– твердил он, как попугай.
– Мы обсуждали, не навестить ли нам твоих родителей. Они первого июня переезжают в Нью-Джерси, поближе к морскому побережью. Зак, Марси и девочки также планируют отправиться туда.
О, эти племянницы плюс младший братец с супругой! Семья собирается воссоединиться в полном составе на океанском берегу. Суббота, отмеченная по всем правилам, чтобы не задеть чувства правоверных евреев, а потом полный разгул истинно американского барбекю, запах дыма и шипящего на раскаленных углях бараньего и говяжьего жира, и все вокруг, тем более его папочка и мама, будут счастливы. И последующие страдания от злоупотребления солнцем и неизбежное похмелье…
– Я хочу быть в этот день в Саутгемптоне, – заявил Майлз, как ему показалось, достаточно твердо. – Я хочу встретиться с Ричардом.
План постепенно выкристаллизовался в его мозгу с пронзительной ясностью.
– Меня смогли отделить от него занавесом прочнее «железного». Это обрушит наш с ним бизнес. Ты, надеюсь, понимаешь меня, Пенни?
– Что мне сказать твоей матери?
– Уверен, что ты найдешь нужные слова и она поймет. Ричард так хорошо относился ко мне… ко всем нам… А сейчас ему очень плохо. Поставь ее в известность, что нам нужно быть рядом с ним. Таков наш долг. И потом, не могла бы ты позвонить Клио и сказать, что мы хотели бы нанести им визит в ближайшие выходные? Если она не предложит нам погостить у них в доме, то не порекомендует ли она тогда какое-то приличное место для ночлега вроде гостевых комнат при теннисном клубе или что-нибудь в этом роде?
– А почему бы нам сразу не забронировать номер в отеле? Например, в «Саутгемптон-Инн»? Мне не очень приятно будет навязываться к Клио в гости. Зачем взваливать на ее плечи лишний груз?
– Основной груз тащит на себе ее многочисленная прислуга.
Последовало молчание. Пенни, видимо, собиралась с мыслями, прежде чем поинтересоваться:
– Почему ты сам не поговоришь с ней об этом сегодня? Разве не будет странно, если я позвоню Клио почти сразу после вашей встречи?
– Лучше, чтобы инициатива исходила от тебя. Майлз точно уловил момент, когда щебечущий голосок Пенни сменился свинцовым молчанием, и поспешил снять напряжение.
– Впрочем, не бери себе в голову, милая. Я поделился своими мыслями, просто чтобы лишний раз услышать твой голос.
Но это был уже не тот голосок, подбадривающий и вселяющий уверенность, когда она сказала «пока» и повесила трубку.
А затем Майлз услышал то, что он ожидал с таким нетерпением, – дробь каблучков Клио на пути от лифта к залу заседаний и приветственные возгласы в честь ее появления. Поднимаясь из-за стола, он даже нашел в себе силы злорадно улыбнуться. Не сегодня, так в ближайшем будущем он поймает эту дамочку за хвост. Не вечно же она будет бегать от него.
Пятница, 5 июня
Аурелия на кухне мыла за собой тарелки после ужина, когда, случайно бросив взгляд в окно, увидела только что подъехавший к ее дому «Рейнджровер» цвета морской волны. Она распахнула оконные створки, прижалась лицом к сетчатому экрану и крикнула:
– Эй, кто это ко мне пожаловал?
Ответа не последовало. Отражение вечернего солнца в стеклах машины мешало разглядеть того, кто сидел за рулем. Она вытерла о фартук мокрые руки и вышла на крыльцо. Водитель отключил двигатель. Наступила тишина, почему-то показавшаяся Аурелии гнетущей. Она приблизилась к машине и узнала в водителе Генри Льюиса.
– Генри! Какой неожиданный сюрприз!
Боковое стекло было опущено, и он, конечно, слышал ее, но не откликнулся. Вид у него был такой отстраненный, что он напоминал зомби.
– Что с тобой, Генри? Ты заболел?
Она вытянула руку и пальцами коснулась его щеки. Жара не ощущалось.
– Можно к тебе войти? – хрипло спросил он.
– Разумеется.
Аурелия попятилась, когда он начал вылезать из машины – такой могучий, высокий мужчина. Он ступал тяжело, а войдя на кухню, так резко опустился на предложенный ему стул, что тот жалобно скрипнул. На его темно-оливковом лице выделялись странно расширенные глаза с налитыми кровью белками, и это пугало ее. Что могло произойти с таким обычно уравновешенным, излучающим обаяние и приветливость, в высшей степени воспитанным человеком?
Аурелия налила ему в высокий стакан ледяного лимонада, а себе в рюмку плеснула капельку виски для бодрости.
Он смочил пересохшие губы и заговорил. Голос его, лишенный привычных богатых интонаций, звучал глухо, словно пропущенный через вату.
– Я проезжал мимо и вдруг вспомнил… Мы раньше были дружны. А как теперь? За последнее время многое могло измениться. Ты ведь все-таки из того круга, куда мне нет доступа. Я был наивен, когда считал, что друзья есть друзья и остаются таковыми всегда и что в мире существует определенная и справедливая шкала ценностей. Наивно так думать, да? Скажи!
Аурелия молчала, не понимая, о чем идет речь, но не желала прерывать его.
– Получается так, что мне не к кому больше обратиться. Ты, надеюсь, способна сказать мне всю правду, не увиливая. А можешь выставить меня вон – я тебя пойму и не обижусь.
– Что за чепуху ты несешь? – возмутилась Аурелия.
– Мне надо знать… Не переступил ли я положенный предел? Не возомнил ли о себе чересчур?
– Куда ты гнешь? – Истерическое бормотание пусть даже очень симпатичного ей гостя уже начало раздражать ее.
– Ты состоишь в теннисном клубе?
От неожиданности Аурелия даже поперхнулась, а потом едва удержалась от смеха. Уж очень не соответствовал вопрос трагичности тона, каким он был задан.
– Я уже давно забыла туда дорогу, а раньше, когда была замужем, то конечно. Ричард хотел, чтобы девочки посещали теннисную школу. После развода я там не появлялась. Вероятно, меня исключили, раз я не платила членские взносы. Если так, то я и не огорчена. Мне тот мир стал уже чужим.
– А ты знаешь, что теперь Клио Пратт верховодит там в приемной комиссии?
– Вместо Ричарда? Я не удивляюсь. Она пронырлива и энергична. И лезет во все дырки. А там, где можно заводить полезные знакомства и себя показать, ей самое место.
Разговор принял неприятный для Аурелии оборот. Неясно было, зачем Генри завел его и вообще что за проблема у него возникла.
– Чем тебе насолила нынешняя миссис Пратт? – с усмешкой поинтересовалась Аурелия. Ей всегда было интересно говорить с ним на разные темы, особенно об искусстве, где их взгляды почти совпадали, но только не о том, что было связано с ее прошлым.
– Клио пригрозила забаллотировать меня и Луизу, когда комиссия собиралась голосовать за прием нас в члены клуба.
– Если ты спросишь мое мнение, то я скажу, что ты должен благодарить бога. Этот клуб – пагубное место. Что тебя туда тянет? Уверена, что не в твоих интересах там увязнуть.
– Я сам разберусь, что в моих интересах, а что – нет, – огрызнулся Генри, поднимаясь со стула.
Должно быть, изумление Аурелии отразилось на ее лице, потому что Генри сразу же смущенно отвернулся и уставился в окно.
– Прости, – сказал он глухо. – Я не собираюсь срывать на тебе свое дурное настроение. Так уж получилось.
Он шагнул к кухонной раковине, отвернул кран, подставил ладонь под прозрачную струю и смочил разгоряченный лоб.
– Я просто устал. Меня тошнит от людей… белых людей, которые говорят мне, как я должен вести себя и что я должен желать себе и своей семье. Если я хочу играть с женой в теннис на кортах «Фейр-Лаун», и чтобы моих девочек пускали туда на игру в лото по средам, – а именно этого я и хочу, – то почему кому-то другому это поперек горла и мне советуют отказаться от моих намерений?
Аурелия с удивлением смотрела на этого прекрасно одетого, привлекательного мужчину, который сейчас был похож на обиженного ребенка. Они были знакомы чуть ли не десять лет. Она консультировалась у него в клинике по поводу сердечной аритмии, но тогда оказалось, что все не так страшно, а общение врача и пациентки переросло во взаимную симпатию.
Правда, в ее доме Генри был до этого вечера лишь один раз, спустя год после их первой встречи. Он приезжал в Саутгемптон к родителям Луизы обговаривать детали предстоящего бракосочетания с их красавицей дочерью, а заодно вдруг заглянул в скромную обитель Аурелии. Его просьба показать ему свои работы удивила ее, но она была польщена и обрадована. На скорую руку она устроила маленькую выставку прямо у себя в саду, разместив полотна на мольбертах. Его энтузиазм, проявленный в тот памятный день, был неподдельным и заразительным. Ее ошеломили и его похвалы, и осторожно высказанные, но весьма точные замечания, и вообще любопытство к ее творчеству со стороны столь образованного и тонкого ценителя.
На следующий день Генри появился в маленькой галерее на Манхэттене, приобрел несколько ее пейзажей и передал их в дар кардиологическому отделению Колумбийского пресвитерианского госпиталя. Владелец галереи был в восторге, и Аурелия оценила проявленную Генри щедрость, которая пришлась как нельзя более кстати в трудное для нее время. Она до сих пор чувствовала себя перед ним в долгу.
– Наверное, мне следует рассказать все по порядку, – произнес Генри, немного успокоившись. – О'кей?
Аурелия кивнула.
– Я просто не знаю, кому мне излить душу. Луиза настаивает, чтобы мы не вмешивали в это дело ее родителей.
– Что ж, понятно. Продолжай. – У Аурелии создалось впечатление, что она выступает в роли дрессировщицы, которой требуется привести в норму разбушевавшегося зверя.
– «Фейр-Лаун» занимает особое место в жизни Луизы. Уверен, тебе известно, что ее семья во всех поколениях была связана с этим клубом, а Луиза автоматически стала его членом по достижении двадцати пяти лет, не подавая никакого заявления.
– Да, я знаю. Она и моя дочь Блэр дружили с детства. Кажется, когда им было по двенадцать, они в паре выиграли один из детских турниров.
Генри пропустил это замечание мимо ушей. Раз он уж принялся изливать душу, его трудно было остановить.
– Однако, когда настало время обратиться в клуб с просьбой о приеме, мы задались вопросом, действительно ли хотим этого. Мы знали, что будем единственной смешанной парой, а я – первым афроамериканцем среди членов клуба. Но все друзья Луизы и те люди, с которыми мы завели знакомства и с которыми регулярно общаемся, поселившись здесь, состоят в его членах. Я простодушно полагал, что мой цвет кожи не имеет значения, что я как раз вполне достойный кандидат. Я врач. У меня есть деньги. Я не усматривал здесь никакой проблемы. Я даже о себе и не думал, а больше заботился о Луизе и девочках. Ради них я все это и затеял. Боже, какой же я идиот!
Он вцепился пальцами себе в волосы и с силой тряхнул головой.
– Когда это произошло? – Аурелия не решилась произнести вслух слово «забаллотировали».
– Предварительная процедура заняла всю зиму – собеседование, предоставление рекомендаций, посещение приемов и все прочее. Родители Луизы радовались за нас, они даже устроили по этому поводу званый обед, на котором присутствовала и эта гадина Клио Пратт. Меня тошнит при одном только воспоминании о ней. Она у меня и сейчас перед глазами со своей сахарной улыбочкой и сюсюканьем: «О, как приятно, что мы встретились!» – Он заговорил фальцетом, пародируя Клио, и мрачно добавил: – Она не давала нам ни малейшего повода подозревать, что ее тревожат какие-то проблемы и что главная проблема – это я.
– Откуда ты знаешь, что это она всему виной?
– Знаю. Мне сказали. Поверь мне, это так. Она приготовила для меня – для нас с Луизой – «черный шар» и пустила бы его в ход, если бы комиссия поставила наш вопрос на голосование.
– Сочувствую тебе, – сказала Аурелия вполне искренне. Опечаленный и даже отчаявшийся Генри, естественно, вызывал жалость. После некоторых колебаний она не вполне уверенно добавила – Что я могу для тебя сделать?
Большие выразительные глаза Генри уставились на нее.
– Ты не представляешь, как тяжело сознавать, что кто-то ставит мне в вину принадлежность к черной расе. Из-за этого страдают мои дочери и моя жена. У нас хорошая семья, мы приличные, спокойные люди. Почему перед нами захлопывают дверь?
Трагический монолог Генри начал действовать на Аурелию. Слезы стали наворачиваться на глаза. Не хватало ей еще расплакаться перед ним.
– Ты давно знаешь Клио, – продолжал Генри. – Я подумал, что ты поможешь мне понять, что ею движет.
– Клио замужем за моим бывшим супругом. Вот и все, что я о ней знаю, – твердо заявила Аурелия, сознавая, что обманывает Генри и отчасти себя.
Хотя ее дороги с Клио редко пересекались, но через своих дочерей она имела представление о том, как действует и на что способна вторая супруга Ричарда Пратта. Клио была сродни торнадо, вносящему всюду хаос и разрушение, губящему в полях юные всходы, сметающему все на своем пути. Но Генри хотел точно знать, почему Клио сделала то, что сделала, получить самое простое и, по возможности, рациональное объяснение ее поступка, которое сняло бы груз с его души, смягчило испытываемую им боль. Но такого объяснения Аурелия дать ему не могла.
Она видела на лице Генри то же самое выражение обиды и недоумения, которое наблюдала прежде на личиках своих дочерей, когда девочки возвращались после каникул, проведенных в отцовском доме. Они спрашивали мать, почему их селили двоих в одну комнату, а Джастин, их маленький сводный братец, имел свою спальню, и шесть других спален пустовали. Почему кухарка подавала Джастину к завтраку тосты по-французски, а им нет? Почему им не позволяли приглашать в гости подруг? Почему они не могли пользоваться бассейном без специального разрешения Клио? Почему их лишали ужина, если до полудня они не предупреждали Клио, что будут дома к этому часу? Тогда на них просто не готовили, как будто в доме соблюдалась жесткая экономия, хотя, конечно, это было не так. Рассказы о пустяковых обидах и достаточно серьезных унижениях сливались в один поток, и так формировался образ новой жены Ричарда в воображении его первой супруги.
Прошли годы, но и теперь Аурелия не приблизилась к разгадке и не нашла ответов на все эти вопросы. Если Фрэнсис и Блэр изливали на нее свои детские обиды, а потом, как и многие подростки, бунтовали против господства взрослых, олицетворяя его в мачехе, то случай с Генри никак не вписывался в этот ряд.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50