Ялте. А хотелось бы мне, чтоб и Вас жизнь осыпала целой кучей искр радости. Уезжайте куда-нибудь!»
Однако никуда Чехов не мог уехать - он был прико­ван к Ялте болезнью...
ЖЕНИТЬБА ЧЕХОВА
Еще до отъезда в Ялту, осенью 1898 года Чехов впер­вые познакомился с труппой созданного в Москве Худо­жественного театра, побывав на репетиции пьесы А. К. Толстого «Царь Федор Иоаннович». Позднее, уже из Ял­ты, Чехов шутливо писал Суворину об одной из главных исполнительниц спектакля: «Ирина, по-моему, великолеп­на. Голос, благородство, задушевность - так хорошо, что даже в горле чешется... Если бы я остался в Москве, то влюбился бы в эту Ирину». «Этой Ириной» была артист­ка нового театра Ольга Леонардовна Книппер. В даль­нейшем О. Л. Книппер играла и в чеховской «Чайке» од­ну из главных ролей - Аркадину. Мария Павловна Чехо­ва на другой же день после премьеры «Чайки» писала брату, что «актрису, мать Треплева, играла очень, очень милая артистка Книппер, талантливая удивительно, про­сто наслаждение было ее видеть и слышать».
Спустя полтора месяца, Мария Павловна лично по­знакомилась с Ольгой Леонардовной и, со своей стороны, тоже шутливо написала брату: «Я тебе советую поухажи­вать за Книппер. По-моему, она очень интересна». Ни сам Чехов, ни его сестра тогда, очевидно, не предполага­ли, что эти шутки окажутся преддверием настоящего чув­ства, которое вызовет изменение в их личной жизни.
Мария Павловна подружилась с Ольгой Леонардов­ной. Они стали часто бывать вместе. Приехав летом 1899 года в Москву, Чехов тоже начинает встречаться с О. Л. Книппер, и она даже гостит несколько дней у Чехо­вых в Мелихове.
Позднее она уехала отдыхать на Кавказ и оттуда на­писала Чехову, предложив ему приехать в Батум, чтобы потом вместе отправиться пароходом в Ялту. Антон Пав­лович на это ответил так: «Писатель Чехов не забыл актрисы Книппер... Ваше предложение поехать вместе из Батума в Ялту кажется ему очаровательным. Я поеду, но с условием: во 1-х, что Вы по получении этого письма, не медля ни одной минуты, телеграфируете мне прибли­зительное число, когда Вы намерены покинуть Мцхет... Во 2-х, с условием, что я поеду прямо в Батум и встречу Вас там, не заезжая в Тифлис, и в 3-х, что Вы не вскру­жите мне голову. Вишневский считает меня очень серьез­ным человеком, и мне не хотелось бы показаться ему та­ким же слабым, как все...»
Но в Батум он приехать не смог, и они встретились только на пароходе в Новороссийске, откуда и приехали вместе в Ялту. Здесь Ольга Леонардовна гостила в семье ялтинского врача Средина, а Чехов жил в гостинице «Марино», ежедневно бывая на постройке своей дачи в Аутке. Ольга Леонардовна пишет в своих воспоминаниях:
«Проведя две недели в Ялте в обществе остроумного, мягкого и чуткого человека, каким был Антон Павлович, совершив с ним много увлекательных прогулок по живопис­ным окрестностям Южного берега Крыма, в начале авгу­ста вместе с Антоном Павловичем я поехала в Москву. Мы решили ехать на лошадях не в Севастополь, как тогда обычно ездили, а в Бахчисарай через Ай-Петри.
Это была незабываемая поездка. Мы поднимались в го­ры мимо водопада Учан-су, скалы Пендикюль; внизу раз­ворачивалась панорама Южного берега Крыма от Аю-Дага до Симеиза. Общество обаятельного Антона Павловича, чеховские шутки, остроумные реплики, общий смех делали путешествие захватывающим, красивым. Я готова была ехать без конца. И не предполагала я тогда, что этот ря­дом сидящий со мной чудесный человек и замечательный писатель станет моим мужем... Но чувство, огромное, но­вое для меня чувство, входило тогда в мою жизнь».
Это были дни, когда и в Чехове зарождалась любовь.
Между Антоном Павловичем и Ольгой Леонардовной началась переписка. «Здравствуйте, милая, драгоценная, великолепная актриса! Здравствуйте, моя верная спутница на Ай-Петри и в Бахчисарай! Здравствуйте, моя радость... Скучно без Москвы, скучно без Вас, милая актриса. Когда мы увидимся?» - пишет Чехов в сентябре 1899 года. И почти в тот же самый день в Москве пишется другое пись­мо: «Вчера был ровно год, что мы с Вами познакомились, милый писатель, - помните, в клубе, на черновой репети­ции Чайки? Как я дрожала, когда мне прислали повестку, что вечером будет присутствовать «сам автор»! Вы это по­нимаете? А теперь вот сижу и пишу этому «автору без стра­ха и трепета, и наоборот как-то светло и хорошо на душе...»
Переписка их продолжается беспрерывно. Весной 1900 года во время пребывания всей труппы Художественного театра в Ялте Ольга Леонардовна гостит в доме Чеховых. Летом этого же года она снова проводит свой отдых в че­ховской семье. Чисто по-чеховски была устроена свадьба в Москве. Избегавший всяких показных публичных цере­моний, Антон Павлович писал из Ялты Ольге Леонар­довне: «Если ты дашь слово, что ни одна душа в Москве не будет знать о нашей свадьбе до тех пор, пока она не совершится, - то я повенчаюсь с тобой хоть в день приез­да. Ужасно почему-то боюсь венчания и поздравлений, и шампанского, которое нужно держать в руке и при этом неопределенно улыбаться».
Уезжая из-Ялты в Москву 9 мая 1901 года, он ничего не сказал матери о своих намерениях, и лишь в день венча­ния, 25 мая, прислал ей телеграмму: «Милая мама, благо­словите, женюсь...» В Москве же Чехов поручил своему старому знакомому, таганрожцу, артисту А. В. Вишневско­му устроить в этот день большой званый обед и пригла­сить от его имени всех родственников его и Ольги Леонар­довны.
Ничего не подозревая, все собрались на обед и стали ждать хозяина. А в это время в одной из маленьких мос­ковских церквей происходило венчание Антона Павловича, на котором присутствовало только четыре требующихся обрядом человека: два родственника Ольги Леонардовны и два знакомых Чехову студента. Из церкви Антон Павло­вич и Ольга Леонардовна заехали на минутку к Анне Ива­новне Книппер и оттуда прямо на вокзал.
Когда истомившиеся от ожидания приглашенные на обед гости узнали, наконец, о свершившемся, Антон Пав­лович и Ольга Леонардовна давно уже ехали в поезде, уво­зившем их в Нижний Новгород...
Ольга Леонардовна неоднократно говорила мужу, что она оставит театр и переедет жить к нему в Ялту. Но Че­хов отлично понимал, что не имеет права принимать такую жертву от человека, призвание которого сцена. Поэтому он всегда категорически отклонял эти предложения жены. «Если мы теперь не вместе, - писал он ей в декабре 1902 года, - то виноваты в этом не я и не ты, а бес, вложив­ший в меня бацилл, а в тебя любовь к искусству».
В январе 1903 года Чехов писал жене: «Ты, родная? пишешь, что совесть тебя мучит, что ты живешь не со мной в Ялте, а в Москве. Ну как же быть, голубчик? Ты рассуди как следует: если бы ты жила со мной в Ялте всю зиму, то жизнь твоя была бы испорчена и я чувствовал бы угрызения совести, что едва ли было бы лучше. Я ведь знал, что женюсь на актрисе, т. е. когда женился, ясно со­знавал, что зимами ты будешь жить в Москве. Ни на одну миллионную я не считаю себя обиженным или обойден­ным, - напротив мне кажется, что все идет хорошо, или так, как нужно, и потому, дусик, не смущай меня своими угрызениями. В марте опять заживем и опять не будем чувствовать теперешнего одиночества».
Но как ни тосковал Чехов в своем ялтинском одиноче­стве без жены, - чувства его к ней и ее ответная любовь внесли в его жизнь много счастья. В декабре 1902 года он писал Ольге Леонардовне: «Если бы мы с тобой не были теперь женаты, а были просто автор и актриса, то это бы­ло бы непостижимо глупо».
ЧЕХОВ И ХУДОЖЕСТВЕННЫЙ ТЕАТР
Необычные два клиента сидели в одном из кабинетов известного московского ресторана «Славянский базар» 21 июня 1897 года. Придя в ресторан в 2 часа дня, они до самого вечера все говорили, говорили и говорили. Они завтракали, обедали, пили кофе, но беседе их не было конца. Когда к вечеру в комнате уже трудно было дышать от множества выкуренных ими папирос, они вышли из ресторана и уехали на дачу под Москвой, где продолжали разговор. Лишь в восемь часов утра следующего дня закончилась их беседа, продолжавшаяся восемнадцать часов.
Эта была историческая встреча двух будущих выдаю­щихся деятелей театрального искусства, режиссеров-нова­торов, будущих прославленных народных артистов Союза ССР Константина Сергеевича Станиславского и Владими­ра Ивановича Немировича-Данченко. В результате этой встречи произошло зарождение известного ныне во всем мире Московского Художественного театра.
* * *
В конце XIX века русское театральное искусство пере­живало один из самых тяжелых периодов. Пьесы были бедны содержанием, носили в большей части развлекатель­ный характер; они не затрагивали серьезных тем. Теат­ральное искусство закоснело в своих творческих формах, обросло штампами, трафаретами, условностями. На сцене царствовал актер-премьер. Остальные участники спектакля должны были приспосабливаться к его игре.
В последние годы прошлого столетия передовая часть театральных деятелей стала понимать, что сценическое ис­кусство зашло в тупик, нужно было искать новые формы, и для этого был необходим какой-то новый театр - прав­дивый, реалистический. Вл. И. Немирович-Данченко пи­сал в одном из писем 1896 года: «Я остаюсь при убежде­нии, что сцена с ее условиями на десятки лет отстала от ли­тературы, и что это скверно, и что люди, заведующие сце­ной, должны двигать ее в этом смысле вперед».
Это желание Немировича-Данченко дать сцене иное направление искусства, сделать театр жизненно правдивым и столкнуло его с другим страстным искателем нового теа­трального искусства К.С. Станиславским.
В те годы в Москве существовал любительский теат­ральный кружок «Общества искусства и литературы». Кружком руководил любитель-актер и режиссер Констан­тин Сергеевич Алексеев, по сцене Станиславский. Спектакли этого кружка обращали на себя внимание театральной общественности Москвы тщательностью, серьезностью постановок пьес, исканием новых приемов актерской игры.
Была в то же время в Москве и драматическая школа Филармонического общества, которой руководил писатель и драматург Вл. И. Немирович-Данченко. Отдавшись дра­матическому искусству, он, как педагог и как режиссер, стремился к воспитанию актеров новой формации. Он меч­тал создать такой театр, который был бы свободен от те­атральной фальши, от укоренившихся на сцене штампован­ных приемов игры.
Вот почему исторически была уже подготовлена встре­ча этих двух новаторов, совместно создавших новый театр, которому в дальнейшем суждено было совершить револю­цию в театральном искусстве.
Чиновники казенных театров стали понимать будущую роль Художественного театра еще задолго до его открытия. Немирович-Данченко в апреле 1898 года в одном из писем писал: «Наш театр начинает возбуждать сильное... негодо­вание императорского. Они там понимают, что мы высту­паем на борьбу с рутиной, шаблоном, признанными гения­ми и т. п., и чуют, что здесь напрягаются все силы к соз­данию художественного театра».
Первым спектаклем решено было поставить историче­скую пьесу А. К. Толстого «Царь Федор Иоаннович». Пьеса 30 лет находилась под запретом царской цензуры, и Немировичу-Данченко с большим трудом удалось выхлопо­тать разрешение на ее постановку. Были намечены и дру­гие классические и переводные пьесы. Когда встал вопрос о включении в репертуар пьес современных авторов, Неми­рович-Данченко сразу же назвал имя Чехова, с которым он был дружен и которого очень высоко ценил, как писателя.
Как известно, в декабре 1896 года в Петербургском императорском Александрийском театре впервые постав­ленная пьеса А. П. Чехова «Чайка» провалилась. Новатор­ская по форме и по содержанию, она была не похожа на те пьесы, которые ставились в те времена на сцене драмати­ческих театров. Актеры Александрийского театра, привык­шие к трафаретам, не смогли понять глубины содержания чеховской пьесы и донести ее до зрителя. Этот провал на­столько тяжело подействовал на писателя, что он решил забросить драматургию и «не писать никаких пьес, даже если бы он прожил семьсот лет», - как он сказал в одном из писем.
Немирович-Данченко 25 апреля 1898 года написал Че­хову: «Дорогой Антон Павлович! Ты уже знаешь, что я поплыл в театральное дело. Пока что, первый год мы (с Алексеевым) создаем исключительно художественный те­атр... Из современных русских авторов я решил особенно культивировать только талантливейших и недостаточно еще понятых. Шпажинским, Невежиным у нас совсем де­лать нечего... Тебя русская театральная публика еще не знает. Тебя надо показать так, как может показать только литератор со вкусом, умеющий понять красоты твоих про­изведений и в то же время сам умелый режиссер. Таковым я считаю себя. Я задался целью указать на дивные изоб­ражения жизни в произведениях «Иванов» и «Чайка». По­следняя особенно захватывает меня, и я готов ответить чем угодно, что эти скрытые драмы и трагедии в каждой фигу­ре пьесы при умелой, не банальной, добросовестной поста­новке захватят и театральную залу... Остановка за твоим разрешением».
Вначале Чехов отказал. Слишком много он перенес во время провала «Чайки» в Петербурге. Но Немирович-Дан­ченко продолжал настаивать и снова писал Чехову: «Если ты не дашь, ты зарежешь меня, так как «Чайка» единст­венная современная пьеса, захватывающая меня, как ре­жиссера, а ты - единственный современный писатель, ко­торый представляет большой интерес для театра с образ­цовым репертуаром».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17