Он
засмотрелся на свою работу - домики, составленные из неуверенных штрихов,
пейзажи с неправильной перспективой - и воткнул кисть в чашку с водой,
глядя, как расплывается краска.
- В этом - предзнаменование, - сказал он, - в том, что я рисую волка,
даже не зная этого. Это означает победу, Мартин. Полное и окончательное
уничтожение врагов Рейха. Внутри и вне, - сказал он, многозначительно
глянув на секретаря.
- Теперь вы должны узнать, мой фюрер, что никто не может отказать вам
в вашей воле.
Гитлер, казалось, не слышал. Он был занят укладыванием красок и
кистей в металлический ящик, который хранил запертым в сейфе.
- Каков мой распорядок на сегодня, Мартин?
- В восемь часов встреча за завтраком с полковником Блоком и доктором
Гильдебрандом. Потом, с девяти до десяти тридцати, совещание Штаба.
Фельдмаршалу Роммелю назначено на час ровно для краткого доклада об
укреплении Атлантической стены.
- А-а, - брови Гитлера опять поднялись, - Роммель. Появился
наконец-то человек с четкими намерениями. Я простил ему Северную Африку.
Теперь все прекрасно.
- Да, герр. Этим вечером в семь сорок мы в сопровождении фельдмаршала
отправимся на самолете к победителю Нормандии, - продолжил Борман, - а
потом в Роттердам.
- Роттердам, - Гитлер кивнул, укладывая коробку с красками в сейф. -
Верю, что работы там идут, как запланировано. Это крайне важно.
- Да, герр. После дня, проведенного в Роттердаме, мы полетим на
неделю в Бергоф.
- Бергоф? Ах, да, я забыл. - Гитлер улыбнулся, под глазами у него
обозначились темные круги.
Бергоф, поместье Гитлера в Баварских Альпах, выше деревни
Берхтесгаден, было единственным истинным его домом с самого лета 1928
года. Это были места с целебным воздухом, несравненными живописными видами
и воспоминаниями, легко всплывающими в душе. И, конечно, Хели. Там он
познакомился с Хели Рубаль, своей единственной настоящей любовью. Хели,
дорогая Хели, с белокурыми волосами и смеющимися глазами. Зачем, дорогая
Хели, ты пробила себе пулей сердце? Я любил тебя, Хели, подумал он. Разве
этого было мало? В Бергофе его будет ждать Ева, иногда, при каком-то
совещании и когда волосы Евы зачесаны назад, Гитлер мог прищурить глаза и
увидеть Хели, его потерянную любовь и племянницу двадцати трех лет, такой,
как когда она покончила собой в 1931 году.
Голова у него заболела. Он посмотрел на календарь, открытый на месяце
марте, среди беспорядка на своем столе.
- Время весны, - дошло до Гитлера.
Где-то за стеной, над затемненным Берлином, послышался вой. Волк! -
подумал Гитлер, рот его в изумлении открылся. Нет, нет... Сирена
воздушного налета.
Вой нарастал до стона, больше ощущаемый, чем слышимый внутри стен
имперской канцелярии. В отдалении слышались звуки разрыва бомбы, ухающий
удар, словно бы чудовищный топор ударил по древесному стволу. Потом еще
один, еще два, и пятый с шестым почти без интервала.
- Выясните, что там, - приказал Гитлер, на щеках его выступил
холодный пот.
Мартин схватил трубку телефона на столе и набрал номер.
Упали еще бомбы, грохот разрушений нарастал и изнурял. Пальцы Гитлера
вцепились в край стола. Ему казалось, что бомбы падали к югу, возле
аэропорта Темпельхоф. Не настолько близко, чтобы пугаться, но все же...
Удары и грохот отдаленных взрывов прекратились. Теперь остался только
волчий вой противовоздушной сирены и других, вторивших ей.
- Бестолковый налет, - сказал Мартин после того, как переговорил с
шефом безопасности Берлина, - несколько воронок на летном поле и подожжено
несколько домиков. Бомбардировщики удалились.
- Проклятые свиньи! - встал, дрожа, Гитлер. - Всем им гореть в аду! А
где же ночные истребители "Люфтваффе", когда они нужны? Ни один не
проснулся? - Он шагнул к карте, показывавшей оборонительные сооружения,
минные поля и бетонные бункеры на побережье Нормандии. - Благодарю судьбу,
что есть Роммель. Черчилль и этот еврей Рузвельт собираются высадиться во
Франции, и сделают это рано или поздно. Они получат теплый прием, не так
ли?
Мартин согласился, что получат.
- А когда они пошлют свое пушечное мясо, то сами будут сидеть в
Лондоне за полированными столами и пить английский чай и есть эти... как у
них называются эти бисквиты?
- Рогалики, - сказал Мартин.
- Пить чай и есть рогалики, - продолжал распаляться Гитлер. - Но мы
дадим им попробовать на зубок нечто особенное, так ведь, Мартин?
- Да, мой фюрер, - сказал Мартин.
Гитлер фыркнул и перешел к другой карте. Эта карта имела более
конкретное значение: она показывала путь славянского вала, угрожавшего
перехлестнуть берег России и хлынуть в занятую немцами Польшу и Румынию.
Маленькие красные кружочки показывали "котлы", в которые попались немецкие
дивизии, медленно таявшие, каждая тысяч по пятнадцати человек.
- Мне нужны прямо вот здесь две бронедивизии, - Гитлер коснулся
одного из узких мест, где в это время, в сотнях миль от Берлина, немецкие
солдаты сражались насмерть против жестоких атак русских. - Я хочу, чтобы в
течение суток они были уже там.
- Да, мой фюрер.
Тридцать тысяч человек и почти триста танков, подумал Мартин. Откуда
их взять? Генералы с запада разбушуются, если потребовать оторвать что-то
от их армий, а те, что на востоке, слишком заняты всякими идиотскими
распоряжениями. Однако люди и танки все-таки найдутся. Такова воля фюрера.
И точка.
- Я устал, - сказал Гитлер. - Думаю, что смогу заснуть. Запри, ладно?
Он поплелся из кабинета по длинному коридору, маленький человечек в
простом халате.
Мартин тоже устал, у них был долгий день. У всех. Прежде чем
выключить настольную лампу, он обошел кабинет и взял рисунок с сельским
домиком и смутным пятном в тени. Он долго и напряженно вглядывался в это
темное пятно. Может быть... точно, могло быть... что это волк, выползающий
из-за угла сельского домика. Да, теперь Мартин видел его. Он был именно в
том месте, куда показал фюрер. Предзнаменование. Мартин вернул рисунок на
мольберт. Гитлер, вероятно, больше не коснется его, и кто знает, какова
будет судьба этого рисунка?
Волк там был. Чем дольше он смотрел, тем очевиднее становилось ему
это.
Фюрер всегда первым видел эти предзнаменования, и это, конечно, было
частью его чуда.
Мартин Борман выключил лампу, закрыл кабинет и пошел по длинному
коридору к себе. В спальне крепко спала его жена Герда, над ее головой
висел рисунок Гитлера.

7
- Майор Галатин? - произнес темноволосый второй пилот сквозь
приглушенный рев винтов, - до места выброса семь минут.
Майкл кивнул и встал, мрачно улыбаясь. Он зацепил замок-карабин с
фалом за металлический прут, шедший вдоль корпуса аэроплана, и прошел к
закрытой двери. Над головой тускло светилась красным сигнальная лампочка,
окрашивавшая стены в розовый цвет.
Было двадцать шестое марта, по его наручным часам - два часа
двенадцать минут. Он приказал себе не обращать внимания на качку и броски
С-47 и стал проверять укладку парашютных лямок, убеждаясь в том, что они
одинаково стягивают его ноги в чреслах. Не слишком-то приятно целую тысячу
футов лететь вниз, ощущая, как давит на интимное место.
Он проверил натяжение грудных лямок, а потом верхнее крепление самого
парашютного ранца, чтобы быть уверенным в том, что ничто не спутает
стропы, когда раскроется купол. Парашют должен быть черным, поскольку была
неполная луна.
- Три минуты, майор, - сказал вежливый второй пилот, юнец из
Нью-Джерси.
- Спасибо.
Майкл почувствовал, как самолет слегка заскользил правой плоскостью:
пилот выравнивал курс, чтобы избежать или прожектора, или зенитного огня.
Майкл медленно и глубоко дышал, следя за красной лампочкой над дверью.
Сердце сильно билось, тело в темно-зеленом комбинезоне покрылось потом. На
голове черная вязаная шапочка, а лицо измазано черными и зелеными
маскировочными пятнами. Он надеялся, что все они легко отмоются, иначе
будут привлекать нежелательное внимание на Елисейских полях.
К его поясу была прикреплена короткая лопатка со складной рукоятью,
нож с зазубренным лезвием, автомат 45-го калибра, рожок с пулями. А также
небольшая коробка, застегнутая в куртке, с двумя плитками шоколада и
кусочками вяленой солонины. Он подумал, что от тепла его тела плитки
шоколада уже расплавились.
- Одна минута.
Красный огонек погас. Юный пилот из Нью-Джерси потянул за рукоятку, и
дверные створки С-47 плавно раскрылись, засвистев на ветру. Майкл тут же
встал в положение полной готовности: кончики носков ботинок на краю, руки
на дверной раме. Под ним простиралась черная ширь, которая равно могла
быть и необитаемым лесом, и бездонным океаном.
- Тридцать секунд! - прокричал сквозь ветер и шум винтов второй
пилот.
Далеко внизу что-то блеснуло. Дыхание у Майкла перехватило. Еще раз
блеснуло: луч света, исходящий с земли, шарил по небу.
- О, Господи! - воскликнул первый пилот.
Прожектор под углом устремился вверх. Они услышали шум моторов, понял
Майкл. Сейчас они начали охотиться. Свет сделал оборот, и его луч резанул
тьму в сотне футов ниже ботинок Майкла. Он стоял ровно, но внутри
затряслись поджилки. Слева от луча прожектора взорвалось красным, вслед за
этим послышался громовой удар, и в пятистах-шестистах футах над С-47
сверкнуло белое. Самолет тряхнуло взрывной волной, но он удержался на
курсе. Второй зенитный снаряд разорвался выше и правее, но луч прожектора
заходил на второй оборот. Пилот из Нью-Джерси, бледнея лицом, вцепился в
плечо Майкла.
- Майор, нас заметили! - заорал он. - Будете отказываться от прыжка?
Самолет набирал скорость, намереваясь поскорее покинуть место
выброса. Майкл понял, что времени для размышлений нет.
- Я пошел, - ответил он и, обливаясь потом, прыгнул в проем.
Он выпал в темноту, казалось, сердце расширилось до предела, а кишки
подперли желудок. Он стиснул зубы, скрестил руки, стиснув себя за локти.
Он услышал высокий гул уходившего самолета, потом рвануло так, что заныли
кости, потому что дернул фал и из ранца вышел купол с мягким, почти нежным
хлопком.
Когда купол распустился, тошнотворное падение Майкла затормозилось.
Он почувствовал, будто его внутренние органы, мышцы и кости резко
скрутило, колени задрались так высоко, что чуть не ударили в подбородок.
Потом он распрямил ноги и уцепился за купольные стропы, сердце бешено
колотилось. Он услышал еще один выстрел зенитного орудия, но взрыв был
высоко справа, и ему не угрожала опасность быть задетым осколком.
Прожектор метнулся к нему, остановился и опять стал кружить в другой
стороне, охотясь за нарушителем. Майкл всмотрелся в темноту под собой, ища
тот знак, который ему сказали ожидать. Он должен быть с востока,
вспомнилось ему. Полумесяц был слева за плечом. Он медленно стал
поворачиваться под шелком парашютного купола и осматривать землю.
Там! Зеленый огонек. Мигалка, высвечивавшая быструю морзянку.
Потом огонек погас.
Он развернул купол в сторону сигнала и глянул вверх, чтобы убедиться,
что все стропы натянуты ровно.
Парашют был белым.
Проклятье! - подумал он. Доверяй службе снабжения! Если немецкие
солдаты на земле увидят белый купол, придется понести чудовищную расплату.
Прожектористы наверно уже радировали поисковым машинам или мотоциклистам.
В опасности находился не только он сам, но и человек с зеленой мигалкой.
Кем бы он ни был.
Зенитное орудие заговорило снова, громовой далекий раскат. Но С-47
давно улетел, держа курс назад, через пролив, в Англию. Майкл пожелал двум
американцам удачи и стал думать о своих трудностях. Но сейчас ему не
оставалось ничего другого, как только лететь вниз. Когда он коснется
земли, вот тогда сможет как-то действовать, но сейчас он мог только
болтаться, отданный на милость белого парашюта.
Майкл взглянул вверх, прислушиваясь, как воздух шелестит в складках
шелка. Это пробудило воспоминание. Такое давнее... забытый мир... так
давно, когда ему была еще ведома наивность.
И вдруг - вспышка памяти, ярко-голубое небо, и над головой никакого
парашюта, вместо него воздушный змей из белого шелка, разматывающий нить в
его руке, чтобы поймать ветер России.
- Михаил! Михаил! - зовет женский голос над полем, полным желтых
цветов.
И Михаил Галатинов, всего восьми лет от роду и еще совершенно
человеческое дитя, улыбается, и майское солнце играет на его лице.


ЧАСТЬ ВТОРАЯ. БЕЛЫЙ ДВОРЕЦ

1
- Михаил, - звала женщина, сквозь время и расстояние. - Михаил, где
ты?
В следующий момент она увидела воздушного змея, а затем ее глаза
обнаружили сына, стоявшего на дальнем краю поля, почти рядом с лесной
глушью. В этот день, 21 мая 1918 года, ветерок дул с востока и доносил
легкий запах пороха.
- Иди домой, - сказала она мальчику и посмотрела, как он махнул рукой
и стал сматывать нитку со змеем.
Похожий на белую рыбу змей опадал. За спиной высокой черноволосой
женщины с фарфорово-белой кожей возвышался помещичий дом Галатиновых,
двухэтажное строение из желтого русского камня с красной остроугольной
крышей и дымовыми трубами. Вокруг дома росли большие подсолнухи, от дома
до железных ворот шла вымощенная булыжником дорожка, переходящая дальше в
немощеную дорогу к ближайшей деревне, Морок, в шести верстах к югу. Самым
ближним городом был Минск, в пятидесяти верстах по скверной дороге.
Россия - страна огромная, и поместье генерала Федора Галатинова было
не более чем пылинка на большом столе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14