- Ну, во-первых, я не хочу выступать после великого Гоу, во-вторых, я дирижер, а не тапер...
- Дирижером, голубчик, ты был т а м, - кивнул в сторону горизонта, размытого прошедшим дождем, - а здесь ты именно тапер, но без души. Душу ты заложил мне!
- Нет! - закричал я в ужасе.
- Да-да, - смеялся Хозяин моей жизни. - Ты есть пустое место, маэстро.
- Нет!!!
- Ты есть ноль!
Я попятился и побежал прочь от авто и Хозяина, прочь от сытой жирной бюргерской жизни, прочь от мира, где музыку держат за шлюху...
Я бежал, хватая влажный воздух ртом, и все равно задыхался. Было такое впечатление, что сердце не выдержит и лопнет, как детский воздушный шарик.
Потом я шел по чужому городу, а мне казалось, что иду по бесконечному туннелю, который никогда не закончится. Боковым зрением видел мелькающие картинки своего прошлого: вот я сижу на теплой крыше и вгрызаюсь зубами в яблочный шар, вот я первый раз дирижирую оркестром, вот я целуюсь с Анной в подъезде, вот моя волшебная палочка вонзается в глаз офицера...
Мы спасали себя, и не спасли свои души, вот в чем дело. Это я должен сказать Анне и она меня поймет.
Старый особняк, где находился роддом, освещался церковно-восковым светом. У его парадного подъезда горбилась карета "скорой помощи".
В готическом вестибюле никого не было. Потрескивали свечи в канделябрах. Я поднялся по мраморной лестнице. В сумрачном коридоре заметил маленького человечка:
- А где найти медсестру Анну? - закричал я.
Человечек испугался, метнулся по коридору прочь - бежал на коротеньких ножках. Я догнал его - это был уродец с огромной, дегенеративной головой.
- Эй! - и повторил свой вопрос.
Уродец не ответил, юркнув в одну из палат. Я последовал за ним.
Большая плата кишела детьми - они были дегенеративны от рождения. Среди них находилась Анна, пыталась ухаживать за ними.
- Что случилось? - спросила она.
- Почему их так много? - не ответил на её вопрос.
- Мир несовершенен, - улыбнулась мне. - Везде и всюду одно и то же. И повторила свой вопрос: что случилось?
- Нам надо уходить, - сказал, - уходить.
- А как же они? - показывала на уродцев.
- Они чужие! - закричал я. - Чужие! И ты им не нужна!
- А кому я нужна?
- Ты нужна мне! - и тянул её за руку.
И мы побежали - и бежали, не оглядываясь. Мы бежали по чужому городу, пытаясь спасти свои души. Мы не потеряли веры в чудо и надеялись на него, как уродцы надеялись стать полноценными гражданами и купить маленький домик с палисадником.
Мы приехали в аэропорт. Самолеты взлетали в небо, чистое после дождя. Я купил два билета в никуда и мы сели ждать, когда объявят посадку.
- Я тебя люблю, - сказал я Анне и поцеловал её висок, где кружил вензель вены.
Она спокойно посмотрела на меня:
- И куда мы теперь?
- Не знаю.
- Понятно, - грустно улыбнулась. - В никуда. - Повторила. - В никуда.
- Глупенькая, - обнял за плечи. - Мы - это мы, и мы вместе, а все остальное - это так, приложение к нам.
Потом мы вместе с галдящими пассажирами заполнили комфортабельный салон самолета, пропахший небом. Сели на указанные места. Смотрели в иллюминатор: поначалу сдвинулся и уплыл в сторону стеклопанельный аэропорт, затем замелькала сплошная полоса бетона, наконец шумное, напряженное тело лайнера, преодолев земное притяжение, зависло над полем, продолжая, однако, поступательное движение ввысь...
Я с облегчением откинулся в кресле и - мне показалось, что схожу с ума. Рядом сидел Хозяин, он смотрел на меня и усмешка искажала его лицо.
- Раз в году я даю себе право на скорбь, в этот день я небесные окна закрою, - продекламировал Хозяин подземного мира. - Изгоню синеву, и взойдет надо мной скорби черное солнце. - И взглянул на меня апокалипсическим взглядом.
- А-а-а! - закричал я и локтем ударил непобедимого врага.
Затем, вырвав за руку Анну из кресла, бросился бежать вместе с ней... Куда?.. Мы бежали и слышали господствующий над миром хохот. И казалось, спасения нет. Нет?
... Мы бежали по туннелю багажного отделения, он был сумрачен и бесконечен, как жизнь. Мы бежали по нему, пока не увидели: впереди приоткрывается люк и забытый, зыбкий свет покоя манит нас. Еще несколько шагов - и свежий воздух свободы овевает нас. Еще шаг - и порыв ветра швыряет нас в ослепительный небесный океан Мироздания...
Резкий свет слепит глаза, порывистый ветер рвет кустарники, рев моторов заглушает...
Не до конца осознавая, где нахожусь, нажимаю на педаль газа и рву ручку передач скоростей. Бензиновая вонь, холерические звуки старенькой машины, гул вертолетов, зависших над нами, испуганное лицо Анечки - все это возвращает меня в прекрасное настоящее.
Что за чертовщина?! Что за боевые действия в среднерусской равнине?!. Неужели я оказался прав: была предпринята попытка захвата НЛО? Если это так, то можно поздравить силовые, простите, структуры с бредовой идеей.
Потом вижу: в звездное небо уходят ракеты "воздух-воздух", выпущенные из металлических летающих болванок. Обстреливают неизвестный объект? Или мы угодили на плановые ночные учения военно-воздушных сил России?
Обретя второе дыхание, наш "Москвич" летел над невидимой стерней поля, подобно вышеупомянутому объекту. И все потому, что чувствовал угрозу собственной и Аничкиной безопасности.
Мы побывали ТАМ, в недалеком будущем, и теперь знали, что нас ждет, если в жизнь воплотится план тех, кто надеется силой Новой Энергии навести порядок на планете. (Порядок - это когда все покойники?)
Новая Энергия? Как понимаю, вокруг неё происходят настоящие события. Предположим, академик, закончив расчеты, сообщил об этом кому-то по телефону, который прослушивался службой разведки. Господин Фаст решил почему-то форсировать события и, не дожидавшись опытов на установке, приказал ликвидировать Алексея Алексеевича и взять его тетрадь. Но в эту историю вмешиваемся мы с Анечкой: пугаем ночных убийцы, так и не успевшим найти расчеты по реактору античастиц. Тогда ГРУ предпринимает попытку контакта с НЛО, чтобы то ли путем переговоров, то ли силовым методом завладеть элементом 115. Для этих целей задействуют меня - задействуют в качестве подопытного кролика. И все бы ничего, да "кролик" оказался слишком строптивым, не желая принимать участия в сомнительных акциях.
Естественно, в подобных случаях любые спецслужбы не любят оставлять свидетелей - свидетелей их побед или поражений. Уверен, мы с Анечкой подлежим уничтожению. Таков закон жанра. Единственный наш шанс к спасению тетрадь академика. Если её обнаружим первыми, то условия диктовать будем мы.
А пока вперед, сержант, во мрак ночи. Прочь из аномальной зоны, над которой бесцельно висят неуклюжие тяжелые вертушки. Можно ли дубинками сражаться против легкой энергии космоса? Вопрос излишний.
Вероятно, это нас и выручало - спецслужбы были слишком заняты неуловимым НЛО, и наш "Москвич" под шумок сшибки выбрался на скоростную трассу.
- Что происходит, Дима? - спрашивала девочка. - Они сошли с ума? Почему стреляют? И куда мы едем?
- Много вопросов, родная, - отвечал я. - Стреляют, потому что дураки. А едем мы в Луговую, - и пояснил, что есть такой деревенский поселок под Москвой, где нас никто не найдет.
Услышав это, девочка удивляется: почему мы должны скрываться, Дима? Переведем дух, улыбаюсь, и начнем все сначала. Ты о чем? О том, что нам надо найти тетрадь твоего деда и её уничтожить. Уничтожить?
- Да, - отвечаю. - Ты же не хочешь, чтобы из нас делали идиотов, а души пустили в распыл?
- Не хочу.
- И я не хочу, - и услышал подозрительный хрип в моторе нашего драндулета. - Приехали, - глянул на щиток приборов. - Бензин-то йок, хозяйка!
Вот так всегда: судьба всего человечества зависит от канистры нефтепродуктов. Что делать? Ловить попутную на ночной трассе можно только с базукой в руках. И я выворачиваю руль на проселочную дорогу, исчезающую в лесном массиве. Чихающий мотором "Москвич" катит под защиту деревьев и наконец останавливается. Мы с Анечкой слушаем тишину - она мертвая; такое впечатление, что мы угодили в первый день создания Богом жизни на Земле.
Потом раздается характерный комариный зуд. Черт подери, этого я не предусмотрел! С проклятиями хлопаем себя по щекам и выбираемся из машины. Я успокаиваю спутницу: дело она имеет с диверсантом, и через несколько минут крепкий дым от костра делает нашу походную жизнь более удобной и уютной.
- Они хотят только тетрадь? - спрашивает девочка, освещеная неверным пламенем костра.
- И тетрадку тоже, - отвечаю. - И лучше будет, - повторяю, - если мы найдем её первыми.
- В квартирах её нету, - рассуждает Анечка. - В лаборатории тоже.
- А мог дед передать кому-нибудь? Приятелю? Э...э... э.. знакомой?
- Не думаю, - девочка задумчиво смотрит в костер и рассказывает эпизод двухдневной давности: она пришла в гости, когда дед говорил по телефону, именно тогда и услышала фразу о дьяволе, которого прислали по душу академика; так вот после телефонной беседы Алексей Алексеевич сообщил внучке, что он нашел решение проблемы по реактору античастиц и элементу 115, но пока не будет его обнародовать по некоторым своим соображениям. Тогда Аня спросила: а если найдут расчеты? Не найдут, дети сатаны, весело отвечал дед, ума не хватит, а у тебя, любовь моя, хватит, просто помни: "Старый конь борозды не портит".
- "Старый конь борозды не портит", - повторил я. - И что потом?
- Дед попросил отвезти его в Центр, - пожала плечами Анечка. - И мы поехали.
- На "Москвиче"? - кивнул в сторону темнеющей груды металла.
- У меня пока нет "Мерседеса", - чуть капризно проговорила девушка. А что такое?
- "Старый конь борозды не портит", - повторил я снова и, вытащив из костра головешку, отправился к дряхленькой колымаге, напоминающей по своим физическим кондициям именно вышеупомянутое животное.
Анечка не понимала моих действий. Я же, слушая её рассказ, вдруг осознал, что академик дал через известную пословицу знак - нам. Но самое главное: ЗАЧЕМ ЕМУ ЕХАТЬ НА РАБОТУ В СТАРОМ РАЗБИТОМ ЖЕЛЕЗНОМ КОНЕ?
Прорывая тоталитарной головешкой бархатную занавес ночи, я приблизился к "Москвичу". По утверждению Анечки, академик сидел на заднем сидении. Я открыл дверцу и принялся тормошить кожаное сидение. Под ним и в нем самом ничего не нахожу. Я чертыхаюсь: ошибся, сержант? Как же так? Не может быть? Присев, запустил руку под резиновые коврики и... есть! Она, тетрадка! Обыкновенная школьная, чуть ли не с клеенчатой обложкой малинового цвета.
Мама моя родная! Кому расскажи, не поверят, что в ней заключена формула, которая способна угробить всю нашу цивилизацию. Нет, нельзя перескакивать через века, эпохи и социальные формации. Как показывает история человечества, это чревато.
К костру возвращался победителем, держа над головой тетрадь; так, наверное, питекантроп возвращался с долгожданной добычей в стойбище.
- Ур-р-ра! - закричала Аня и, прыгнув, повисла на мне.
И мы закружились вокруг костра в торжествующей и яростной пляске. Наши беспорядочные тени плясали на кустарниках и деревьях. Прикормленный сухим хворостом костер разгорался до темных до небес, выбрасывая туда космато-огненные кометы. Наш танец был танцем первобытных людей, сумевших отстоять свою территорию от нашествия врагов. Я видел счастливое лицо Анечки, оно покрывалось каплями золотого пота, я видел её губы, они жадно хватали ночной воздух, я видел её глаза, в них отражалась наша искореняя искрящаяся любовь...
Да, мы были счастливы, как могут быть счастливы люди в несчастливой стране. Несчастливой? Нет, страна, где есть хотя бы двое таких, как мы, уже имеет другое качество.
Именно сейчас, именно в этом медвежьем углу решается судьба нашей родины: либо мы будем жить вечной жизнью, либо отдадимся на откуп тем, кто мечтает поставить тавро на наши святые души.
Пафосен? Не спорю! Но имею на это право: в моих руках будущее планеты. И от моей воли зависит ход истории. От осознания этого факта можно окончательно спятить. Хорошо, что моя голова крепка, как бронь Т-34. Ничего её не берет: ни кирпичи, ни эксперименты, ни мысли, похожие на бронебойные снаряды.
- А что будем делать с тетрадкой? - спросила Анечка, когда мы закончили наш безумный танец победы.
- Надо, - ответил я, - подумать
И мы сели у костра - мы сели у огня, от которого зародилась вся наша планетарная жизнь, и открыли тетрадь. На первой странице увидели эпиграф, написанный крупным полудетским почерком: "Спорьте, заблуждайтесь, ошибайтесь, но, ради Бога, размышляйте, и хотя криво, да сами".
- Узнаю деда, - сказала Аня. - Любит он говорить красиво.
Я не стал поправлять девочку: казалось, академик стоит за нашими плечами и усмехается в рыжеватый козацкий ус.
Из состояния полудремы меня выводит настойчивый и напряженный гул. Потом понимаю - это звук трассы. Осматриваюсь: утро - деревья стоят в тумане, как в воде. Чадит костер. Анечка спит в стареньком "Москвиче". Если бы не эта девочка в драндулете, я бы не поверил во все происходящее.
Поднявшись с пенечка, тихо ухожу в туман для необходимых физиологических отправлений. Приятно, черт возьми, жить на свете, господа, особенно, когда твоими руками спасен мир!..
Испытывая глубокое удовлетворение от этой мысли, возвращаюсь к нашему лагерю. Чу! Слышу чужие шаги, а после вижу некую странную долговязую фигуру в плащ-палатке, в фуражке и резиновых сапогах, осторожно топчущуюся к машине. Что это ещё за обморок с двустволкой в руках?
Решив, не тревожить попусту Аню, неслышно приблизился к фигуре и щадящим ударом перебил шейные позвонки. Лесник, а это был он, рухнул на мокрую землю с выражением крайнего удивления на худощавом, заросшем щетиной лице. Я осмотрел винтовку - это была ИЖовка; надежная пукалка, чтобы пугать ворон и дураков. Анечка продолжала спать - её ресницы подрагивали и, казалось, что она силой пытается удержать сон.
Взявшись за плащ-палатку, я оттащил лесника в сторону от машины и оздоровительными шлепками привел в чувство. Он смотрел на меня, как идиот смотрит на лампочку, не понимая принцип её работы. Глаза были бесцветны и без особой философской мысли - только страх.
- Как зовут?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47