https://wodolei.ru/catalog/smesiteli/dlya_rakoviny/odnorichazhnie/
Подобное воспитание представляет собой серьезную помеху для девочки – ведь ей необходимо обладать очень яркой индивидуальностью, чтобы избежать дурных манер и привычек, которые ей прививают в ранние годы. Чем проще одета маленькая девочка – зимой это свитерочки с юбочками, летом классическое хлопчатобумажное платьице, – тем наряднее она выглядит, Любому человеку следует как можно раньте понять, чmo умеренность и простота являются основами элегантности.
Когда мне было девять лет, меня перевели из католической школы в обычную. Там я познакомилась с Лизой Файнголд, которая стала моей лучшей подругой на полтора года и моим кумиром во всем, что касается моды, на всю жизнь. Ее мать Нэнси приехала из Нью-Йорка и была образцом столичного шарма. Тоненькая как тростинка, с длинными каштановыми волосами и изящными чертами лица, она ходила и двигалась так, словно была сделана не из плоти, а из китайского фарфора самых лучших и изысканных сортов.
Моя же мать в тот год была занята экспериментом с бесполой одеждой, к моему глубочайшему разочарованию. Прочитав какую-то книгу о коммунистическом Китае, она была настолько потрясена строгостью и аскетизмом жизни китайцев, что решила, по-видимому, даже превзойти их, проходив целый месяц в одном и том же шерстяном брючном костюме. (Это были семидесятые годы.) Нэнси Файнголд не выходила из дома иначе как на высоченных каблуках, а моя мать, регулярно таскавшая нас в длительные прогулки и походы по лесам, неизменно была одета в самодельные кожаные мокасины и в одну из немногочисленных и любимых ею гринписовских футболок. Я очень хотела, чтобы она отрастила длинные волосы, и даже откопала где-то старый парик, купленный еще в шестидесятые, но она наотрез отказалась изменить свой облик и распрощаться с короткой «инкубаторской» стрижкой. «В жизни есть вещи поважнее», – любила говаривать она. А я ничего не могла поделать и в душе страшно желала, чтобы она тоже была родом из Нью-Йорка и тоже была сделана из китайского фарфора.
У Лизы была собственная спальня и огромная кровать с оборчатым покрывалом – ну точно как в «Унесенных ветром». Подушки с изящными кружевными наволочками предназначались даже не для сна, а для красоты. На каминной полке в рядок сидели дорогие куклы с фарфоровыми личиками в роскошных нарядах, а на застекленных полках горки красного дерева выстроилась целая коллекция керамических и фарфоровых фигурок.
Темой для отдельного разговора могла стать одежда Лизы, привезенная ее матерью из Нью-Йорка, где та любила, не стесняясь в средствах, прогуляться по дорогим магазинам. Большинство вещей из Лизиного гардероба были высочайшего качества и предназначались только для сухой чистки, они аккуратно висели в рядок на вешалках в шкафу в специальных шелковых чехольчиках. Все эти вещи неизменно находились в идеальном состоянии, а главное – были нужного размера. У Лизы не было ни одного платья, перешедшего к ней от другого ребенка.
Дети, с которыми я дружила до знакомства с Лизой, были такими же, как я. Мы делили комнату с противными братишками и сестренками, проводя на полу посередине невидимую границу – ни дать ни взять, как во времена баталий Гражданской войны, – в тщетной попытке обрести хоть какую-то автономию и право на собственную жизнь и индивидуальность. Мы спали на тощих коечках и раскладушках, жили среди убогой, но крепко сколоченной мебели, по которой можно было, не задумываясь о последствиях, прыгать и лазать как угодно. А наши коллекции составляла всякая ползучая живность: пауки, жуки, слизняки и червяки. Мы держали их в банках и картонных коробках на сыроватой прохладной земле под крыльцом. У нас были свои представления о храбрости и отваге – например, считалось подвигом взять в руки гигантского слизняка, выползшего после грозы.
На большой перемене мы с Лизой, взявшись за руки, ходили кругами по школьному двору (Лиза никогда не играла в салки и вообще в какие-либо «потные» игры), и я засыпала ее бесконечными вопросами о ее жизни. Я представляла себе, как мои родители погибнут в ужасной автокатастрофе, и меня, безутешную девочку, удочерят Файнголды, я стану Лизиной сестрой.
Когда Лиза впервые пригласила меня к себе домой поиграть, я словно попала в какой-то сказочный мир. Дверь нам открыла домработница в аккуратном передничке. Она накормила нас обедом, который был не только горячим, но и непостижимо вкусным: спагетти с домашним соусом, не покупным, а приготовленным ее собственными руками! На случай, если мы не наедимся, нас ждал еще пудинг из тапиоки. Пышный и сладкий, он, как утверждала Лиза, был замешан на желатине, и поэтому она отказалась прикоснуться к нему! Мне, таким образом, досталось две порции.
Потом мы пошли к Лизе в комнату и уселись на кровать, убранную так, что она скорее походила на праздничный торт, так что помять ее означало бы разрушить всю эту красоту, поэтому мы присели лишь на краешек. Разгладив на коленках складочки юбки, Лиза уселась со скучающим видом. (Это невероятное умение всегда находиться в состоянии скуки привлекало меня в ней больше всего.)
– Может, нам поиграть в куклы? – предложила я, нетерпеливо поглядывая на ее чудесную коллекцию. Про себя я уже решила, какие из них будут балеринами, а кем овладеет дьявол. В тот год как раз вышел в прокат знаменитый «Экзорсист», и, хотя нам с братом и сестрой по возрасту еще не полагалось смотреть такие фильмы, нас ужасно увлекал этот сюжет. Тобой овладевает дьявол, и ты начинаешь изрыгать из себя зеленую рвотную массу и издавать страшные-престрашные нечеловеческие звуки. К тому же этот сюжет очень мило контрастировал с балетной темой.
– Пусть всеми темноволосыми как будто бы овладеет дьявол, а блондинки все будут балеринами.
Промолчав, Лиза посмотрела на меня как на умственно отсталую.
– А можно и наоборот, – с готовностью выдвинула я другой вариант.
– С ними нельзя играть, на них можно только смотреть, – произнесла она.
Мне хотелось спросить почему, но желание произвести на подругу впечатление удержало меня – зачем привлекать внимание к тому факту, что я абсолютно незнакома с этикетом обращения с фарфоровыми куколками?
– Ну да, конечно. А почему бы нам тогда не построить под кроватью городок вон для тех фигурок? Какая-нибудь зеленая ткань могла бы быть озером, и тумбочку можно пристроить к делу… Представим себе, как будто они попали в мир великанов…
По болезненному выражению ее лица я поняла, что теряю подругу.
– Луиза… – начала было она и замолчала.
Лиза не могла объяснить мне, что собой представляет ее мир, точно также, как я не могла понять его. Да ей до сих пор и не приходилось это делать. Наконец, как ребенок, наизусть вызубривший катехизис, она сказала:
– Некоторые вещи созданы для того, чтобы на них смотреть, а не трогать руками.
– Да… – По моему виду было ясно, что я этого не поняла.
Лиза улыбнулась мне, я ей тоже. И так мы сидели, улыбаясь друг другу и каждая считая другую чокнутой.
– Придумала! – сказала она наконец. – Давай поднимемся на чердак и будем там наряжать собаку в детские одежки.
К счастью, в мире есть вещи, возвышающиеся над культурной разобщенностью.
А однажды Файнголды пригласили меня на ужин в ресторане. По такому торжественному случаю я надела свое лучшее платье, которое, учитывая все мои пожелания, сшила для меня бабушка Ирена. Мы вместе выбрали материю – жесткую хлопчатобумажную ткань с ярко-голубыми и красными цветами на белом фоне, и бабушка придумала сделать рукава фонариками, украсив их и весь перед кружевами, которые пришивала вручную.
Я принесла платье в школу прямо на плечиках и повесила его в свой шкафчик. К сожалению, его успела увидеть одна из девочек, а мне очень хотелось, чтобы оно было сюрпризом для Лизы – я искренне верила, что как только она увидит меня в нем, то сама захочет, чтобы мы стали сестрами.
После школы мы пошли к ней и играли. Игра заключалась в том, чтобы доставать с застекленных полок горки все миниатюрные фигурки по очереди, разглядывать их, а потом в том же порядке ставить на прежнее место. Потом мы услышали, как кто-то пришел, и Лиза сказала:
– Надо приготовиться.
Мы надели платья, причесали друг друга и спустились вниз. Лиза ничего не сказала о моем платье, а я о ее – черном бархатном с кремового цвета кушачком из атласной ленты. Имелось в виду, что обе мы выглядим как сказочные принцессы.
На кухне мы увидели доктора Файнголда – он ел тапиоковый пудинг прямо из формочки, вынутой из холодильника. Высокий, стройный, кареглазый, с волнистыми черными волосами и романтическими усами, он сразу же показался мне самым красивым мужчиной на свете. Он увлекался собиранием черепашек, которых держал во всевозможных резервуарах и пластиковых коробочках в подвале. Занятие это мне казалось восхитительным, зато Лиза считала его грязным и вульгарным. Но главное, он любил играть на фортепьяно.
– Папа, никогда не делай этого, – сказала Лиза вяло, без особых эмоций. (Даже родители любыми своими поступками не могли вывести ее из состояния скуки.)
– Ладно, пусть это будет наш маленький секрет, – сказал он, бросая ложку в раковину. – А знаете что, девочки, давайте-ка я вам что-нибудь сыграю!
Мы перешли в гостиную, и он сел за инструмент. Он играл, а я кружилась в танце вокруг рояля, мы смеялись и подзадоривали друг друга. Когда я делала какой-нибудь пируэт, он кричал: «А ну-ка еще!»
Лизин отец налегал на клавиши, а я радостно хлопала в ладоши и требовала играть еще. Лиза танцевать не любила, она вообще испытывала неприязнь к любой физической активности, поэтому сейчас уныло стояла возле рояля и хмурилась. Когда доктор Файнголд запел «Мона Лиза» (мне этот порыв показался немного истеричным), его дочь никак не отреагировала. И все же, как бы там ни было, мы чудесно провели время.
Мы даже не слышали, как вошла Нэнси. Заметив ее, доктор Файнголд сразу перестал играть. Я стояла посреди комнаты, улыбаясь и пытаясь отдышаться. Я была счастлива – я только что выписывала пируэты в своем самом лучшем платье. Если когда-нибудь они захотят удочерить меня, то это наверняка должно произойти сейчас.
Нэнси Файнголд молча стояла в дверном проеме, потом сказала:
– Думаю, девочки, вам пора идти готовиться.
– Мама, а мы уже готовы, – каким-то непривычно тихим голосом сообщила Лиза.
Нэнси повернулась ко мне:
– Ты будешь в этом?
Я кивнула. Был ли это провокационный вопрос? Тогда она снова повернулась к Лизе и поинтересовалась:
– Неужели у тебя не нашлось ничего, что можно было бы на нее надеть?
Мне вдруг стало холодно. Обычно такое бывает с нами, когда кто-то говорит в нашем присутствии о нас так, словно мы стул или другой предмет мебели.
– Нэн! – вмешался доктор Файнголд. Она ответила ему недовольной гримасой.
– Не надо драматизировать, Мел! – Наклонившись, чтобы поближе исследовать мой наряд, она сладоточиво улыбнулась. – Луиза, это платье очень хорошее, но у Лизы найдется для тебя получше.
– Мама! – На лице Лизы читался неподдельный ужас – ее явно еще никогда не просили делиться личными вещами с кем бы то ни было.
Нэнси Файнголд, по-видимому, считала себя гением, попавшим в мир идиотов. С картинным вздохом она закатила глаза – увеличенная копия любимой гримаски Лизы.
– Ну хорошо. Тогда как насчет кардигана?
Доктор Файнголд вышел из комнаты, а Лиза удрученно смотрела в пол.
Ее мать, в длинной норковой шубе и на высоких тонких каблуках, казалось, не выдержит такого долгого ожидания. Ее большие карие глаза изучали комнату в поисках хоть какого-нибудь подтверждения моей слабости. Не найдя ничего, она открыла рот, но так ничего и не сказала. Тогда она снова закрыла его – в тот момент она была похожа на чревовещателя, и я едва удержалась от смеха. Ее нежные холеные ручки сцепились замочком в жесте растерянности, потом, зазвенев золотыми браслетами, безвольно опустились вдоль тела.
Этого я вынести уже не могла, поэтому вдруг выпалила:
– Я надену кардиган!
Она посмотрела на меня и торжествующе улыбнулась, потом, подтолкнув Лизу к двери, сказала:
– Давай-ка быстренько сбегай наверх и принеси какой-нибудь синий кардиган.
Лиза потащилась исполнять веденное со скоростью одного из моих великанов-слизняков.
Теперь мы с ее матерью остались в комнате одни. Я посмотрела на нее, но она, не удостоив меня взглядом, опустилась на колени и подтянула мои гольфы на одинаковую высоту. Я уловила аромат ее духов, лака для волос и какой-то мускусный дух, напоминавший запах алюминия, исходивший от ее шубы, когда она погладила меня рукой по волосам. Об этом я мечтала месяцами, я хотела, чтобы она прикоснулась ко мне, я хотела подбежать к ней и обнять за шею, прижаться, уткнуться головой ей в плечо и сказать ей, как сильно я ее люблю. И вот теперь, когда, казалось бы, могла это сделать, я стояла, не в силах пошевельнуться.
Некоторые вещи созданы для того, чтобы на них смотреть, а не трогать руками. Нэнси Файнголд принадлежала к их числу.
Мы поехали в ресторан, и на мне был кардиган.
Отец приехал забрать меня на нашей старой семейной развалюхе. Когда я запрыгнула на переднее сиденье, то чувствовала себя свободной и очень, очень старой.
– Ну, Горошинка? Как прошел вечер? – поинтересовался он. – Им понравилось твое платье?
– Не знаю, пап. По-моему, они не поняли.
Он рассмеялся:
– А что там нужно было понимать?
– Все, – сказала я. Абсолютно все.
В ожидании малыша
Период, когда женщина ждет рождения ребенка, как известно, далеко не всегда благотворно сказывается, на, элегантности. Не лучший цвет, лица, раздавшееся вширь тело, неуклюжая фигуру – все это завершает образ, который отнюдь не легко видеть перед собой в зеркале. Но поскольку noчти каждая женщина рано пли поздно обязана, пройти через это испытание, то лучше подойти к нему с положительным настроем и даже постараться, извлечь из него максимальную пользу.
Прежде всего, не стоит приобретать много одежды – лучше купить всего несколько вещей, которые вы будете носить в течение беременности, что называется, не снимая, пока, они не опротивят вам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39