https://wodolei.ru/catalog/dushevie_poddony/
Теперь уголовному розыску придется поломать голову… Хотя, еще неизвестно, кому больше придется ломать голову — милиции или мне.
Возвращался домой я по самым узким и темным улочкам, по нескольку раз проверяя, нет ли за мной «хвоста». С каждой минутой я все дальше и дальше удалялся от черной машины, катафалка. Но даже тогда, когда я оказался дома, запер дверь на все замки и накатил стакан теплой водки, облегчения не наступило.
Сомнамбулистическое состояние, в котором я проел остаток ночи, трудно было назвать сном. Нетрудно представить мое состояние. Я даже опустил глаза, войдя в ванную, чтобы не увидеть отражения своей физиономии в зеркале и тем самым окончательно не испортить себе настроения. Голова гудела, в глазах — песок, в горле — комок. Стоя под душем и изо всех сил массируя темечко и затылок, я думал о том, как теперь распорядиться внезапно свалившейся мне на голову проблемой.
Щетина на щеках от горячей воды стала мягкой и податливой. Я с удовольствием намылил ее пенкой и провел новеньким станком с двойным лезвием. Бритье — удовольствие для тех, кто любит чистоту, а чистота человека начинается с лица… Где ж мне взять алиби? На этот момент я располагал гильзой от небольшого, наверняка карманного пистолета, фамилией убитого да номером его мобильного телефона, наверняка похищенного убийцей. Немного.
Минут десять я гонял под струей горячего воздуха короткие волосы, зачесывая их то на левую сторону, то на правую, в результате чего они встали дыбом. Полюбовавшись собой, я решил ничего не менять. Каково самочувствие, такова и прическа. В человеке все должно быть гармонично… «Врешь ты, нет у тебя жены!» — вспомнил я обличительную реплику фифочки, с которой познакомился в самолете. Интересно, а как она догадалась? Ведь в ванную, где отсутствие женщины особенно заметно, она не заходила.
На завтрак — два ломтика поджаренного на тостере белого хлеба, стакан зеленого чая без сахара и сваренное вкрутую яйцо. Чай я допивал уже сидя перед экраном ноутбука. Загнал диск с базой данных, открыл папку с жителями республики. Пальцы забегали по клавиатуре. М-да, чувствуется нервное перенапряжение, в фамилию «Вергелис» влепил ненужную «о», а в имя «Леонид» — лишнюю «н»… Мгновение — и машина выдала мне адрес: улица Свердлова, дом двадцать четыре, квартира два. Записывать адрес я не стал, несколько раз прочитал вслух и запомнил. Никаких лишних бумажек с названиями улиц и номерами домов в карманах носить не люблю. Случись что, потом долго придется объяснять милиционеру, для какой цели у меня с собой адрес убитого водителя.
— Как здоровье? — спросил я Никулина, когда тот поднял трубку на другом конце провода и громко высморкался вместо приветствия.
— Превосходно, — мрачным голосом прогундосил он. — Стиральная машина сломалась от избытка носовых платков. Вызвал сантехника, так этот подонок забыл закрыть клапан и затопил моих соседей. Вот сейчас сижу и пью с ними водку.
— Ты у нас специалист по оружию, так ведь?
Жаль, что сантехник об этом не знал, когда ко мне шел.
— Мне тут один знакомый коллекционер принес гильзу, — с ходу придумал я. — Малюсенькая, я таких раньше не видел. Можешь определить, к какому оружию она подходит?
— Что, совсем малюсенькая? Как вошь? Размеры скажи.
Пока я бродил по комнате в поисках линейки, прижав трубку к уху, слышал, как Никулин скомандовал кому-то: «Хватит рыдать! Ни хрена с твоими говенными обоями не сделается! Наливай!» Я тщательно измерил гильзу. Высотой она была двенадцать миллиметров, а калибр такой же, как у старого «Калашникова» — семь-шестьдесят пять.
— Возможно, эта гильза от патрона для карманного «Рот-Зауэра», — пояснил Никулин, сочно и громко жуя. — Это довольно старенькая немецкая модель, но иногда встречается у наших бизнесменов, которые любят антиквариат… Только ты не свисти мне про коллекционера. Ведь нашел где-то и уже сломя голову мчишься по следу преступника? Так ведь?
Я ушел от ответа и послал вдогон еще один вопрос:
— А глушитель на него можно пристроить?
— При желании глушитель можно пристроитьдаже на анус, — дал исчерпывающий ответ Никулин. — Как дела в конторе? Смачный поцелуй от меня Ирине!
Я лишь мгновение колебался и решил сказать все начистоту:
— Ирина уволилась. Она нашла себе другую работу.
— Что?! — взревел Никулин и закашлялся. — Ты, чудовище, все-таки извел ее? Вот именно это настоящее преступление, а не та хренотень, которой ты занимаешься!
Он кинул трубку. Я понял, что если дело пойдет так дальше, я потеряю и Никулина. Тяжелые напольные часы пробили девять раз. Одеться надо непривлекательно. Сойдут свободного покроя джинсы и кроссовки, в которых я был вчера. А вот футболку… Я перебирал свой гардероб. Красная не пойдет, в ней меня за три версты будет видно. А вот темно-синяя в самый раз! Правда, палящее солнце нагреет ее как просмоленную бочку для дачного душа… Да, яйцо забыл съесть! Оно уже остыло, скорлупа отрывалась вместе с белком. Ненавижу яйца, которые плохо очищаются! С полным ртом снова взялся за трубку телефона. Для очистки совести надо дослушать милый голосок Ирины. Утро вечера мудренее, может, моя красавица сменила гнев на милость?
— Вот что, Вацура! — — тщательно, выговаривая каждый звук, как логопед на занятии, произнесла Ирина. Дальним фоном отзывался звук падающей воды. Наверное, Ирина находилась в ванной. — Последний раз предупреждаю тебя, что на твои звонки я больше отвечать не буду!
— Я всего лишь хочу тебя предупредить… — начало было я, но вместо Ирины со мной уже общались торжествующие гудки, словно улюлюкающие лягушки.
Я носился по квартире, словно начался пожар. Когда спешишь, торопишься, цель кажется более значимой, и начисто улетучивается нерешительность. Ключи от машины. Документы. Деньги. Много денег, и желательно в твердой валюте. Алиби, будь оно проклято! Дорогой товар.
Уже у дверей я вспомнил про мобильный телефон, смахнул его с полочки, глянул на дисплей. Телефон был отключен — с того момента, как я перегородил «девятке» дорогу у светофора. Включить его или пока не стоит? Я не мог объяснить самому себе, что меня удерживает. С мобильником теперь были связаны не лучшие ассоциации, по нему я разговаривал с человеком, которому оставалось жить считанные минуты. Может, потому маленькая серебристая трубочка, без которой в своей работе я был как без рук, теперь казалась мне предателем?
Этажом ниже F кабину лифта затолкался сосед с двумя бульдогами. От собак тянуло псиной. Один из псов наступил мне лапой на ногу.
— Не бойся, не бойся, — приговаривал сосед и ласково трепал зверя за ухом. Я все прокручивал в уме последнюю фразу Ирины. Слава Богу, она жива, невредима и, кажется, озабочена только моим ненавистным звонком.
Двери лифта распахнулись, первый пес рванул к выходу, к своей любимой ступеньке у подъезда, на которой даже в самые жаркие летние месяцы не просыхала желтая лужица. А второй бульдог вдруг повел себя странно. Он повернулся ко мне, опустил свою сочную морду, напоминающую раскисший от дождей перезрелый гриб, ткнулся в мои кроссовки и утробно зарычал.
— Фу, Грэй! Фу! — забеспокоился хозяин, вывалился из кабины и с силой потянул поводок.
Пес сопротивлялся, но соседу все-таки удалось отволочь его на улицу. Интересно, чем бульдогу не понравились мои кроссовки? Я вырулил на улицу Кирова, встал за троллейбусом и неторопливо покатил за ним в центр. Салон моей машины сейчас почему-то напоминал место проведения какой-то гнусной акции — то ли камеру пыток, то ли газовую камеру. События вчерашней ночи, тем не менее, казались необыкновенно далекими и даже нереальными, словно я в изрядном подпитии смотрел жестокий фильм, а сейчас многие эпизоды почти стерлись из памяти… Проехал под канатной дорогой. Из подвесной люльки кто-то кинул вниз пустую пивную бутылку. Хорошо, над дорогой натянули сетку и бутылка не разбила мне ветровое стекло.
На пересечении с Киевской я мельком глянул на злополучный светофор. Почему всегда кажется, что место преступления, даже если там не было никаких следов, отмечено черной печатью? Перекресток как перекресток, в городе таких десятки, но мне увиделись на нем машина-призрак с покойником за рулем и следы крови на разогретом асфальте, и вот уже прохожие искоса, чтобы не выдать злорадства, поглядывают на меня, лица их злобные и мстительные: «А, убийца едет! Не выдержал, вернулся на место преступления? Все так делают, и Родион Раскольников так делал…»
Перед поворотом на Тувинскую я сбавил скорость настолько, что идущие в том же направлении пешеходы стали меня обгонять. Свернуть или нет? Руки сами стали крутить руль влево. Чем ближе я подкатывал к тупику с мусорными баками, тем сильнее холодело внутри. А что, собственно, я хочу увидеть? Толпу милиционеров, окруживших «девятку», экспертов, машину «Скорой», носилки с телом Вергелиса, накрытым простыней? Когда впереди показались мусорные баки, я даже дышать перестал. Остановился, испугав добрый десяток разношерстных котов, которые копались в мусоре наравне с двумя бомжами. Развернулся в два приема, чтобы не задеть строй пустых бутылок, бережно выставленных у бордюра, и покатил в обратную сторону. «Девятки» не было. И вообще ничего не было, что бы напоминало вчерашние события. Не перепутал ли я улицу? Нет, не перепутал — Гувин-ская. Хотя ночью все здесь казалось иным, более масштабным и мрачным. Быстро, однако, сработала милиция!
Напротив того места, где я оставил «девятку», толкались, размахивали руками и очень звонко кричали мальчишки. Один был высокий и худой, второй чуть пониже, третий — совсем мелкий, как пенек. Мальчишки напоминали трубы церковного органа в момент исполнения мажорной фуги. Высокий периодически отвешивал подзатыльники среднему, а средний, в свою очередь, пинал по тощему заду самого маленького. Зато маленький громче всех кричал:
— Да ты че? С дуба рухнул? У него на затылке была рана! Его монтировкой долбанули!
— Вот козел! — пытался перекричать оппонента высокий мальчик. — Если не видел, так молчи! У него все лицо было в крови, он в лобовое стекло впечатался!
— В него из пистолета пальнули! — яростно перекрикивал обоих сразу средний мальчик. — Мне Сашка из восьмого дома сказал! У него в милиции братан работает, он все знает!
— Да молчите, бараны! — с высоты своего роста вещал самый длинный и в качестве дополнительных аргументов принялся раздавать оплеухи.
Я прибавил скорости. Наверняка нашлись свидетели, которые видели, что «девятку» приволокла сюда на буксире легковая машина. Номер в темноте вряд ли кто разглядел, но вот модель и цвет могли запомнить. Не исключено, что мой зеленый «Опель» уже в розыске.
На улицу Руданского въезд был закрыт «кирпичом», и я свернул к морвокзалу, чтобы оттуда попасть в начало Свердлова. Теперь я снова не мог думать ни о чем другом, как об убийстве водителя. Что делал и как себя вел Вергелис до того, как я перегородил ему дорогу на светофоре, я мог представить более или менее ясно. Но что произошло потом? К нему в салон ворвался злоумышленник и выстрелил в затылок? Интересно, откуда убийца мог знать, что именно в эту минуту, именно на этом светофоре я перекрою «девятке» дорогу? Нет, это шито белыми нитками. Преступник находился в машине еще задолго до того, как «девятка» встала на светофоре. Улица Свердлова. Я сбросил скорость, глядя на нумерацию домов… Значит, преступник подсел в машину к Вергелису вовсе не на светофоре. Вергелис громко разговаривал со мной, требовал, угрожал убийством, а человек, сидящий на заднем сиденье, разумеется, все слышал. И Вергелис не мог не знать, что пассажир все слышит. Значит ли это, что водитель не просто доверял пассажиру, а эти два человека — убийца и его жертва — были единомышленниками? Кстати, а почему я не нашел в салоне «девятки» черных очков, о которых упоминала девушка в красной юбке? Может, они упали водителю под ноги?
6
Я припарковался у дома номер восемнадцать и оставшуюся часть пути прошел пешком. Вот дом двадцать четыре. Кованая чугунная ограда под каменной аркой. Кладка старая, потемневшая от времени и влаги. Ступенька отполирована до блеска. Я зашел в узкий дворик, погруженный в тень. Над головой сплелись виноградные лозы. Гроздья еще зеленого, дымчатого винограда свисали сверху, будто замысловатые светильники. Тяжелая, обитая снизу латунной пластиной дверь скрипнула, ржавые пружины загудели, как струны музыкального инструмента. Широкие ступени по спирали поднимались вверх. Вот вторая квартира. Дверь уже потеряла былой рельеф из-за немыслимого количества слоев краски.
Я постучал: несильно, с большими паузами. В семье несчастье, громкие и требовательные звуки будут восприняты как оскорбление чувств. Никто не открыл, и я постучал еще раз. Тут снизу долетел скрип двери, и по лестнице стала медленно подниматься мелкая невзрачная женщина. Лицо ее было узким, бледным, нос тонкий и длинный, как у мыши.
—Здесь я, здесь, — произнесла она с одышкой. — Сил никаких… Вы ведь из милиции, я не ошиблась? Голова кругом идет. — — Она достала из тряпичной сумки ключ — большой «лепесток», похожий на те, какие в старину носили тюремщики. — Этот эксперт, он совсем ненормальный. «По каким признакам вы его опознали?» — спрашивает. А у меня на глазах слезы, я хватаю ртом воздух. «Вы, — говорю я, — женаты?» «Нет», — отвечает… Все ясно. У меня больше вопросов не было.
Она открыла дверь, зашла первой в темную прихожую, где рассохшиеся паркетины ходили ходуном независимо друг от друга, как кости домино, рассыпанные по полу. Кинула в угол сумку, побрела куда-то в мрачную утробу квартиры.
— Не разувайтесь, вы не первый и не последний. Соберу всю вашу грязь, а уж потом приберусь.
Я, стараясь производить как меньше шума, на цыпочках пошел за хозяйкой квартиры. Комната, куда мы зашли, была темной, плотные шторы, закрывающие окна, не пропускали и без того скудный дворовый свет. Женщина раздвинула шторы, села на потертый диван рядом с круглым одноногим столом и застыла в скорбящей позе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34
Возвращался домой я по самым узким и темным улочкам, по нескольку раз проверяя, нет ли за мной «хвоста». С каждой минутой я все дальше и дальше удалялся от черной машины, катафалка. Но даже тогда, когда я оказался дома, запер дверь на все замки и накатил стакан теплой водки, облегчения не наступило.
Сомнамбулистическое состояние, в котором я проел остаток ночи, трудно было назвать сном. Нетрудно представить мое состояние. Я даже опустил глаза, войдя в ванную, чтобы не увидеть отражения своей физиономии в зеркале и тем самым окончательно не испортить себе настроения. Голова гудела, в глазах — песок, в горле — комок. Стоя под душем и изо всех сил массируя темечко и затылок, я думал о том, как теперь распорядиться внезапно свалившейся мне на голову проблемой.
Щетина на щеках от горячей воды стала мягкой и податливой. Я с удовольствием намылил ее пенкой и провел новеньким станком с двойным лезвием. Бритье — удовольствие для тех, кто любит чистоту, а чистота человека начинается с лица… Где ж мне взять алиби? На этот момент я располагал гильзой от небольшого, наверняка карманного пистолета, фамилией убитого да номером его мобильного телефона, наверняка похищенного убийцей. Немного.
Минут десять я гонял под струей горячего воздуха короткие волосы, зачесывая их то на левую сторону, то на правую, в результате чего они встали дыбом. Полюбовавшись собой, я решил ничего не менять. Каково самочувствие, такова и прическа. В человеке все должно быть гармонично… «Врешь ты, нет у тебя жены!» — вспомнил я обличительную реплику фифочки, с которой познакомился в самолете. Интересно, а как она догадалась? Ведь в ванную, где отсутствие женщины особенно заметно, она не заходила.
На завтрак — два ломтика поджаренного на тостере белого хлеба, стакан зеленого чая без сахара и сваренное вкрутую яйцо. Чай я допивал уже сидя перед экраном ноутбука. Загнал диск с базой данных, открыл папку с жителями республики. Пальцы забегали по клавиатуре. М-да, чувствуется нервное перенапряжение, в фамилию «Вергелис» влепил ненужную «о», а в имя «Леонид» — лишнюю «н»… Мгновение — и машина выдала мне адрес: улица Свердлова, дом двадцать четыре, квартира два. Записывать адрес я не стал, несколько раз прочитал вслух и запомнил. Никаких лишних бумажек с названиями улиц и номерами домов в карманах носить не люблю. Случись что, потом долго придется объяснять милиционеру, для какой цели у меня с собой адрес убитого водителя.
— Как здоровье? — спросил я Никулина, когда тот поднял трубку на другом конце провода и громко высморкался вместо приветствия.
— Превосходно, — мрачным голосом прогундосил он. — Стиральная машина сломалась от избытка носовых платков. Вызвал сантехника, так этот подонок забыл закрыть клапан и затопил моих соседей. Вот сейчас сижу и пью с ними водку.
— Ты у нас специалист по оружию, так ведь?
Жаль, что сантехник об этом не знал, когда ко мне шел.
— Мне тут один знакомый коллекционер принес гильзу, — с ходу придумал я. — Малюсенькая, я таких раньше не видел. Можешь определить, к какому оружию она подходит?
— Что, совсем малюсенькая? Как вошь? Размеры скажи.
Пока я бродил по комнате в поисках линейки, прижав трубку к уху, слышал, как Никулин скомандовал кому-то: «Хватит рыдать! Ни хрена с твоими говенными обоями не сделается! Наливай!» Я тщательно измерил гильзу. Высотой она была двенадцать миллиметров, а калибр такой же, как у старого «Калашникова» — семь-шестьдесят пять.
— Возможно, эта гильза от патрона для карманного «Рот-Зауэра», — пояснил Никулин, сочно и громко жуя. — Это довольно старенькая немецкая модель, но иногда встречается у наших бизнесменов, которые любят антиквариат… Только ты не свисти мне про коллекционера. Ведь нашел где-то и уже сломя голову мчишься по следу преступника? Так ведь?
Я ушел от ответа и послал вдогон еще один вопрос:
— А глушитель на него можно пристроить?
— При желании глушитель можно пристроитьдаже на анус, — дал исчерпывающий ответ Никулин. — Как дела в конторе? Смачный поцелуй от меня Ирине!
Я лишь мгновение колебался и решил сказать все начистоту:
— Ирина уволилась. Она нашла себе другую работу.
— Что?! — взревел Никулин и закашлялся. — Ты, чудовище, все-таки извел ее? Вот именно это настоящее преступление, а не та хренотень, которой ты занимаешься!
Он кинул трубку. Я понял, что если дело пойдет так дальше, я потеряю и Никулина. Тяжелые напольные часы пробили девять раз. Одеться надо непривлекательно. Сойдут свободного покроя джинсы и кроссовки, в которых я был вчера. А вот футболку… Я перебирал свой гардероб. Красная не пойдет, в ней меня за три версты будет видно. А вот темно-синяя в самый раз! Правда, палящее солнце нагреет ее как просмоленную бочку для дачного душа… Да, яйцо забыл съесть! Оно уже остыло, скорлупа отрывалась вместе с белком. Ненавижу яйца, которые плохо очищаются! С полным ртом снова взялся за трубку телефона. Для очистки совести надо дослушать милый голосок Ирины. Утро вечера мудренее, может, моя красавица сменила гнев на милость?
— Вот что, Вацура! — — тщательно, выговаривая каждый звук, как логопед на занятии, произнесла Ирина. Дальним фоном отзывался звук падающей воды. Наверное, Ирина находилась в ванной. — Последний раз предупреждаю тебя, что на твои звонки я больше отвечать не буду!
— Я всего лишь хочу тебя предупредить… — начало было я, но вместо Ирины со мной уже общались торжествующие гудки, словно улюлюкающие лягушки.
Я носился по квартире, словно начался пожар. Когда спешишь, торопишься, цель кажется более значимой, и начисто улетучивается нерешительность. Ключи от машины. Документы. Деньги. Много денег, и желательно в твердой валюте. Алиби, будь оно проклято! Дорогой товар.
Уже у дверей я вспомнил про мобильный телефон, смахнул его с полочки, глянул на дисплей. Телефон был отключен — с того момента, как я перегородил «девятке» дорогу у светофора. Включить его или пока не стоит? Я не мог объяснить самому себе, что меня удерживает. С мобильником теперь были связаны не лучшие ассоциации, по нему я разговаривал с человеком, которому оставалось жить считанные минуты. Может, потому маленькая серебристая трубочка, без которой в своей работе я был как без рук, теперь казалась мне предателем?
Этажом ниже F кабину лифта затолкался сосед с двумя бульдогами. От собак тянуло псиной. Один из псов наступил мне лапой на ногу.
— Не бойся, не бойся, — приговаривал сосед и ласково трепал зверя за ухом. Я все прокручивал в уме последнюю фразу Ирины. Слава Богу, она жива, невредима и, кажется, озабочена только моим ненавистным звонком.
Двери лифта распахнулись, первый пес рванул к выходу, к своей любимой ступеньке у подъезда, на которой даже в самые жаркие летние месяцы не просыхала желтая лужица. А второй бульдог вдруг повел себя странно. Он повернулся ко мне, опустил свою сочную морду, напоминающую раскисший от дождей перезрелый гриб, ткнулся в мои кроссовки и утробно зарычал.
— Фу, Грэй! Фу! — забеспокоился хозяин, вывалился из кабины и с силой потянул поводок.
Пес сопротивлялся, но соседу все-таки удалось отволочь его на улицу. Интересно, чем бульдогу не понравились мои кроссовки? Я вырулил на улицу Кирова, встал за троллейбусом и неторопливо покатил за ним в центр. Салон моей машины сейчас почему-то напоминал место проведения какой-то гнусной акции — то ли камеру пыток, то ли газовую камеру. События вчерашней ночи, тем не менее, казались необыкновенно далекими и даже нереальными, словно я в изрядном подпитии смотрел жестокий фильм, а сейчас многие эпизоды почти стерлись из памяти… Проехал под канатной дорогой. Из подвесной люльки кто-то кинул вниз пустую пивную бутылку. Хорошо, над дорогой натянули сетку и бутылка не разбила мне ветровое стекло.
На пересечении с Киевской я мельком глянул на злополучный светофор. Почему всегда кажется, что место преступления, даже если там не было никаких следов, отмечено черной печатью? Перекресток как перекресток, в городе таких десятки, но мне увиделись на нем машина-призрак с покойником за рулем и следы крови на разогретом асфальте, и вот уже прохожие искоса, чтобы не выдать злорадства, поглядывают на меня, лица их злобные и мстительные: «А, убийца едет! Не выдержал, вернулся на место преступления? Все так делают, и Родион Раскольников так делал…»
Перед поворотом на Тувинскую я сбавил скорость настолько, что идущие в том же направлении пешеходы стали меня обгонять. Свернуть или нет? Руки сами стали крутить руль влево. Чем ближе я подкатывал к тупику с мусорными баками, тем сильнее холодело внутри. А что, собственно, я хочу увидеть? Толпу милиционеров, окруживших «девятку», экспертов, машину «Скорой», носилки с телом Вергелиса, накрытым простыней? Когда впереди показались мусорные баки, я даже дышать перестал. Остановился, испугав добрый десяток разношерстных котов, которые копались в мусоре наравне с двумя бомжами. Развернулся в два приема, чтобы не задеть строй пустых бутылок, бережно выставленных у бордюра, и покатил в обратную сторону. «Девятки» не было. И вообще ничего не было, что бы напоминало вчерашние события. Не перепутал ли я улицу? Нет, не перепутал — Гувин-ская. Хотя ночью все здесь казалось иным, более масштабным и мрачным. Быстро, однако, сработала милиция!
Напротив того места, где я оставил «девятку», толкались, размахивали руками и очень звонко кричали мальчишки. Один был высокий и худой, второй чуть пониже, третий — совсем мелкий, как пенек. Мальчишки напоминали трубы церковного органа в момент исполнения мажорной фуги. Высокий периодически отвешивал подзатыльники среднему, а средний, в свою очередь, пинал по тощему заду самого маленького. Зато маленький громче всех кричал:
— Да ты че? С дуба рухнул? У него на затылке была рана! Его монтировкой долбанули!
— Вот козел! — пытался перекричать оппонента высокий мальчик. — Если не видел, так молчи! У него все лицо было в крови, он в лобовое стекло впечатался!
— В него из пистолета пальнули! — яростно перекрикивал обоих сразу средний мальчик. — Мне Сашка из восьмого дома сказал! У него в милиции братан работает, он все знает!
— Да молчите, бараны! — с высоты своего роста вещал самый длинный и в качестве дополнительных аргументов принялся раздавать оплеухи.
Я прибавил скорости. Наверняка нашлись свидетели, которые видели, что «девятку» приволокла сюда на буксире легковая машина. Номер в темноте вряд ли кто разглядел, но вот модель и цвет могли запомнить. Не исключено, что мой зеленый «Опель» уже в розыске.
На улицу Руданского въезд был закрыт «кирпичом», и я свернул к морвокзалу, чтобы оттуда попасть в начало Свердлова. Теперь я снова не мог думать ни о чем другом, как об убийстве водителя. Что делал и как себя вел Вергелис до того, как я перегородил ему дорогу на светофоре, я мог представить более или менее ясно. Но что произошло потом? К нему в салон ворвался злоумышленник и выстрелил в затылок? Интересно, откуда убийца мог знать, что именно в эту минуту, именно на этом светофоре я перекрою «девятке» дорогу? Нет, это шито белыми нитками. Преступник находился в машине еще задолго до того, как «девятка» встала на светофоре. Улица Свердлова. Я сбросил скорость, глядя на нумерацию домов… Значит, преступник подсел в машину к Вергелису вовсе не на светофоре. Вергелис громко разговаривал со мной, требовал, угрожал убийством, а человек, сидящий на заднем сиденье, разумеется, все слышал. И Вергелис не мог не знать, что пассажир все слышит. Значит ли это, что водитель не просто доверял пассажиру, а эти два человека — убийца и его жертва — были единомышленниками? Кстати, а почему я не нашел в салоне «девятки» черных очков, о которых упоминала девушка в красной юбке? Может, они упали водителю под ноги?
6
Я припарковался у дома номер восемнадцать и оставшуюся часть пути прошел пешком. Вот дом двадцать четыре. Кованая чугунная ограда под каменной аркой. Кладка старая, потемневшая от времени и влаги. Ступенька отполирована до блеска. Я зашел в узкий дворик, погруженный в тень. Над головой сплелись виноградные лозы. Гроздья еще зеленого, дымчатого винограда свисали сверху, будто замысловатые светильники. Тяжелая, обитая снизу латунной пластиной дверь скрипнула, ржавые пружины загудели, как струны музыкального инструмента. Широкие ступени по спирали поднимались вверх. Вот вторая квартира. Дверь уже потеряла былой рельеф из-за немыслимого количества слоев краски.
Я постучал: несильно, с большими паузами. В семье несчастье, громкие и требовательные звуки будут восприняты как оскорбление чувств. Никто не открыл, и я постучал еще раз. Тут снизу долетел скрип двери, и по лестнице стала медленно подниматься мелкая невзрачная женщина. Лицо ее было узким, бледным, нос тонкий и длинный, как у мыши.
—Здесь я, здесь, — произнесла она с одышкой. — Сил никаких… Вы ведь из милиции, я не ошиблась? Голова кругом идет. — — Она достала из тряпичной сумки ключ — большой «лепесток», похожий на те, какие в старину носили тюремщики. — Этот эксперт, он совсем ненормальный. «По каким признакам вы его опознали?» — спрашивает. А у меня на глазах слезы, я хватаю ртом воздух. «Вы, — говорю я, — женаты?» «Нет», — отвечает… Все ясно. У меня больше вопросов не было.
Она открыла дверь, зашла первой в темную прихожую, где рассохшиеся паркетины ходили ходуном независимо друг от друга, как кости домино, рассыпанные по полу. Кинула в угол сумку, побрела куда-то в мрачную утробу квартиры.
— Не разувайтесь, вы не первый и не последний. Соберу всю вашу грязь, а уж потом приберусь.
Я, стараясь производить как меньше шума, на цыпочках пошел за хозяйкой квартиры. Комната, куда мы зашли, была темной, плотные шторы, закрывающие окна, не пропускали и без того скудный дворовый свет. Женщина раздвинула шторы, села на потертый диван рядом с круглым одноногим столом и застыла в скорбящей позе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34