Скиф деловито подтянул
тетиву лука.
- Не робейте, друзья! Эта нежить не стоит того, чтобы ее боялись!
С этими словами он прицелился и сразил преотвратного с виду
буро-коричневого дэва. Что тут началось! Нечисть с воем бросилась на
горстку людей, готовясь разорвать их на куски. Однако киммерийцы были не
из робкого десятка, а отчаяние придало им силы. Остро отточенные булатные
мечи рубили вымазанных мелом псевдолюдей, отсекая их отвратительные руки и
головы. Скилл и Изаль щедро сыпали во все стороны стрелами, стараясь
попасть в дэвов или нэрси.
Первая схватка была скоротечна. Оставив на земле гору изрубленных
трупов, нападавшие откатились. Никто из кочевников даже не был ранен.
Теперь принялись за дело нэрси, вооруженные дротиками и метательными
ножами. Взлетев повыше, они резко пикировали, что есть сил бросая свое
смертельное оружие. Киммерийцы пытались прикрыться щитами, но падавшие с
огромной высоты дротики пробивали их насквозь. Трое кочевников упали,
обливаясь кровью. Но и Скилл не терял времени даром. Его беспощадные
стрелы сразили больше десятка нэрси, и в конце концов те не выдержали
подобной дуэли и улетели к замку Аримана.
Псевдолюди и дэвы бросились в новую атаку. Зажатые в когтистых руках
кинжалы тянулись со всех сторон. Киммерийцы без устали поднимали и
опускали клинки, с каждым ударом увеличивая гору трупов перед собой.
Постепенно натиск нелюдей ослабевал. Пали бездыханны все младшие дэвы, а
харуки были слишком медлительны, чтобы победить ловких, умело орудующих
мечами кочевников.
Потеряв еще с два десятка товарищей, псевдолюди попятились и начали
отступать к замку. Кочевники не преследовали их. Они сильно устали, к тому
же уже смеркалось и поэтому было решено отложить атаку замка на завтра.
Предав земле четверых погибших товарищей, они поужинали жареной кониной и
легли спать, не забыв выставить дозорного.
В эту ночь Ариман почему-то оставил дерзких пришельцев в покое. Они
не знали, что у бога тьмы возникли нешуточные проблемы в далекой Элладе.
Так или иначе, но ночь прошла спокойно. Едва встало солнце, как кочевники
были на ногах и продолжили свой путь к замку, который становился все ближе
и ближе, пока не предстал перед ними во всей своей мрачно-притягательной
красоте.
Сложенный из черных базальтовых глыб замок Аримана располагался на
огромной обрывистой скале, окруженной со всех сторон бездонной пропастью.
Лишь хлипкий подвесной мост связывал замок с остальным миром. Нелегко было
решиться ступить на поскрипывающие трухлявые перекладины.
- Будем идти по одному, - предложил Скилл. - Сначала перейду я. Вы
будете ждать. Затем Дорнум. Затем Изаль. И так далее. Если мост рухнет,
погибнет один.
Киммерийцы молча кивнули. Взмолившись в душе Гойтосиру и прочим
богам-воинам, Скилл ступил на первую перекладину. Она тоненько скрипнула.
Скилл осторожно переставил ногу, затем другую. Мост скрипел, раскачивался,
но держал. Осторожно балансируя на шаткой поверхности, скиф достиг
середины моста и нечаянно глянул вниз. В голове помутилось, ибо в глаза
Скилла заглянула тысячесаженная бездна. Скилл зашатался и начал падать.
Киммерийцы исторгли отчаянный вопль, приведший скифа в себя. Глядя строго
вперед, Скилл двинулся дальше и скоро очутился на твердой земле.
И только сейчас он почувствовал как испугался. Удерживая рукой
отчаянно бьющееся в груди сердце, Скилл осел на землю и несколько
мгновений не шевелился. Затем он повернулся к стоящим по другую сторону
пропасти киммерийцам и махнул рукой.
Дорнум преодолел опасный путь довольно быстро. Он провел свое детство
среди скал и хорошо переносил высоту. Чуть дольше переходил мост Изаль.
Зато четвертый киммериец по имени Когаф шел словно по ровной земле. Вскоре
на этой стороне оказался пятый кочевник, на мост ступил шестой.
И в этот миг гигантская тень закрыла небо. Скиллу показалось, что это
был оживший Ажи-дахака, киммерийцы могли поклясться, что видели
гигантского орла. Воздух раскололи раскаты грома. Блеснула ослепительная
молния. Ее острие вонзилось в середину моста. Трухлявое дерево и
пересохший шелк вспыхнули мгновенно. Мост растаял, словно его и не
существовало. Потерявший опору киммериец закричал и полетел в пропасть.
Его крик еще долго отдавался от отвесных стен.
Итак, их осталось всего пятеро. Они стояли перед массивными стенами
замка и не знали, как к нему подступиться. Внезапно окованные вороненой
сталью ворота гостеприимно распахнулись, приглашая гостей войти внутрь.


ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ. ПОСЛЕДНЕЕ ЛЕТО
Лучшее, что мы имеем от истории, -
возбуждаемый ею энтузиазм.
В.Гете

ВМЕСТО ПРОЛОГА. КОГДА УМИРАЕТ ГВАРДИЯ
Было уже восемь часов вечера, и земля щедро пропиталась кровью.
Солнце, тонущее в облаках сгоревшего пороха, багровым комком ползло к
горизонту. Армии уже не существовало. Исполины-жандармы [жандармы - род
тяжелой кавалерии в французской армии, идентичен кирасирам] Мило,
гвардейские егеря и уланы Лефевра-Денуэтта полегли на плато Мон-Сен-Жан от
огня двадцати шести батальонов и шестидесяти пушек. Корпус Рейля почти в
полном составе погиб у стен рокового замка Гугомон. Корпус Друэ д'Эорлона
был расстроен и наполовину истреблен английскими гренадерами и серыми
шотландцами. Шрапнель выкашивала и без того обескровленные полки, устилая
примятую пшеницу грудами обезображенных трупов. Спереди были англичане
Веллингтона [Веллингтон Артур Уэсли - английский военачальник; командовал
английскими войсками в сражениях против армий Наполеона на Пиренейском
полуострове и в битве при Ватерлоо], сзади подступали пруссаки Блюхера
[Блюхер Гебхард Лебрехт - прусский военачальник; командовал прусскими
войсками в сражениях против армий Наполеона в 1813-1815 гг., в том числе в
битве при Ватерлоо]. Груши так и не подошел.
Уже были исчерпаны все резервы. И тогда прозвучала уже ставшая
великой фраза:
- Гвардию в огонь!
И гвардия пошла в огонь. Как шла не раз. Но в этот вечер все было
иначе. С криками "да здравствует император!" гвардейцы шли навстречу
вражеским батареям, навстречу бегущей армии. Они шли навстречу своей
смерти. В этот день они уже не могли принести победу, они могли лишь
умереть. Умереть, не посрамив своей чести и славы. Но разве этого мало?
"Ворчунам" ["ворчуны" - так Наполеон называл солдат "старой" гвардии]
не дано было пробиться через шеренги английских каре, но они упорно шагали
вперед, прокладывая себе путь ударами штыков - к тому времени они уже не
имели патронов, - а армия бежала, бросив на произвол судьбы своего
маленького капрала.
И вот их осталось лишь несколько сотен, быть может, триста или
четыреста - седые, покрытые шрамами, с роскошными усами, смыкающимися с
пышной черточкой бакенбардов. Здесь были те, кто били мамлюков у пирамид
[сражение между войсками Наполеона и мамлюкской армией неподалеку от Каира
(1798 г.); Наполеон нанес мамлюкам сокрушительное поражение], австрийцев
под Маренго [битва между французскими под командованием Наполеона и
австрийскими войсками (1800 г.); после кровопролитного боя победу одержали
французы], русских под Аустерлицем [битва между русско-австрийской армией
под командованием Кутузова и французской под командованием Наполеона
(1805 г.); в силу стратегических просчетов русского командования Наполеон
одержал блестящую победу] и пруссаков под Иеной [двойное сражение между
французскими и прусскими войсками (1806 г.); французы под командованием
Наполеона и маршала Даву одержали победу]. Здесь были те, кто помнили
Эйлау [сражение между французской и русско-прусской армией (1807 г.);
отличалось крайним ожесточением], Сарагосу [ожесточенный штурм
французскими войсками испанского города Сарагоса (1808-1809 гг.)],
Бородино, Березину [сражения между русской и французской армиями
(1812 г.)] и Лейпциг [(битва народов) - генеральное сражение между армией
Наполеона и войсками австро-русско-прусской коалиции (1813 г.); имея
двукратное преимущество, союзники одержали решительную победу, приведшую к
отречению Наполеона]. То были богатыри, сражавшиеся со всеми армиями мира
и побеждавшие их. Теперь им предстояло умереть, ибо они не знали, что
значит сдаться.
Виктор Гюго, посвятивший битве при Ватерлоо девятнадцать глав в своих
"Отверженных", потрясающе описал этот эпизод.
"Когда от всего легиона осталась лишь горсточка, когда знамя этих
людей превратилось в лохмотья, когда их ружья, расстрелявшие все пули,
превратились в простые палки, когда количество трупов превысило количество
оставшихся в живых, тогда победителей объял священный ужас перед полными
божественного величия умирающими воинами, и английская артиллерия, словно
переводя дух, смолкла. То была как бы отсрочка. Казалось, вокруг
сражавшихся теснились призраки, силуэты всадников, черные профили пушек;
сквозь колеса и лафеты просвечивало белесоватое небо. Чудовищная голова
смерти, которую герои всегда смутно различают сквозь дым сражений,
надвигалась на них, глядела им в глаза. В темноте они слышали, как
заряжают орудия; зажженные фитили, похожие на глаза тигра в ночи,
образовали вокруг их голов кольцо, к пушкам английских батарей
приблизились запальники. И тогда английский генерал Кольвиль - по словам
одних, а по словам других - Метленд, задержав смертоносный меч, уже
занесенный над этими людьми, в волнении крикнул: "Сдавайтесь, храбрецы!"
Камброн ответил: "Merde!"
ДЕРЬМО!
Таков самый приличный перевод слова, брошенного Камброном
торжествующим врагам. И великий писатель прав - быть может и впрямь это
слово - "самое прекрасное, которое когда-либо было произнесено французом".
Крик доблести, побеждающей отчаяние. Короткое, смачное, мужское:
- Дерьмо!
Время продажно, оно склонно лакировать прошлое, украшая его красивой
фразой, назиданием, благородным жестом. Спустя годы объявились свидетели,
утверждавшие, что в то роковое мгновение Камброн выкрикнул вовсе не
грязное мужицкое ругательство, а фразу, столь свойственную героическому
велеречивому веку, когда русский генерал Багратион приветствовал
неприятелей-французов, мерно шагающих под шквалом артиллерийского огня,
криками "браво", а Веллингтон рукоплескал атакам кирасиров Делора,
грозящих разрезать надвое фронт его армии.
То был век великих людей, а значит и великих фраз. "Солдаты, сорок
веков смотрят на вас сегодня с высот этих пирамид!" [Слова Наполеона к
солдатам перед битвой у пирамид.] И потому Камброн крикнул, наверно
крикнул:
- Гвардия умирает, но не сдается!
По крайней мере, именно эти слова высечены на памятнике генералу
Камброну, искалеченному при Ватерлоо и умершему тридцать лет спустя.
Так родилась легенда. Легенда об умирающей, но не сдающейся гвардии.
Легенда об отважном генерале, плюнувшем перед смертью в лицо враждебному
миру. Ведь побежденная Франция нуждалась в легенде. Ведь побеждаемый
временем мир героев нуждался в ней еще более. Легенду пестовали. О ней
писали историки и литераторы. Художник Шарле прославился, создав
литографию, изображавшую Камброна, гордо отвергающего предложение сдаться.
Размахивая саблей, генерал указывает на своих умирающих "ворчунов", и жест
этот не менее красноречив, чем крик:
- Гвардия умирает, но не сдается!
Так родилась легенда...
Сам Камброн позднее утверждал, что не кричал этих слов, многие
клялись, что слышали их. Разгорелся даже жаркий спор - не по поводу
сказанного Камброном, а по поводу того, кому же все-таки принадлежит
ставшая великой фраза. Нашлись очевидцы, свидетельствовавшие, что эти
слова вылетели с предсмертным вдохом из уст гвардейского полковника
Мишеля, пронзенного английскими штыками. Быть может.
Был ли это генерал Камброн, как считали все, или полковник Мишель,
как утверждали его сыновья, - не столь важно; ведь эти слова пылали в
сердце каждого гренадера. Важно то, что нашелся человек, крикнувший:
- Гвардия умирает, но не сдается!
Важно, что нашелся человек, противопоставивший неизбежному
презрительное:
- Merde!
Важно, что гвардия умерла, но не сдалась. Она умерла, и ее смерть
стала фактом.
Задумаемся лишь над одним: когда умирает гвардия?
Чтобы ответить на этот вопрос, надо понять, что же такое гвардия.
Понятие гвардия родилось на заре человечества. Гвардией именовали
отборные отряды воинов, личную дружину племенных вождей, а позднее
деспотов. Свою гвардию имели и фараоны Египта, и владыки Ашшура, и
кровожадные ассирийские цари. Это были лучшие бойцы, но, право, они не
рвались умирать, а, напротив, жаждали жить, вкусно пировать и хорошо
одеваться. Они были умелы в бою, нередко решая исход битвы. Они грозной
стеною стояли у трона, олицетворяя могущество державы. Но они не умели
умирать. И потому наш рассказ не о них.
Наш рассказ не о золотопанцирной преторианской страже римских
цезарей, не о вельможных полках, блистающих великолепием амуниции на
дворцовых смотрах, наш рассказ не о героях дворцовых переворотов и
победителях жеманных сердец королевских фрейлин. О них пусть расскажет
кто-нибудь другой.
Драгоценные одежды, золоченые шлемы, серебряные копья - так выглядели
бессмертные - мишурная гвардия восточных владык. Она долгие годы казалась
непобедимой, пугая врагов своим грозным видом и надуманной славой, но
спасовала пред тремя сотнями спартиатов, которых научили умирать, но
позабыли научить отступать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164