- Блатные номера, - понимаю я. - Три буквы "о" и три "5".
- И что? - клацает зубами мой спутник.
- Ничего, - передергиваю рычаг скорости, как затвор стрелкового оружия. - Если повезет, будем танцевать.
- Танцевать?
Меня не понимают, что не имеет значения. Как накропал поэт:"Изображают смерть старухой, А как бодра её походка! Какая в девке сила духа И пахнет водкой. Рисуй её веселой, рыжей, И пусть коса блестит от рос! Лишь смехом я её унижу, А горем ты её вознес." *
* Стихотворение Александра Трофимова.
Прекрасная костлявая девушка приглашает на белый танец и я не могу её огорчить отказом. Какие бы не измышляла вычуры прелестница с остроганной косой в руках, ты обязан уворачиваться от её орудия, совершая непринужденные и веселые "па".
... На сонной заправочной станции заполняю бензином бак авто и звоню по 02. Телефонная полусфера напоминает купол церкви. Такое впечатление, что грешник, используя современные средства связи, пытается получить индульгенцию от невидимого Вседержителя. Утомленный голос дежурного принимает анонимное сообщение о двух трупах в дачной местности. Это пока все, что я могу сделать для своего павшего друга. По возвращению в машину даю наставления: Санька ничего не знает, ничего не слышал и всю ночь отплясывал на дискотеке в ДК "Серп и Молот".
- А почему там? - удивляется. - Там только эти... голубые... в своем клубе "Шанс".
- Вот именно: у тебя хороший шанс не мазаться в этой истории, как в крови, - предупреждаю.
- А Катя?
- А что тебе моя сестра?
- Я ей все сказал, когда искал тебя.
- Надеюсь, больше никому?
- Не.
Я чертыхаюсь: мы сами часто усложняем ситуацию. Сами мараем чистую страницу жизни, чтобы потом, желая исправить ошибки, протираем дыры, окаймленные кровавыми разводами неудач.
Меж тем наш автомобильчик приближался к МКАД, над которым заканчивалась сумрачная зона ночи. Огромные многоэтажные новостройки плыли в тумане. Подобная природная субстанция удобна при выполнении деликатного задания, связанного с ликвидацией живой силы противника, выражусь столь изящным канцелярским оборотом. Меня научили растворяться во мгле до беглой тени, умеющей наносить смертельный удар по вибрирующей от страха плоти. Человек сам по себе слаб и уязвим. Он не может терпеть боли и неопределенности. Ожидание смерти выматывает куда больше, чем сама смерть.
А убивать себе подобных - наука занятная. Веками человечество обучалось умерщвлять себя и в этом деликатном вопросе достигло определенных, скажем так, успехов. Они общеизвестны, эти научные изыски, начиная с примитивных костедробилок древнего Рима и заканчивая просветительским электрическим стулом звездно-полосатых США. Если бы наш обыватель не ленился и прилежно занимался в школе, то знал бы: убить себе подобного нетрудно. Трудно заставить себя - убить. Сложно переступить барьер духовного самоуничтожения. А коль переступил его по тем или иным причинам, то это значит одно: твоя жизнь кинута на игровой стол рулетки, где шансы на победу и выживание зависят исключительно от умения убивать первым.
Я не инструктор по умерщвлению, и поэтому скажу лишь, что ликвидировать врага можно в мгновение ока, а можно бесконечно долго. Все зависит от житейских обстоятельств и целей, которые преследуешь. По мне: проще радикальный удар пальцем в глазное яблоко с последующим его извлечением, чем воспитательная тягомотина с обрезанием половых органов. Чай, славяне мы и действуем без лукавых семитских уловок. Хотя, если надо, выдавим клюквенный сок из любого члена общества. Все, повторю, зависит от политической обстановки в федерации, равно как и от состояния конкретного дела.
Великий принцип: нет человека - нет проблемы, живет и процветает в нашем капиталистическом социализме.
Никто не защищен на пространстве, находящемся в процессе кровавого перелома: если не пуля остановит счастливчика, то витамины цианистого калия, если не они, то пеньковый галстук, ну, а если не веревка, то какой-нибудь телесный недуг или плохой случай...
За примером далеко ходить не надо: мой товарищ невзначай наступил на некую проблему, которой, видимо, занималась журналистка Стешко, поскользнулся, и неудачно, наскочивши на лезвия ножей. Хотя, конечно, в его падении виноват и я. И поэтому мой ответ будет естественен. И коль в том возникнет необходимость, то пойду по трупам, как по кремлевским булыжникам; пойду по горло в крови - крови врагов.
Пробуждающаяся столица была чиста, пуста и прекрасна: смердящая требуха будней ещё не вывалилась на её улицы. Рекламные огни меркли под натиском утра. Воздух был энергетически свеж, пробивая нервной дрожью проснувшегося младшего Мамина.
- Холодно? - обнял его за плечи.
- А что мне сказать дома? - спросил.
- Ничего, - отрезал. - Повторяю: ты ничего не знаешь. Так надо. А лучше уехать тебе, Санька.
- Куда?
- К бабушке, - огрызнулся.
- У меня их две.
- Богатый выбор, - проговорил я: странным образом до последней минуты не вспоминал о родных Маминых, они всегда находились на периферии наших с Венькой жизненных интересов, и что теперь? - Надо уезжать, - повторил.
Так будет лучше, промолчал, если начнется кровавая вакханалия, то сострадать никто никому не будет. Не дай бог, узнают, что имеется свидетель. Лучший свидетель - мертвый свидетель, и это тоже один из основополагающих принципов нашей магической действительности.
- А если менты прихватят, отсылай их ко мне...
- К тебе?
- Как лучшему другу брата.
- Ну ладно, - и, сутулясь, медленно бредет к подъезду.
Дворник ковыряется в кишечно-ветошной требухе, которую он вытянул из мусоросборника. На его испитом лице открытый интерес к бытовым отходам жильцов. Такое впечатление, что мусорщик каждое новое утро начинает именно с говна, надеясь в нем найти сладкий кусок фарта. Впрочем, он его и находит - пустую бутылку. Ладошкой обтирает её, как мать попу младенца, и продолжает свои неравнодушные поиски.
Я выруливаю автомобильчик из дворика, где мы с Мамыкиным проводили беспечальные вечера. Мы пили кислое вино, мы пели песенки-пустышки, мы лапали липких подружек и чувствовали себя превосходно. Нам казалось - так будет всегда. Мы жили иллюзиями. Теперь я понимаю: у нас нет никаких шансов вырваться из границ, очерченных судьбой. Трудно танцевать на блевотной массе, пропитанной кровью и страхом, хотя можно и рискнуть при условии, что это будет танец сумасбродов - jig.
Прежде чем начать оперативно-розыскные действия я привел себя в порядок. Двух часов сна хватило, чтобы почувствовать себя в состоянии боевой готовности № 1. Я принял контрастный душ, сжевал бутерброд с вегетарианской фиолетовой котлетой и переговорил с Катенькой. По-моему, она так и не поняла, что от неё добиваются. Была мила, рассеяна и думала о чем-то своем, девичьем.
- Ага, Санька ночью припер, - пожимала плечиками. - Какой-то совсем крези на черепуху. Тебя шарил, ну я и сказала, где ты. А что, не надо?
- Где культура речи, Катюха? - не выдержал. - Говори на языке Александра Сергеевича.
- А это кто? - зевнула.
- Пушкин, которое наше все, - и треснул по молоденькому затылку.
Понятно, что педагогическая поэма не удалась: сестричка взвыла не своим голосом и скорее всего не от боли - обиды, что не знает прекрасных духовноподъемных стихов великого поэта. Затеялся мелкий семейный скандалец, который закончился тем, что я лишился отечественной кредитки за подзатыльник, но получил заверения, что впредь услышу только рифмованную речь. Мне было приятно сидеть в облезлой кухоньке и дурачиться с хорошеньким созданием, далеким от проблем дня и настолько, что ночной визите юного "крези", видимо, представлялся пустячным сновидением. Ох, как не хотелось покидать уютную раковину родного дома...
Прошумел быстрый летний дождик и прохожие пружинили через лужи, как марионетки. На мой ралли-драндулет не нашлось угонщика и я, содрав промокший брезент, сел в холодную машину. План действий был прост: обратиться к господину Голощекову за помощью - информационной и материальной. Сумма расходов зависела исключительно от конфиденциальных сведений по автомобильному номеру: "о 555 оо". Если они принадлежат пенсионеру, то разговор о гульденах один; если трупоукладчикам - другой; а вот если в этой невеселой истории замешены дети гор или пустынь...
К сожалению, наши деревянные пока не отменили решением очередного правительства, хотя давно пора по причине их бесконечной девальвации, но речь не об этом. Я нуждался в свободе - в свободе во всех смыслах этого воздушного словца. И поэтому устремлялся к тому, кто мог её дать. Мне - под залог честного слова.
- Аркадий Петрович, - сказал я после дежурных любезностей. - Есть две новости: одна хорошая и одна плохая.
- Дмитрий, только не говори, что у тебя AIDS, - всплеснул руками господин Голощеков.
- Я бы согласился на АIDS, - не без пафоса проговорил и объяснил причину такого заявления.
Руководитель плейбоев для богатеньких дам не поверил в гибель своего племянника. Аркадий Петрович натужно засмеялся, окрашиваясь лицом в больной брусничный цвет:
- Так нельзя шутить, дружок, - погрозил пальцем.
- Не шутка.
- Я Веньку не знаю? Он, сукин сын, ради красного словца родного отца...
- Аркадий Петрович!
- Не может этого быть? - и приказал секретарю соединить с квартирой Маминых.
И я его понимал, трудно принять мысль, что тот, кто несет вместе с тобой генетическую память рода, срезан с древа жизни самым варварским образом.
- Алло? - услышали мы голос по селектору.
На секунду показалось, что говорит Венька, потом понял - младшенький.
- Санька, а где родители? - рявкнул руководитель дамского клуба. - И Вениамин где?
Возникла странная и напряженная пауза. Было такое впечатление, что младший брат, не говоря ни слова, отправился на поиски старшего. Мы даже переглянулись: что происходит? Наконец раздалось полупридушенное признание:
- Дядя Аркадий, у нас большая беда.
- Какая такая беда?
- Нам позвонили из милиции в десять часов и сообщили...
Надо отдать должное господину Голощекову: в потерянном состоянии он находился недолго. Плеснув в себя виски, он успокоился, философски пожевал губами:
- Жаль Вениамина, а жизнь продолжается. - И вспомнил. - А какая хорошая новость?
Я ответил, что хочу заняться поисками убийц. Не вдаваясь в подробности (не рассказывать же руководителю борделя о конкурентах), признался, что есть и моя вина в гибели Мамина. И поэтому хочу действовать - и самым решительным образом.
- Дмитрий, а вы уверены в своих силах?
- Аркадий Петрович, обижаете, - передернул плечами. - С вашей помощью...
- И в чем она?
Я передал собеседнику аккуратно исписанный листочек в школьную клеточку. Руководитель отнюдь не просветительского заведения внимательно изучил его и, подняв брови, вопросил: не собираюсь ли я начать военный балаган, как НАТО на Балканах.
- А что такое?
- Дима, вы издеваетесь? - и начинает развивать мысль о том, что я предоставил ему список оружия для диверсионного полка. - Автомат, два пистолета, - это я понимаю, - горячился Аркадий Петрович. - А вот зачем тут гранатомет "Муха", так да?
- Это список максимальных требований, - поясняю. - Возможно, ничего этого и не потребуется.
- Дмитрий, я работаю на рынке порока, - укоризненно сообщает господин Голощеков, - а не на оружейном. Почувствуй разницу, дружище.
- Никакой разницы, - усмехаюсь. - Что там, что тут: пушки заряженные.
Солдафонский юмор принимается: похекивающий господин Голощеков ерзает в руководящем кресле:
- Ох, чувствую, кровушки прольется...
- Это не ко мне, Аркадий Петрович.
- Понимаю-понимаю, - и вспоминает. - А как же наш договор?
- Какой договор? - валяю ваньку.
- Ох-хо, - вздыхает господин Голощеков. - Связался черт с младенцем.
И мы в доверительных тонах обсуждаем нашу проблему. По-моему пониманию, рынок порока пока может обойтись без услуг жиголо Жигунова. Слава богу, героев с пушками, как небезызвестный Викт`ор, в штанах хватает. Со мной соглашаются: в этом вопросе "Ариадна" может гордиться своим половым потенциалом.
- А после выполнения спецпоручения, - обещаю, - полностью отдаю себя в руки дамскому клубу.
- У нас длинные руки, - шутит Аркадий Петрович и вызывает начальника службы безопасности. - Ладно, будем помогать - помогать по мере возможности.
Главный секьюрити клуба коренаст, с выносливым мужицким лицом и внимательными глазами. Это наша защита, представляет его господин Голощеков, прошу любить и жаловать: Королев Анатолий Анатольевич (АА). И после коротко излагает суть вопроса. Начальник охраны слушает без эмоций, будто речь идет о поставках картофеля на подшефный завод. Потом изучает мой список:
- Радует, что ядерный потенциал страны не востребован Дмитрием, сдержанно улыбается. - Подозреваю, что был отличником боевой и политической подготовки?
- Гвардеец, - отвечает Аркадий Петрович.
- Вижу-вижу, что гвардеец, - размышляет начальник безопасности. Какой, говоришь, номерок на джипе?
Я повторяю: o 555 oo. Правительственный, говорит Анатолий Анатольевич, хотя это ничего не значит, мало ли придурков на колесах месит Подмосковье.
- Впрочем, не будем гадать, - и приглашает пройти в компьютерный кабинет.
Мы прощаемся с господином Голощековым, как отец с сыном. Мне обещают материальное содействие и желают удачи, что, право, не мешает в делах, окропленных теплой кровушкой.
В полутемном кабинете, заставленном дисплеями, господин Королев обратился к человеку, похожему на ученого верблюда в очках. По-видимому, от бессрочной работы у хакера образовался горб, а глаза вылезли из орбит.
- Это наш Петя Плевин, - не без гордости заметил начальник безопасности, пока герой виртуального мира играл на клавиатуре. - Пентагон вскрывает, как консервную банку.
Хакер жизнерадостно заржал: никаких проблем с этими яппи, у которых мозги примитивны и кислы, точно их овощные чизбурги.
- И вообще, козлы они все, - заключил Петя Плевин, наблюдая за столбиками информации, марширующими на экране. - Давно пора их накормить нашим мирным атомом.
- Дело к тому идет, - хмыкнул АА.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47