Выразив удовольствие ловкостью Маркизы, ла Виолетт пробормотал:
– Сможет ли Рагуз как следует стеречь по крайней мере?
Затем он принялся выполнять вторую половину своей задачи. Она состояла в том, чтобы доставить Анрио длинношерстного вестника.
Ла Виолетт осторожно просвистел знаменитую в то время песенку: «На славу империи…», но затем смолк, с некоторым испугом думая, что стоит страже заметить его, как ему немыслимо будет удрать, а тогда все будет проиграно.
Прошло несколько тревожных секунд. Вдруг над головой тамбурмажора раздался свист, продолживший начатую патриотическую песенку. Ла Виолетт понял, что это Анрио Дал ему знать, что он уловил сигнал.
Будучи уже предупрежден о присутствии тамбурмажора в окрестностях тюрьмы с того дня, когда директор собачьей труппы устроил на площади представление, Анрио каждую минуту ждал появления обещанной ему ла Виолеттом помощи. Он вскарабкался на стул, который вместе со столом и убогим ложем составлял всю меблировку камеры, и, подтянувшись к окну, наудачу произнес во мрак ночи, среди которого не мог видеть ла Виолетта:
– Это вы, товарищ?
– Да, генерал, будьте внимательны! Вытяните руку наружу, через решетку, если можете!
– Ладно. А что надо сделать?
– Взять то, что вам принесет Маркиза.
– Кто это – Маркиза?
– Моя собака. Тише!
Вдали, во дворе, раздался шум тяжелых шагов приближавшегося обхода. Это сменяли часовых.
Анрио просунул руку между решеткой, как ему советовал ла Виолетт, и замер в томительном нетерпении. Вдруг он почувствовал, что о его руку трется что-то шелковистое, мягкое, в чем он узнал собачью шерсть… Нащупывая далее, его рука соприкоснулась с мордой собаки, в которой торчал какой-то сверток.
Анрио взял этот сверток; то был моток веревки. В то же время послышался голос ла Виолетта, говоривший:
– Распустите веревку и оставьте один конец во рту у Маркизы.
Анрио повиновался. Собака исчезла в темноте, унося с собой конец веревки, другой конец остался у узника.
Таким образом веревка, протянутая между камерой и ла Виолеттом, послужила средством сообщения. Тамбурмажор поспешил передать этим путем генералу последовательно пилу, ножницы для холодной резки железа, заряженный пистолет, кошелек с золотом и карандаш с бумагой; с помощью этого Анрио было уже нетрудно обрести свободу.
– Спасибо! До скорого свидания! – сказал он, бросая в пространство эти слова по адресу своего смелого и ловкого спасителя.
Тем временем ла Виолетт с массой предосторожностей спускал умную Маркизу по веревочной лестнице с крыши. Хотя спуск и оказался труднее подъема, но собаке в конце концов удалось достичь земли.
Что касается самого ла Виолетта, то он прыгнул вниз, согнув колени. Однако высота оказалась более значительной, чем он рассчитывал; он легко мог разбиться насмерть в этом прыжке. Но он упал на какую-то мягкую, большую массу, которая смягчила толчок, так что он не испытал никаких повреждений.
Это был Рагуз, который спокойно улегся у подножия стены и тело которого образовало как бы матрац. Громадным весом тела ла Виолетта собака была раздавлена. Долгий вздох вырвался из ее пасти, словно из отверстия продырявленного игрушечного воздушного шара, и после этого бедный Кронпринц околел.
Ла Виолетт некоторое время взволнованно смотрел на издохшего пуделя, а затем, погладив рукой труп несчастного животного, спасшего его в опасном прыжке и поплатившегося за это жизнью, грустно взвалил его на плечи: не следовало, чтобы обход нашел свидетеля-обличителя здесь, около стен крепости.
Тамбурмажор унес собаку к берегу Дуная и спрятал там в ров, а затем, закрыв труп ветками и листьями и завалив камнями, ушел, обещая про себя вернуться сюда на следующий день с инструментами, чтобы приготовить Кронпринцу достойную могилу.
VIII
Наполеон прогуливался по своему кабинету в Елисейском дворце, когда ему доложили о приходе шевалье Флери де Шабулона. Он сейчас же принял этого юного авантюриста, который приезжал за ним на остров Эльба и был одним из главных инициаторов его чудесного возвращения.
Флери де Шабулон получил звание секретаря императора. Будучи глубоко предан последнему, видя, как повсюду куют измену, замыкая его дорогого императора во враждебный круг предательства, смелый и проницательный молодой человек добровольно взялся за контрполицейские обязанности. Угадав двойственную и тройственную игру, которую вел Фушэ (этот многообразный предатель составлял заговоры со всеми партиями и старался заварить кашу покруче, чтобы потом в образовавшейся неразберихе правильнее избрать, кому именно выгоднее всего служить), Флери де Шабулон следил за каждым шагом министра полиции. Он шпионил за ним, следил, не спускал с него взора, и ни одно из его движений не ускользало от Флери.
Поэтому, получив в секретариате письмо, написанное Паком, беспокоившимся относительно исчезновений Амелии Нейпперг и умолявшим императора вмешаться, чтобы защитить молодую девушку, Флери отложил его в сторону и прямо показал императору.
Имени Фушэ оказалось достаточно, чтобы император узнал о просьбе маленького агента полиции; Наполеон решил лично заняться этим делом и вырвать дочь своего смертельного врага из рук герцога д'Отранте.
Благодаря Флери маленький домик министра полиции, расположенный в Менильмонтане, был вскоре обозначен как место, куда Фушэ отвез свою жертву. Наполеон явился туда, и таким образом состоялось освобождение Амелии Нейплерг. Наполеон отвез ее в Елисейский дворец и поручил жене генерала Бертран заботиться о его протеже в ожидании, пока выяснится, что следует с нею делать.
Наполеон не мог не обратить внимания на грацию и очарование этой молодой девушки. Она предстала перед ним в ореоле такой простоты, которая счастливо выделяла ее из среды манерных придворных дам, и при виде ее красоты и юности император почувствовал, словно сам молодеет душой, словно может еще любить с прежним пылом и страстью. Наполеон, Антей войны и политики, пораженный, раздавленный перевесом сил бесчисленных противников в тот самый момент, когда все ждали его падения, вновь воспрянул духом, так как вместе со способностью любить у него появилась способность бороться, желание победить.
На его суровом лице возникла улыбка, когда при имени Флери де Шабулона в его памяти встал образ молодой девушки, освобожденной благодаря вмешательству секретаря.
Прогоняя от себя важные соображения, которыми был занят его деятельный ум в то время, он с удовольствием вызвал в памяти образ молодой девушки, сначала заплаканной, оскорбленной, потом радостной, трогательно-прекрасной, и в конце концов она вспомнилась ему в различные фазы своих злоключений. Задумавшись, он словно во сне пробормотал:
– Быть может, я всегда гонялся за тенью, упуская из вида жертву? К чему эта беспрерывная борьба для достижения какого-то результата? Может быть, счастье, которое столько раз уходило у меня из рук, еще когда-нибудь повернется ко мне? Не удастся ли мне теперь схватить его на лету, поймать и пришпилить к стене эту бабочку, которая столько раз давалась мне в руки и которую я каждый раз выпускал опять?
И Наполеон решил после беседы с Флери де Шабулоном, который несомненно принес ему какие-нибудь известия о Фушэ, а может быть, даже и доказательства какого-нибудь его вероломства, непременно отправиться к генеральше Бертран и переговорить с Амелией, которую он отдал на попечение этой даме.
– Что нового? – спросил император, здороваясь с молодым секретарем. – Какие новые выходки герцога д'Отранте укажете мне сегодня?
– Ваше величество, министр полиции изменяет вам.
– Это не новость! Но неужели вы полагаете, что он изменяет мне одному? Фушэ – артист по изменам; он настолько хорошо играл Людовиком Восемнадцатым, Меттернихом и коалицией, что решил поиграть и мной. Но я наперед знаю все его намерения. Он угодничает перед моими врагами, но продолжает служить и мне. Разве он не остановил опасного восстания в Вандее? И разве не он усмирил Сапино, Сазонне, Отишан? Если бы он вовремя не остановил всех этих мятежей, я был бы вынужден задержать армию, которую мне приходилось в тот момент готовить к выступлению. Неужели вы не признаете этих его заслуг, Флери?
– Нет, ваше величество! Он при помощи полиции и прессы действует открыто за вас да, кроме того, является представителем того среднего либерализма, который исповедует в настоящее время половина всей Франции, и своим присутствием в вашем совете успокаивает, так сказать, тех, которые иначе боялись бы за свою судьбу.
Флери де Шабулон остановился.
– Вы хотите сказать: «тех, которые боятся моего деспотизма», Флери? – воскликнул Наполеон. – Пожалуйста, говорите, что вы думаете, я не боюсь таких упреков. Я без малейшего колебания выдал хартию свобод, таких свобод, которых французы никогда до сих пор не имели. Я правлю при помощи двух палат, министры, назначенные мною, все ответственны, судьи независимы, осадное положение может быть введено только в случае нашествия неприятеля, цензура уничтожена, печати дана полная свобода, всем религиям дана полная свобода, и французский народ сохранил все свои суверенные права. Что нужно еще? Мои враги говорят, что нельзя верить в искренность моих чувств. Конечно, я не стал ангелом, но я понял, что в умах произошла перемена, и сам последовал этому примеру. Я знаю, что против моей хартии свобод поднимается глухой ропот, а между тем она настолько либеральна, что если я исчезну вместе с нею, то Франции придется пережить три революции и тридцать лет борьбы, чтобы отвоевать ее вновь. Но возвратимся к Фушэ! Что он делает в данный момент?
– Он только что писал к венскому двору.
– Неужели по поводу той миссии, которую я дал Монтрону? Кстати, как далеко продвинулся он со своим делом? Может быть, по этому поводу вы и утверждаете, что Фушэ изменяет мне?
Сильное волнение охватило Наполеона. Ему страстно захотелось узнать от Монтрона о том, что сделано им для побега императрицы.
Флери ответил, что Фушэ написал какое-то секретное письмо Меттерниху.
– Я знаю содержание этого письма, – ответил император. – Вот его копия в двух вариантах, – прибавил он с пренебрежительной улыбкой, после чего подошел к письменному столу и, вынув оттуда два письма, написанных сжатым, изящным почерком, показал их Флери, сказав: – Вот, прочтите! Почерк очень неразборчив, но содержание писем до того ясно, что разобрать слова нетрудно.
Флери взял первое письмо и прочел его вслух:
«Вас обманывают, мой дорогой князь. Наполеона призвала не только армия, но и народ. И кто имеет право препятствовать нам иметь императора, которого мы считаем наиболее подходящим для нас? Французский народ хочет мира, но будет ужасен во время войны. В короткое время под ружье будет собрано до миллиона экзальтированных людей Все троны рушатся при крике французской армии. Поэтому для Вас и для нас будет лучше, если Вы отвратите возможность войны».
Флери остановился, не будучи в состоянии разобрать какое-то слово.
– Этого достаточно, – сказал Наполеон, – возьмите и прочтите другое письмо, отправленное другим путем, чтобы оно не попало ко мне в руки.
Флери взял другое письмо, написанное тем же изящным и красивым почерком, но почти так же неудобочитаемое, как и первое, из-за того, что оно написано было очень мелко:
«Пишу Вам, дорогой князь, самым секретным образом, желая быть уверенным, могу ли я рассчитывать найти приют у Вас, если мне придется спасаться бегством. Наполеон обманывает положительно всех. Весь его модернизм – не что иное, как маска. Когда ему удастся получить прежнюю власть, он будет еще страшнее, и те, которых он теперь считает своими врагами, прежде всех почувствуют на себе силу его деспотической власти. Я один из них. Некоторые услуги, оказанные мной Людовику Восемнадцатому и другим союзным государям, обрекли меня на его месть. Поэтому-то я и хочу знать, могу ли я рассчитывать на Вашу поддержку в случае, если мне придется бежать из Франции. Говоря откровенно, мой дорогой князь, этот человек вернулся с Эльбы еще более безумным, чем он был, когда отправлялся туда. Но теперь с ним кончено. Как я уже сообщал Вам, через три месяца…»
– В каком из этих писем Фушэ говорит правду? – спросил Наполеон.
Флери молчал, боясь сказать, что герцог был откровенен во втором.
Однако Наполеон сам прервал молчание и заговорил с иронией в голосе:
– Фушэ искренен в обоих письмах. Он ненавидит меня и в то же время служит мне. Ведь он стремится и хочет только одного, а именно – власти. Управлять, повелевать людьми, делами – это его сфера, его жизнь. Интрига – его стихия, и как охотничья собака, которая бросает своего хозяина, чтобы отправиться за незнакомым человеком, который проходил мимо с ружьем за плечами, так и он оставляет хозяина, который больше не охотится. Все его колебания проистекают от сомнения в том, одержу ли я верх над монархией Бурбонов… Если бы Фушэ знал наверное, что верх возьмут Людовик Восемнадцатый и коалиция, о, тогда он ни минуты не колебался бы! Он отправился бы в Гап. Но здесь – он министр, принимает участие в управлении государством, и, конечно, не из тех людей, которые в состоянии отказаться от власти и погнаться за какой-то несбыточной мечтой. В таких случаях Фушэ готов держаться за меня и пишет такие письма, как это мы видели в первом. Но потом его снова одолевают сомнения относительно тех сил, которыми я располагаю для борьбы, он боится моего падения и в то же время полагает, что, узнав о его измене от таких преданных мне людей, как вы, Флери, я прикажу расстрелять его. Тогда он объявляет меня сумасшедшим, пророчит скорое мое падение, стараясь в то же время найти себе верное убежище у моих врагов, если события, которые он предсказывает, почему-либо не исполнятся. Человек, написавший второе письмо, столь же искренен, как в первом. Вот, друг мой, какой человек Фушэ. Он изменяет только тогда, когда видит, что дело плохо. Но, выйди я победителем и останься императором Франции на долгое время, у меня не будет более деятельного агента и преданного слуги, чем герцог д'Отранте.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20