Хозяин подошел к их столу, вежливо спросил, все ли их устраивает, и порекомендовал им на десерт желе из красных ягод, только что приготовленное, но они оба отказались от сладкого, вместо этого Генри заказал две порции французского коньяка «Remy Martin». Хозяин с сожалением покачал головой:
– Не держу, не пользуется здесь спросом, может, я могу предложить вам что-нибудь другое? «Аквавит», например?
Генри пожал плечами и, не делая из этого трагедии, с легкостью согласился.-
– Ладно, пусть будет юбилейный «Аквавит», две порции.
Они молчали, пока перед ними не выросли стопочки, а когда выпили, Паула, правда, только слегка пригубила крепкий алкоголь и отодвинула его подальше, Генри сказал, что ему, конечно, «Remy Martin» тоже был бы куда милее, ведь коньяк согревает душу, вдохновляет, вот и господин Бусман уже угощал его из своей бутылочки по случаю вступления в должность.
– Ах, Альберт, – Паула озабоченно покачала головой, – ему приходится нелегко, я восхищаюсь им.
– Что значит – ему приходится нелегко? – спросил Генри.
Вздохнув, Паула ответила:
– Он наверняка пригласит вас потом как-нибудь к себе домой поужинать с ними, Альберт очень хорошо готовит. Он живет вместе с отцом, тому уже, наверное, за девяносто, очень милый старик, но большой выдумщик, начнет сразу рассказывать вам про «Восточный экспресс» или про Транссибирскую железнодорожную магистраль, где он якобы работал вторым машинистом. От вас требуется только слушать его, он очень радуется, когда ему представляется возможность выдать свои незамысловатые байки. Альберт дважды приглашал меня в гости, я просто не могу забыть, как внимателен он к своему отцу, как заботлив. Ну, вы это все сами увидите.
Генри допил «Аквавит», попытался представить себе жизнь обоих мужчин, мелкие банальности будней, которые приносит с собой быт, потом спросил:
– Альберт сам ведет все хозяйство?
– Приходится, – сказала Паула, – ведь старика даже нельзя послать за покупками: случается такое, что тот теряет ориентир и не может найти дорогу домой. Перед самой Пасхой нам пришлось сообща отправиться на его поиски, и господин Хармс тоже принимал участие.
– И вы его нашли?
– В миссии сестер милосердия при вокзале, – рассказывала Паула, – он там обрел слушателей, вешал им лапшу на уши своими выдуманными историями про авантюры в «Восточном экспрессе».
Она взглянула на часы, быстро побросала в сумку зажигалку и сигареты и сказала:
– Мне надо идти, извините, но меньше чем через час начнется фильм.
– А мне тоже можно пойти? – спросил Генри.
Паула ответила довольно безапелляционно:
– К сожалению, нет, этот фильм я хочу смотреть одна, причем дома.
– А если я очень попрошу? – настаивал Генри.
– И в этом случае все равно нет! – решительно сказала Паула.
– Это какой-то особый фильм?
– Да, для меня особый, в нем участвует мой муж.
– Он актер?
– Нет, он озвучивал фильм, это синхронный перевод, я не знаю, говорит ли вам что-нибудь имя Гленн Форд, это очень хороший актер, у нас он обычно разговаривает голосом моего мужа.
Генри кивнул хозяину и нарисовал в воздухе цифры, хозяин понял его и склонился над счетом. Пока они дожидались, Паула попросила понять ее: ей необходимо посмотреть этот фильм одной, даже безмолвное присутствие другого человека будет отвлекать ее и мешать мыслям, от нее ведь ждут, чтобы при встрече она дала свою оценку, прийти же к какому-то определенному мнению ей сподручнее всего будет в одиночестве.
– Жаль, – сказал Генри и не нашел, что добавить еще – так он был огорчен.
Хотя час пик уже прошел, поток машин на улице не иссяк, капли мелкого дождя искрились и сверкали в лучах фар. Они молча прошли по улице вниз до автобусной остановки, и когда Генри предложил проводить ее до дома, она только показала на многоэтажный дом:
– Я снимаю квартиру в этом доме на пятом этаже, и когда смотрю из окна вниз, то вижу, как жарят рыбу на кухне этого рыбного заведения.
Увидев зеленый свет светофора, она быстро поблагодарила его и, сказав: «До завтра!», перешла улицу, помахав ему с другой стороны еще раз на прощание. Она прошла мимо киоска, потом вдруг остановилась и что-то купила там; Генри был уверен, что сигареты, они у нее заканчивались. Он стоял и смотрел на дом, в котором она исчезла, ему хотелось дождаться, чтобы в темных окнах пятого этажа вспыхнул свет, но тут подошел его автобус и он сел в него. Ему нужно было сделать одну пересадку (задремав, он чуть не проехал свою остановку), на краю нового квартала многоэтажек он вышел, в окнах огромных коробок светились неровным синим светом включенные телевизоры. Как всегда, по пустынной зацементированной площадке гулял ветер. Те, кто здесь сталкивался нос к носу, обычно не здоровались друг с другом. Генри пересек детскую площадку и уже почти дошел до своего подъезда в большом доме (он жил на нижнем этаже), как – совершенно непонятно откуда – к нему медленно приблизились сначала два, потом еще пять мотоциклов, резко развернулись и начали кружить вокруг него. Они вынудили его остановиться, он попробовал вырваться из этого кольца, тогда один из парней направил мотоцикл прямо на него, ослепил фарами и почти задел передним колесом. Генри почувствовал на лице жаркое дыхание мотора. Незнакомые лица, незнакомые голоса… Чувствуя себя все больше зажатым машинами и гадая, что у этих парней на уме, Генри крикнул:
– Кончайте базар, что за шуточки? – но реакции не последовало, и тогда он крикнул еще раз: – Прекратите сию же минуту, эй, вы, придурки!
Когда самый маленький из них, волоча ноги по земле, решил остановиться, чтобы преградить ему мотоциклом путь, Генри прыгнул на него, столкнул с сиденья и, перескочив через повалившуюся набок машину, кинулся в свой подъезд. Только оказавшись в безопасности, за надежно закрытой входной дверью, он оглянулся: рокеры окружили пострадавшего, но тот встал на ноги без посторонней помощи.
Дешево же он отделался от них! Генри улыбался, открывая дверь своей квартиры; не зажигая света, он подошел к окну: огни фар выстроились в ряд, выхватывая по очереди на детской площадке из темноты качели, горку, стенку для лазанья, они умчались в сторону искусственных прудов. Генри задернул шторы и зажег свет. Его двухкомнатная квартирка с низким потолком, обставленная только самой необходимой мебелью (тахта, служившая ему кроватью, занимала больше всего места), отвечала его потребностям; когда он обмывал ее с друзьями, она оказалась такой просторной, что полкоманды хоккеистов без труда разместились в ней. Изголовье тахты было вписано в книжную полку, там стояли антологии короткого рассказа – финские и ирландские, польские и американские авторы. Над нешироким письменным столом была прибита на уровне глаз покрытая белым лаком планка, на ней висела в ушках добрая дюжина закладок (основная часть его коллекции лежала в двух картонных коробках), кожаные и костяные, из папье-маше и пластика, одни в виде русалок, другие – сов, третьи – извивающихся змей, среди них затесалась и одна толстая тетка, неистово прижимавшая книгу к своему животу. Генри щелкнул пальцами по закладкам, снял ботинки и бросился на тахту. Он впервые пожалел, что у него нет телевизора, так ему захотелось сейчас посмотреть тот фильм, который смотрела Паула и где ее муж отдал исполнителю главной роли свой голос. Когда зазвонил телефон, он был уверен, что это Паула. Он вскочил, схватил трубку и с наигранной печалью в голосе сказал:
– Одинокий мужчина по имени Генри Неф слушает вас…
– Послушай, – сказала Барбара холодно, – не паясничай и отнесись с вниманием к тому, что я тебе скажу. Мне нет никакого дела до того, где ты проводишь свободное время и с кем, но свое слово нужно держать, а ты сегодня вечером должен был быть в ресторане гребного клуба. Мама прождала тебя целых два часа, это просто непорядочно с твоей стороны.
Генри невольно посмотрел на маленькую фотографию в рамочке, где Барбара, стоя в каноэ на одном колене, угрожающе подняла весло, направив его с улыбкой в сторону снимавшего.
– Мне очень жаль, – начал он оправдываться, – правда, Барбара, черт побери, как я сожалею об этом, но мои планы пошли наперекосяк, кое-что помешало мне, это служебные дела.
– Мама звонила мне, – продолжала Барбара, – а я тебе, то есть пыталась до тебя дозвониться, но никто не отвечал ни у тебя дома, ни в твоей конторе.
– Это наш делопроизводитель, – гнул свою линию Генри, – у меня был с ней длинный деловой разговор, мне ведь необходимо, чтобы меня ввели в курс дела, а я у нее могу многому научиться.
Барбара помолчала немного, потом сказала:
– Не знаю, чему ты можешь у нее научиться, у этого делопроизводителя, но я хочу дать тебе один совет: не берись пока на новом месте ни за что серьезное, каждое рабочее место имеет свои подводные камни.
– А мама дома? – спросил Генри.
– Нет, – ответила Барбара, – она на концерте народного творчества Испании, она собиралась уговорить и тебя пойти с ней на этот концерт.
Барбара опять помолчала, у него не было сомнений, что она сердится, она молчала так долго, что он наконец спросил:
– Ты еще тут? Не волнуйся, я все улажу, мама поймет меня, я ведь по служебным соображениям…
Она прервала его, сказав:
– Оставь маму со своими служебными соображениями в покое, придумай что-нибудь получше.
– Послушай, Барбара, – начал опять Генри, – не поверишь, но я хочу остаться там, где я сейчас работаю. Мне нравится в бюро находок, без дураков, эта работа словно создана для меня, правда, и коллектива лучше этого мне тоже нигде не найти.
– Сколько лет твоему делопроизводителю? – резко спросила Барбара.
– Фрау Блом, – сказал Генри, – немного старше меня, я вообще там самый молодой.
– А что у тебя с зарплатой? – спросила Барбара. – Они наверняка занизили тебе ставку.
– Есть немного, но ты же знаешь, деньги не главное для меня.
– Вот именно, – парировала она, – для этого у тебя есть я, ты хоть отдаешь себе отчет в том, сколько ты мне должен?
– Ты получишь назад все свои деньги, до последнего пфеннига, правда, Барбара, – заверил ее Генри и услышал, как она вздыхает, он знал, что она тактично воздержалась от дальнейших вопросов, и только ждал, чтобы она закончила разговор, но во время очередной паузы, когда вновь послышался шум и треск моторов, ему даже показалось, что он видит ее, как она стоит и, прижимая плечом трубку к щеке, закуривает сигарету. Она вдруг спросила:
– А что ты, собственно, делаешь в этом бюро находок?
– О-о, – обрадовался Генри, – что я делаю? Пожалуйста: прежде всего, я удивляюсь, с утра до вечера только и удивляюсь, сколько всего наши милые граждане теряют и оставляют в поезде, со всеми этими вещами можно открыть огромный магазин торговли мелким товаром, иногда приходится даже изумляться, как вообще можно потерять такую вещь.
– Хорошо, – сказала Барбара, – но наряду с этим, надеюсь, ты делаешь еще что-то путное, или безмерное удивление – это и есть твое единственное занятие? Тогда, конечно, это самая подходящая работа, на которой наш милый Генри может даже состариться.
– Оставь иронию, – пытался задобрить ее Генри, – работа своего тоже требует. От меня, например, чтобы каждый заявитель доказал сначала, что та вещь, которую он заявил как утерянную, действительно является его собственностью, кроме того, я составляю акты и выполняю роль посредника, ты меня понимаешь, Барбара? – Не дожидаясь ответа, он вдруг сказал: – Они опять тут, молчи, пожалуйста.
– Что случилось? – спросила Барбара.
– Они снова собрались.
– Кто?
– Рокеры, они здесь, под моим окном, слышишь?
– Что им от тебя надо? Ну, выкладывай, что случилось?
– Они меня окружили.
– Окружили?
– Ну да, дурачились, им это доставляет удовольствие, они окружают кого-нибудь и наезжают на него, радуясь, что люди их боятся, значит, они – сила.
– Они тебе что-нибудь сделали?
– Нет, но я столкнул одного из них с мотоцикла, он перегородил мне дорогу, понимаешь?
– Вызвать полицию?
– Только не это, – попросил Генри, – вот тогда уж они разозлятся по-настоящему, банда вроде опять уходит.
– Теперь и я их слышу, – сказала Барбара и спросила: – Ты их знаешь?
– Не весь клуб, только некоторых, они живут здесь в поселке, у них есть главарь и своя пивнушка, где они постоянно встречаются, их мотоциклы – это для них все, они живут ради них и с ними они – сила.
– Но если они окружают людей, – рассуждала Барбара, – заставляют их бояться ради собственного удовольствия, надо же что-то предпринять, что-то сделать с этими типами.
– Кто хочет, пусть делает, у меня никакого желания нет, – сказал Генри, – я в это дело не полезу! Только никакого насилия. Поверь мне, Барбара, вмешиваться бесполезно, в этом случае или любом другом ты только потеряешь время и силы и все равно ничего не добьешься. Я говорю себе: пусть все идет своим чередом, ведь когда-нибудь это само по себе приведет к большой беде, нужно только следить, где во всей этой истории твое место.
Он услышал ее учащенное дыхание. Она спросила:
– Они еще здесь?
– Кто?
– Рокеры, они все еще там?
– Они удаляются, едут цепочкой друг за другом, очень медленно, как на показательных выступлениях.
– Если они попытаются устроить тебе засаду, если будут угрожать тебе, Генри, ты можешь переночевать у меня, знай это.
– Да, я знаю, Барбара, спасибо тебе, но вряд ли они задумали что-то против меня, я просто случайно подвернулся им под руку.
– Будем надеяться, – сказала Барбара, – и не забудь позвонить маме и извиниться, она не очень хорошо себя чувствует.
* * *
Паула никак не могла сконцентрироваться на работе. Она все время отрывала взгляд от актов и неотрывно смотрела на маленький кабинетик Хармса, где с утра сидел худенький человечек – не с самоуверенным видом, вполне бы отвечавшим его назначению, а скромно, скорее в позе просителя – и принимал от Хармса бумаги, которые тут же быстро просматривал, задавал вопросы и получал на них, судя по его виду, удовлетворительные ответы. Время от времени он отпивал по глоточку кофе, предложенного ему Хармсом, один раз даже отломил кусочек ржаного кекса и просунул его сквозь прутья в белую клетку снегиря.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27