Офицеры захлопнули дверцу, отдали честь и сели в свой экипаж, где уже находились две служанки эрцгерцогини.
Был подан сигнал к отъезду, и первый экипаж – с офицерами – тотчас помчался во всю прыть.
Дорога поворачивала в сторону почти за углом гостиницы «Золотая цапля». Коляска офицеров уже скрылась из вида, когда кучер эрцгерцогини только еще готовился пустить вслед за ней и своих лошадей.
Между тем ла Виолетт, Анрио и Монтрон, переодетый поваром, окружили экипаж. Отставной тамбурмажор и генерал наблюдали за кучером и солдатом, сидевшим на козлах возле него; Монтрон стоял у дверцы Марии Луизы.
– Погодите! – сказал он кучеру и, сделав шаг вперед, с любезной миной подал букет эрцгерцогине.
Приняв цветы, Мария Луиза поблагодарила и спросила:
– Почему же мы не двигаемся с места?
– Трогай! – приказал кучеру Монтрон.
Тот, размахнувшись, хлестнул сразу по всем лошадям. Ретивые кони тотчас же пустились галопом и завернули за угол гостиницы вслед за ускакавшим экипажем, но карета не тронулась с места.
Оторопевший, с вытянутой рукою, хлопая бичом в воздухе, возница провожал взором своих рысаков. Он хотел спрыгнуть с козел и бежать вдогонку за умчавшимися конями, которые оторвались от экипажа точно по мановению волшебной палочки. Однако ему не дали опомниться: сильная рука ла Виолетта схватила его, сдернула с козел, и кучер, совершенно ошеломленный, очутился на земле, не будучи в состоянии дать себе отчет в невероятных происшествиях, случившихся с ним.
Анрио, со своей стороны, стащил вниз растерявшегося солдата и, приставив ему к груди пистолет, вынудил его пятиться назад до входа в конюшню. Тут, отняв у него ружье, Анрио запер беднягу и поспешил на выручку ла Виолетту, боровшемуся с возницей.
Тот отбивался, вопил: «Лошади, мои лошади», – и хотел убежать. Однако ла Виолетт и Анрио с помощью болтавшихся постромков, перерезанных ими в ту минуту, когда провожатые офицеры пересмеивались между собою и повернулись спиной, стоя на пороге гостиницы, связали сопротивлявшегося кучера и втолкнули его в конюшню; солдат был проворно связан двумя веревками и посажен возле него на солому, служившую подстилкой лошадям.
Анрио предупредил этих людей, что им не сделают никакого вреда, если они будут сидеть смирно, но при малейшей попытке к бегству прострелят им головы.
– Успокойтесь, однако, – сказал он своим пленникам, – эрцгерцогиня, как и вы сами, не подвергается никакой опасности. Завтра вы узнаете, кто мы такие и чьим именем действуем здесь. Вероятно, офицеры заметят под горою, что за ними никто не последовал, и вернутся обратно на поиски эрцгерцогини, вообразив, что случилось несчастье. Они будут здесь приблизительно через час и освободят вас. Имейте же немного терпения.
– Иначе не видать вам больше Вены! – вмешался ла Виолетт. – Живее, генерал, время не терпит! – прибавил он, обращаясь к Анрио, который прислушивался к разговору на дороге. – Кажется, эрцгерцогиня зовет нас, – сказал он.
– Хорошо! Будем же действовать в свою очередь!
Удивленная неподвижностью экипажа и смутно заметив исчезновение с козел кучера и солдата, Мария Луиза высунулась из окна кареты и спросила:
– Что это значит? Почему мы не едем?
Стояла ночь, темная, мглистая. Единственный огонек светился в конюшне, дверь которой снова отворилась. В поднимавшемся из долины тумане нельзя было ничего различить.
Монтрон приблизился, услыхав, что эрцгерцогиня осведомлялась о причине остановки, и спокойно ответил ей:
– Это пустяки. Не тревожьтесь, ваше высочество! Маленькая неудача с упряжкой. Сейчас произведут починку. Это дело одной минуты.
– Какая скука! В котором же часу доберемся мы до Карлсбада?
– Задержка выйдет незначительная. Вооружитесь терпением, ваше высочество. Не угодно ли будет вам выйти, пока починят сбрую?
– Не стоит! – сухо возразила Мария Луиза и снова забилась в угол кареты, видимо недовольная.
Дверь конюшни опять отворилась, пропустив полосу света. Лошади были приведены и поставлены в оглобли.
– Скоро ли мы тронемся? – крикнула Мария Луиза сердитым тоном.
Ответом ей послужило хлопанье бича.
Лошади побежали. Марии Луизе показалось, что экипаж повернул назад, однако она не придала этому значения.
Лошади быстро неслись, но через час одна из них упала в изнеможении, обливаясь потом.
Новая остановка вывела из себя эрцгерцогиню, и она, высунувшись из дверцы экипажа, крикнула:
– Что случилось? Мы, кажется, никогда не приедем! Где мы теперь?
Кругом был лес.
Мария Луиза поняла, что случилась беда.
– Я хочу выйти! Мне страшно! – крикнула она. – Отворите, отворите скорей!
Так как ее голоса, по-видимому, не расслышали, а упавшая лошадь несмотря на все усилия возницы не поднималась, то эрцгерцогиня приказала гувернантке отпереть дверцу. Женщина исполнила приказание, и Мария Луиза спрыгнула на землю.
Она остолбенела, увидав при свете фонарей двоих мужчин, закутанных в длинные плащи; они суетились около упавшей лошади, стараясь поставить ее на ноги. Мария Луиза не узнавала кучера, ехавшего с нею. Солдата, которому следовало сидеть на козлах, заменял человек громадного роста. Она слегка вскрикнула от испуга и спросила:
– Кто вы такие? Вы не из моей свиты. Что значит это приключение? Отвечайте!
– Не бойтесь, ваше высочество, – сказал один из мужчин, поднимавших лошадь, – вы среди верных слуг.
– Но вы не из числа людей, сопровождавших меня из Вены. Я не знаю вас. Уж не злодеи ли вы? Я приказываю вам немедленно присоединиться к экипажу моих офицеров!
– Ваше величество, – вмешался ла Виолетт, – вы должны извинить нам эту остановку. Лошади выбились из сил.
– Мы вынуждены просить вас, ваше величество, – в свою очередь сказал Анрио, – дойти с нами пешком до ближайшей деревни, где нам дадут лошадей.
– Ваше величество, я думаю, вы извините нас за то, что мы везем по таким плохим дорогам. Ведь эта дорога вашего августейшего отца, – заметил Монтрон, подходя и кланяясь с изяществом дипломата старого режима.
Мария Луиза не знала, что подумать; она все еще верила в простую дорожную случайность.
Лес, в котором они очутились, скверная дорога, темная ночь, – все производило впечатление на высокую путешественницу, однако не пугало ее; она лишь не отдавала себе ясного отчета в перемене, происшедшей с персоналом, обязанным сопровождать ее до Карлсбада. Кто такие были эти трое людей, одетые так просто? Они не походили ни на убийц, ни на грабителей, однако их вид, скорее странный, чем грозный, мог внушать в этом уединенном месте только страх.
Мария Луиза нисколько не была трусливой, изнеженной самкой, которая трепещет от малейшего пустяка; она была гораздо энергичнее, чем думали и как ее рисовали, приписывая ей, судя по ее виду полной блондинки и влюбленной кошечки, чисто воображаемую слабость. Сопротивление, которое оказала она желаниям Наполеона, умолявшего ее приехать к нему на остров Эльба, стойкость, с какой, несмотря на множество преград, способных остановить не одну женщину, Мария Луиза осуществила свой план поселиться с Нейппергом в Пармском герцогстве, составлявшем единственный предмет ее честолюбивых желаний, доказывают с избытком, что эта бывшая императрица проявила себя, особенно после падения супруга, личностью настойчивой и деятельной.
Вдобавок она была эрцгерцогиней и дочерью императора и чувствовала себя под защитой своей короны, своих предков, своей крови и своего сана.
Мария Луиза, совершенно успокоившись и овладев собой при этих мыслях, спрашивала себя, чего хотят от нее незнакомцы, с которыми она очутилась в лесу, разлученная со своими провожатыми. Она нисколько не боялась за свою жизнь, но хотела разгадать эту загадку, а потому, выйдя сама из кареты, приказала гувернантке-немке выйти с маленьким Римским королем.
Поставленный наземь ребенок начал испуганно озираться. После ужина он заснул, убаюканный качкой экипажа, и это внезапное пробуждение не понравилось ему, и он обратился к матери.
В приливе нежности та обвила его руками, обычно скупыми на материнскую ласку, но этот порыв любви к сыну был внушен ей себялюбием. Мария Луиза сознавала, что если таинственные люди, во власти которых она очутилась на время, питали злые умыслы на ее счет, то присутствие ребенка обезоружит их.
Ободрившись от этой мысли, она посмотрела на троих незнакомцев, выстроившихся перед нею в ряд, подобно солдатам на параде, и повторила свой вопрос:
– Кто вы такие? Что вам от меня нужно? Вы именуете меня титулом, который не принадлежит мне более. Я – австрийская эрцгерцогиня!
– Для нас, ваше величество, вы по-прежнему остаетесь императрицей французов и не можете быть никем иным! – возразил Монтрон с грациозным поклоном.
Тут Римский король, с удивлением смотревший на троих мужчин, стоявших на дороге и ярко освещенных светом фонарей, дернул мать за юбку и сказал:
– Ведь это тот самый высокий солдат, которого мы видели сейчас в гостинице, где ужинали.
Мария Луиза внимательно вгляделась в ла Виолетта, указанного ей сыном, и подтвердила:
– В самом деле! Я как будто узнаю этого человека. Я видела его в гостинице, где мы останавливались. Ведь вы, кажется, содержатель почты? – обратилась она с вопросом к ла Виолетту.
Тут заговорил Анрио, заметив смущение отставного тамбурмажора, не решавшегося дать откровенный ответ:
– Ваше величество, вы не должны оставаться долее в неведении о том, кто мы такие. Но так как вы можете усомниться в моей правдивости и не поверить мне на слово, то мы предъявим вам знак, который убедит вас.
– Что значит этот маскарад, господа? Находимся ли мы на пути в Карлсбад?
– Мы на пути во Францию, – ответил Монтрон, – и если будет угодно Богу и вам, ваше величество, то с помощью лошадей, ожидающих нас в соседней деревне, завтра мы переправимся через границу.
– Я хочу ехать в Карлсбад и не желаю возвращаться во Францию! – воскликнула тогда испуганная Мария Луиза и сделала шаг к троим людям, увлекая за собой сына, уцепившегося за ее платье. – Если вы, как можно судить по вашей наружности, не злодеи, не разбойники, – произнесла она слегка взволнованным голосом, – то немедленно доставьте меня на уцелевшей лошади на карлсбадскую дорогу. Я так хочу! Я приказываю вам это!
– Мы в отчаянии, что не можем исполнить первое желание, выраженное вами, ваше величество, ибо мы должны повиноваться высочайшим повелениям императора!
– Моего отца? Это не может быть…
– Мы – не злодеи, ваше величество, мы – солдаты, а вот наше знамя! – воскликнул Анрио и, обернувшись к товарищам, он скомандовал: – Солдаты императора Наполеона, под знамя!
Тут, проворно распахнув плащи, трое мужчин представили удивленной Марии Луизе три цвета революции и империи, опоясывавшие их стан.
Они стали в ряд в заранее условленном порядке: синяя опояска Анрио, белая – Монтрона и красная – ла Виолетта образовали священные цвета Франции.
Затем трое французов развязали символические пояса, а ла Виолетт подал свою дубинку Монтрону; последний ловко сколол булавками три лоскута материи и прикрепил их к трости тамбурмажора как к древку.
Ла Виолетт торжественно распустил знамя, а генерал Анрио, обнажив голову, сказал ошеломленной Марии Луизе, сердце которой закипело гневом:
– Вы узнаете, ваше величество, эти три цвета? Они ваши собственные в силу вашего брака с императором Наполеоном. От имени императора, пославшего нас сюда, мы почтительно спрашиваем вас, ваше величество, согласны ли вы, уступая его желаниям, последовать за нами! Где знамя, там долг и честь!
– А, так это Наполеон дал вам милое поручение остановить в лесу ночью женщину с ребенком! Вот оно что! Так ваш Наполеон превратился теперь в атамана разбойников?
Эти насмешливые и обидные слова оскорбили троих товарищей. Они давали им мало надежды на успех их предприятия.
– Вы не узнаете меня, ваше величество? – продолжал Анрио. – Ведь это я имел честь представить вам на частной аудиенции письмо его величества императора.
– Так это вы переоделись аббатом? Вы были арестованы, заключены в тюрьму, бежали оттуда, а теперь преобразились в контрабандиста, браконьера или невесть что такое! Неужели вы и тот, кто послал вас, воображаете, что подобные приемы, подобные комедии способны оказать какое-нибудь влияние на австрийскую эрцгерцогиню? Разочаруйтесь, господин комедиант!
– Я не комедиант, ваше величество, – серьезным и печальным тоном возразил Анрио. – Я генерал, состоящий на службе императора, один из его адъютантов: меня зовут Анрио.
– Генерал Анрио! Вы? – с каким-то скорбным любопытством воскликнула Мария Луиза.
Ей были известны кровные узы, порванные молодым офицером, захотевшим остаться французом, и соединявшие приемыша супруги маршала Лефевра с графом Нейппергом, и она не могла удержаться, чтобы с большим вниманием и интересом не остановить на нем взгляд. Перед нею были не вульгарные искатели приключений; она почти могла вступить с ними в объяснения. Поэтому, подумав об этом, Мария Луиза, к которой вернулось хладнокровие, продолжала:
– Вы взяли на себя, генерал, миссию, совершенно не согласную с воинской честью. Допустим, что Наполеон был достаточно сумасброден, чтобы придумать настолько же нелепую, насколько невероятную затею. Но как хватило у вас отваги взяться за подобное предприятие? Ах, вот в чем дело! Вы думали, что я соглашусь на ваши предложения. Что вам достаточно показать мне знамя, переставшее быть моим, чтобы я тотчас выразила согласие следовать за вами? Должно быть, вы считали меня крайне безрассудной женщиной, одержимой страстью к приключениям!
– Мы полагали, что нам достаточно заговорить о вашем супруге, показать вам цвета Франции и предложить средства переправиться через границу, чтобы вы с восторгом воспользовались случаем вернуть себе вместе со свободой ваше место на первом троне Европы.
– Значит, вы считаете меня пленницей в Вене? Ну, знаете, Наполеону давно следовало выкинуть эти идеи из головы. Он должен знать, есть ли у меня желание приехать к нему в Париж.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20