— Да замолчи ты, куропатка! — прикрикнул на нее Дацык. — Отцепись от моего друга!
— Альбинос, не слушай его! — тараторила Тучкина. — Эти деньги принесут тебе только несчастье! Давай уйдем отсюда и начнем новую жизнь! Что нам еще надо? У нас с тобой все есть!
Я поразился мертвенному спокойствию Леры, которая сидела рядом со мной — спинка ровная, руки сложены одна на другой, неподвижная, строгая, точно картинка из школьного учебника с надписью «Как правильно сидеть во время урока». Я слышал ее тихое и ровное дыхание, словно она спала с открытыми глазами.
— Кирилл, — прошептала она, когда Альбинос вместе с безудержно говорящими прилипалами удалился в темноту. — Тебе надо бежать.
Не веря своим ушам, я посмотрел на Леру. Она вдруг схватила мою руку, прижала ее к своей груди и горячо заговорила:
— Тебе надо бежать. Немедленно. Сегодня же ночью. Иначе у тебя не останется шансов выжить. Я тебе помогу. Никто не узнает. До рассвета никто не хватится, а потом тебя уже не догонят…
— Лера, — произнес я, стараясь разглядеть в сумерках глаза девушки. — А как же… Разве тебе не хочется денег?
— Мне не хочется денег! — шептала она надрывно и заламывала мои пальцы. — Мне уже не хочется денег. Мне уже ничего не хочется… Только ты должен взять с собой эту конопатую тварь. Ты должен увести ее с собой!
— А если она не захочет бежать со мной? — спросил я, прекрасно понимая, о какой «твари» говорит Лера. — Мне что, силой ее тащить?
— Скажешь ей, что я собираюсь ее убить, — ответила Лера и тотчас поправила себя: — Ну, как будто! Скажешь, что тебе якобы стало известно о моих кровавых планах! Хорошо?
— Хорошо, Лера.
— Значит, сегодня ночью не спи, — заговорщицки прошептала она и так близко поднесла к своим губам мою руку, что я почувствовал тепло ее дыхания. — Я отопру тебя и развяжу руки… Тсс! Они возвращаются!
Она отпустила мою руку и отпрянула от меня. К столу подошли Альбинос и Дацык. В их движениях угадывались сдержанное раздражение и ультимативность.
— Спать всем! — приказал Альбинос. — Работу начнем с самого рассвета!
Дацык накинулся на меня:
— Тебе что непонятно, скотина? Марш в свою конуру!
Все вернулось на круги своя.
39
Дацык, словно догадываясь о моих намерениях, связал мне руки особенно крепко, и веревка впилась в кожу так, что почти час я лежал на нарах неподвижно, дожидаясь, когда утихнет острая боль.
Странное чувство овладело мной. Никакого нетерпеливого ожидания свободы! Желание убежать умерло.
Тихий шорох у двери! Я сел, опустил ноги на пол. Слышно было, как медленно, по сантиметру, выходит из «ушек» скоба. Потом пауза, и полная тишина. Лера была очень осторожна, она понимала, что другого шанса у нее может не быть. Я на цыпочках приблизился к двери. Тучкина уже ждет меня или нет? Надеюсь, она в хорошей спортивной форме, и до рассвета мы сможем добраться до Эдена. А там — на попутку и в Нальчик. А деньги на авиабилеты? Хватит ли у меня денег?
Со связанными руками я не мог проверить карманы. За то время, пока я был здесь, у ледника, ни разу не вспоминал о деньгах и, тем более, не пересчитывал их… Почему ж ожидание свободы не пьянит меня, не кружит мне голову, и я спокойно думаю о таких прозаических вещах, как билеты, деньги? Почему с грустью смотрю на лунный луч, разлившийся холодной лужицей по столу? Дверь тихо приоткрылась, и внутрь шмыгнула Лера. От нее веяло свежим холодком, как от нагулявшейся вдоволь собаки.
— Все в порядке! — шепнула она и взяла меня за руку. — Ты готов?
— Руки, — напомнил я.
Она неумело перерезала кухонным ножом веревку. Мы вышли в ночь. Луна пошла на убыль, но светила еще достаточно ярко, и с приютов на землю стекали геометрические тени. Словно сахарные пирамиды над ущельем нависали вершины гор. Казалось, мертвенно-голубое свечение исходит из самых недр, и оно таит в себе скрытую, невидимую опасность подобно радиации. Лера приложила палец к губам. Она дрожала от волнения, глаза ее были широко раскрыты, и двигалась она короткими толчками, замирая через равные промежутки времени. Она взяла меня за руку и повела вниз, к леднику.
— Стой здесь! — шепнула она и сунула мне в ладонь скомканные купюры. — Это вам на дорогу… Сейчас я ее приведу…
Я смотрел, как она исчезает в темноте, тонкая, гибкая, тихая заговорщица, превыше всего поставившая свое чувство к Альбиносу. Вернулась вместе с Тучкиной очень быстро, я даже не успел замерзнуть, хотя ночь была необыкновенно стылой.
— Иди с ним, — шепнула Лера Тучкиной. — Он тебе все скажет.
Она стояла, дрожала и ждала, когда мы уйдем. Я взял Тучкину под руку и повел вниз. Тучкина еще не очухалась от сна, вяло сопротивлялась и пугливо озиралась по сторонам.
— Что случилось? Куда ты меня ведешь?
— Тише говори, — попросил я.
Но Тучкина стремительно входила в реальность и начинала упрямиться. Она высвободила руку и остановилась.
— Говори! — потребовала она. — Что ты хотел сказать мне про Альбиноса?
Я понял, что под этим надуманным предлогом Лера выманила ее из приюта.
— Ирина, — сказал я, впервые обратившись к ней по имени. — Альбинос — бандит, преступник. Рано или поздно он сядет в тюрьму. Ты подумала о своей судьбе? Ты понимаешь, что стремительно падаешь в пропасть?
— А-а-а! — протянула Тучкина и отступила от меня на шаг. — Все понятно! Сговорились!
— Ирина! — жестче произнес я. — Нам надо бежать отсюда! Немедленно бежать, или случится большая беда! Вспомни о своем доме, о своей работе…
— О каком доме? О какой работе? — горько усмехнулась Тучкина и сделала еще один шаг назад. — Да на фиг мне все это надо, если мужика нет! Что ты привязался ко мне? Что ты лезешь в мою личную жизнь со своими глупыми советами, будто я Лера!
— Пойми же, ты никогда не будешь с ним счастлива! У вас с ним нет будущего!
— Я не хочу тебя слышать! Я люблю его, и меня больше ничто не интересует!
— Ты дура, Ирина! — вспылил я. — Неужели там, в нормальной жизни, для тебя, красивой и интересной женщины, не найдется одного достойного мужчины?
— Представь себе, что в твоей нормальной жизни, — с издевкой произнесла она, — достойных мужиков я до сих пор не встречала. Попадаются только самовлюбленные павлины вроде тебя, у которых в мыслях лишь удовлетворение своей похоти.
Я разозлился не на шутку.
— У тебя вывих мозга на почве замужества! — сказал я, крепко сжимая ее руку. — Опустись на землю. Ты ему не нужна!
— Отстань от меня! — с угрозой произнесла Тучкина и замахнулась.
Мы разговаривали уже слишком громко, но мне было наплевать на конспирацию, на побег. Тучкина задела меня за живое. Я почувствовал в ней своего врага. Я не мог поверить в то, что она ради любви была готова отказаться от нормальной жизни, что убогий приют в глухом ущелье стал для нее раем.
Но Тучкина отвергла напрочь все мои доводы и принялась нещадно лупить меня свободной рукой по лицу. И вдруг истерически закричала! Я оттолкнул ее от себя, закрыл уши и обессилено опустился на землю. У приютов вспыхнул фонарик, раздался выстрел. Я услышал топот ног. Первой к нам подбежала Лера и тотчас накинулась на Тучкину.
— Дрянь! Дрянь! — кричала Лера. — Убирайся отсюда! Чтобы я тебя не видела!
— Сама дрянь! Глиста! — не оставалась в долгу Тучкина. — Первой уйдешь отсюда ты!
Тяжело дыша, ко мне подбежал Дацык, посветил фонариком мне в лицо и едва не задохнулся в гневе:
— Почему ты здесь, скотина?!
Удар ногой! Я вскочил, чтобы ответить, но тотчас сзади на меня навалился Альбинос. Я наудачу махнул локтем и попал Альбиносу по зубам. Дацык влепил мне кулаком в челюсть. Я озверел и потерял контроль над собой. Бить, бить, бить всех без разбору! Стряхивать с себя этих бешеных псов! Альбинос нагнулся, схватил меня за ноги и повалил на землю.
— За горло его хватай! — вопил у меня над ухом Дацык. — Дай мне связать его!
Рядом с нами визжали девушки, вцепившись в волосы, дрались. Не знаю, какой поединок был более жестоким — у них или у нас.
— Получай! Получай! — кричала Лера, и я слышал глухие удары, как если бы палкой выбивали ковер.
— Не бей меня по животу! — умоляла Тучкина. — Я беременная!
Альбинос схватил меня за горло и придавил затылком к земле. Дацык попытался связать мне ноги, но прежде чем ему это удалось, я дважды заехал ему пяткой по носу.
— Ты труп! Ты труп! — орал Дацык.
Я укусил Альбиноса за палец. Он взвыл и на мгновение отпустил мою шею, но тотчас Дацык схватил меня за волосы и надавил пальцами на глазные яблоки. Я держался изо всех сил, чтобы не потерять сознание, рычал и скалил зубы, как пойманный на охоте волк. Наконец, я обессилел и позволил связать мне руки за спиной. Поднявшись на ноги, Дацык еще раз ударил меня ногой по лицу. Альбинос клацал зубами и бормотал, что у него, наверное, свернута челюсть. Девушки затихли на своем бойцовском пятачке, а потом разбрелись кто куда: Лера, беззвучно плача, пошла к приюту, а Тучкина спустилась к умывальнику, чтобы смыть кровь с лица.
Не досталось только Мурашу, который, должно быть, крепко спал в своем сарае.
40
— Вставай, скотина! Пора на каторжные работы!
Наверное, я ошибаюсь, если считаю, что когда-то жил другой жизнью, что у меня был офис, подчиненные, машина, квартира, я ходил в гастрономы и бани. Ничего никогда не было, кроме этого сарая и окрика: «Вставай, скотина!»
Сколько солнца! Сколько света! Ночная драка представляется не более чем дурным сном. Вот только пластырь на переносице Дацыка не дает окончательно утратить чувство реальности. Это я поставил свою отметину. Тело ноет и болит, но я уже привык к этому. Не болит только мертвое тело.
Дацык подвел меня к столу и кивнул на лавку. Напротив меня, приподняв голову, сидел Мураш — безучастный, обмякший, как мешок с соломой. Глаз моего юного друга из фиолетового стал асфальтово-синим. Альбинос, склонившись над его лицом, тихо насвистывал себе под нос, осторожно ощупывал опухоль, надавливал на то место, где когда-то была бровь, и из тонкой щели, поглотившей глаз, выползла ядовито-желтая капелька гноя.
— Хреново, Антошка, — произнес Альбинос, выпрямившись и скрестив на груди руки. — У тебя может начаться сепсис мозга. Тебе надо срочно в больницу.
— Я должен найти место гибели моего отца, — упрямо повторил Мураш.
— Про отца мы слышали, и в эту сказку уже никто не верит. Ты о своей жизни подумай.
— Жизнь — это самое дорогое, что у нас есть, — поучая, добавила Лера.
Она сидела напротив Тучкиной и — я не мог поверить своим глазам! — старательно наносила ей на лоб и щеки тональный крем, закрашивая ссадины и синяки.
— Замри! — сказала она и, высунув кончик языка от усердия, стала аккуратно размазывать крем под глазом у Тучкиной. Соперница послушно замерла, даже дышать перестала. Лера отступила на шаг, склонила голову, любуясь своей работой.
— Почти ничего не видно… А знаешь, что я подумала? Тебе пойдет хвостик. Никогда не носила? Погоди, сейчас я из тебя красавицу сделаю…
Что происходит? Все заняты зализыванием ран и ссадин. Началось дружное примирение и братание? Я жевал безвкусный старый хлеб и поддевал вилкой макароны с тушенкой. Альбинос налил мне водки. Ничего с его челюстью не случилось. Выглядит неплохо, только подпух малость да в уголке губ запеклась кровь. Бесконечно ненавидеть невозможно. Ненависть — это титаническая работа, потому что она всегда противоестественна, она не свойственна природе человека. Наше нормальное состояние — это любовь. Ненависть же вытягивает из нас все соки, и рано или поздно приходится приглушать воинственный пыл и становиться человеком, чтобы не мумифицироваться раньше времени.
— Я думаю, что сегодня мы найдем машину, — сказал Альбинос. Он раскрыл аптечку, достал пипетку и ампулу с прозрачной жидкостью. Надломил у нее кончик, набрал в пипетку лекарства и стал закапывать Мурашу в его безобразный гниющий глаз. — И ты наконец образумишься, и мы все дружненько отведем тебя в больницу. Да, Антошка?
Лера расчесывала волосы Тучкиной большим деревянным гребешком, приглаживала их ладонью, любовалась, как они радужно переливаются в солнечных лучах. Затем туго стянула хвостик и скрепила его резинкой. Отошла, полюбовалась.
— Вот так тебе в сто раз больше идет! Альбинос, правда так ей лучше?
— Спасибо тебе, — от души произнесла Тучкина. — Ты извини меня…
— Это ты меня извини. Я же не знала… Теперь будем дружить, правда?
Девушки обнялись и поцеловались. Дацык недоверчиво косился на них и кривил губы. Альбинос присыпал ватный тампон сухим стрептоцидом, приложил его к глазу Мураша и закрепил крест-накрест лейкопластырем.
— Постарайся, чтобы туда не попала грязь, — сказал он, убирая упаковки и ампулы в сумочку. Тучкина собрала посуду, сложила ее на краю стола и взялась за ведро.
— Пойду за водой…
— Тебе нельзя носить тяжести! — тотчас возразила Лера. — Я сама схожу! Сиди, отдыхай!
Лера взяла ведро и пошла к леднику. Тучкина некоторое время смотрела на ее тоненькую спину, затем вдруг окликнула девушку и догнала ее.
— Я с тобой!
Когда девушки исчезли из виду, Дацык, стругая кухонным ножом палочку, как бы мимоходом спросил Альбиноса:
— И не тяжело тебе это двойное ярмо на своей шее таскать?
— Это не ярмо, — ответил Альбинос, поднимая с земли свой сноуборд и внимательно осматривая кант. — Это мантия. Или рыцарский плащ. Или плащаница… В общем, то, что еще худо-бедно поддерживает во мне человека. Не было бы их — давно бы в животное превратился.
— Надолго ли? — мрачным голосом спросил Дацык.
— Что «надолго»? — не понял Альбинос, бережно кладя доску на стол.
Дацык опустил глаза и с удвоенной силой стал стругать палочку.
— Я думаю о том, кто из них вернется. А кто нет…Альбинос дернулся, будто сноуборд был горячим, как утюг, вскинул голову и посмотрел в ту сторону, куда ушли девушки.
— За плащаницей следить надо, Альбино, — назидательно произнес Дацык. — А то по швам разойдется.
— Да вся беда в том, — произнес Альбинос, с тревогой глядя в сторону ледника, — что швов-то нет…
Я смотрел на Мураша с тихим содроганием. Правда, пластырь, закрывающий часть его истерзанного лица, создавал иллюзию медицинского оптимизма, как будто теперь дело пошло на лад и скоро под ватным тампоном вылупится новенький голубенький глазик, который будет смотреть на мир весело и дерзко.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34