Затем, собрав своих собак, он в сопровождении тирольца-музыканта удалился прочь, несколько раз принимаясь по дороге вертеть над головой палкой в знак задумчивости и затруднения.
Вечером он не преминул прийти на обусловленное место свидания, находившееся в пустынных и болотистых низинах у берега Дуная. Оба приятеля обсудили положение и поделились тем, что каждому из них удалось разузнать.
Анрио отвели в военную тюрьму, заперли в одну из башен старого замка и обвинили в государственной измене. Им не удалось узнать, как было мотивировано обвинение, но ведь им обоим более чем кому-либо были известны причины ареста Анрио. Что им было важно узнать – был ли раскрыт заговор похищения Марии Луизы и ее сына.
Собственно говоря, даже если было найдено письмо Наполеона, то в нем не было никаких указаний относительно всего проекта бегства. В письме император просто просил Марию Луизу следовать инструкциям, которые будут ей переданы подателем этого письма от имени Наполеона. Значит, теперь опять можно будет рискнуть повторить свою попытку. Анрио, наверное, ничего не сказал на допросе, имена его сообщников остались неизвестными. Предосторожности, принятые ими, чтобы не встречаться и не показываться на виду у всех, могли помочь им избежать внимания австрийской полиции; следовательно, они могли и без Анрио продолжать свое дело.
Де Монтрон предложил вновь проникнуть в Шенбрунн и вновь попытаться поговорить с императрицей.
Ла Виолетт согласился с этим, но заметил, что сначала надо постараться освободить их товарища. Если им удастся увезти супругу и сына императора, то Анрио, оставаясь в руках австрийцев, окажется их жертвой. Поэтому надо было постараться во что бы то ни стало освободить его. Но как? Ах, ну уж найти какое-либо средство для этого – это было дело компетенции де Монтрона. Ведь он – ученый и должен ухитриться изобрести такой аппарат, открыть секрет, с помощью которого можно будет разбить все тюремные засовы и выпустить на свободу арестанта. Он, ла Виолетт, будет действовать, но воображение – не его дело, в этом он не силен. И добряк-ворчун остановился в ожидании, что де Монтрон тут же в своем умственном сундучке, в котором должны были храниться неисчислимые сокровища, найдет знаменитый ключ и откроет им двери темницы Анрио.
К несчастью, де Монтрону пришлось признаться, что он не может в один присест прозреть ту тьму, которая окружала их новое предприятие, и что единственное, представляющееся ему возможным в данный момент, – это постараться убедить Марию Луизу, чтобы она заступилась за Анрио; быть может, ей удастся добиться даже его освобождения.
Ла Виолетт встретил такое предложение кислой гримасой и, условившись относительно нового свидания с де Монтроном, ушел, погрузившись в глубокое размышление.
Но они вернулись в Вену различными дорогами. Каждый занимался своими планами: де Монтрон раздумывал, как бы добиться свидания с Марией Луизой, а ла Виолетт – как бы прежде всего освободить Анрио.
Тамбурмажор плохо спал эту ночь, проворачивая в уме тысячи планов, один другого абсурднее и невозможнее, и соображая, как бы дать Анрио знать, что его судьбой озабочены друзья и чтобы он не терял бодрости духа.
Вдруг ла Виолетт вскочил, словно от толчка: средство было найдено!
Он с нетерпением дождался дня и прождал первые утренние часы, казавшиеся ему чересчур долгими и скучными. Наконец пробило полдень. Тогда он вышел из дома, взяв с собой Кронпринца, переименованного им в Рагуза, у которого он отнял его костюм принца крови, что, казалось, очень оскорбило гордого, ворчливого пуделя.
Ла Виолетт в сопровождении собаки отправился к крепости, где содержался Анрио, прошел по площади, раскинувшейся перед тюрьмой, и дошел наконец до здания кордегардии. Солдаты, усевшись на скамейках, со скучающим видом глазели на проходящих, посасывая свои фарфоровые трубочки.
Словно желая позабавиться на прогулке, ла Виолетт, не забывший захватить с собой свою палку, заставил Рагуза сделать несколько прыжков через нее, а затем по мере того кто подходил к скамье, на которой сидели солдаты, все учащал и разнообразил прыжки пуделя, поднимая палку все выше и выше.
Требовалось очень немногое, чтобы поразвлечь скучавших солдат. В несколько минут сюда сбежались все свободные от дежурства солдаты и принялись с любопытством любоваться даровым зрелищем, подталкивая друг друга локтями и громко выражая свое восхищение. Кое-кто из них достал кусок хлеба или сала и предложил пуделю в виде гонорара; остальные ласкали его, подзывали к себе, капрал же даже разразился рядом комплиментов по адресу хозяина пса.
Это было венцом желаний ла Виолетта. Он поблагодарил капрала и предложил ему отправиться в ближайший кабачок, помещавшийся на площади, против ворот крепости, чтобы освежиться кружечкой пива. Капрал принял предложение, и вскоре они уже чувствовали себя большими приятелями, восседая за столиком со стаканами в руках.
Ла Виолетт выдал себя за старого солдата-саксонца, служившего в союзных армиях Наполеона; капрал же рассказал, что он был с саксонцами в Лейпциге, и вскоре стаканчик водки, последовавший за пивом, закрепил их дружбу.
Ла Виолетт осторожно расспросил капрала относительно его службы и тех узников, которых приходится оберегать в крепости. Капрал не знал ничего о том, что происходило внутри. Почти все арестанты помещались вместе, за исключением двоих или троих, помещавшихся отдельно в башне, которую он описал ла Виолетту.
Последний постарался запомнить расположение башни. Когда он расстался со своим новым другом – капралом, то спокойно направился к указанной ему башне и стал рассматривать узкие окна камер, закрытые решетками.
Анрио находился в одной из них, но на каком этаже, где именно?
От любопытства публики башня была отделена круглой стеной. Не могло быть и речи о том, чтобы вступить в непосредственное сообщение с камерой Анрио, даже если ла Виолетту удалось бы узнать, какое именно окно ведет в нее. А между тем было очень важно узнать, где именно заперт Анрио, помещается ли он в одиночной камере первого этажа, или второго, или третьего.
Ла Виолетт не мог стоять до бесконечности перед этой мрачной грудой громадных камней, за которой страдала масса людей; ведь слишком долгое стояние перед крепостью могло обратить на себя внимание. Поэтому он ушел с тяжелым сердцем оттуда, но в то же время дал сам себе твердое обещание вернуться на следующий день в тот же час. И действительно в течение двух или трех следующих дней он шнырял вокруг тюрьмы, не решаясь тем не менее приближаться ни к башне, ни к кордегардии.
Капрал рассказал ему, что он бывает в наряде по охране тюрьмы почти каждую неделю, и ла Виолетт стал с нетерпением ждать, когда дойдет черед до дежурства этого импровизированного друга.
Когда этот черед, по его соображениям, настал, он направился вместе со своей собачьей труппой и юным тирольцем к площади, примыкавшей к тюрьме, расположил там своих зверей и подал музыканту знак начать представление.
Солдаты не преминули группами выйти за ворота при первой же ноте, изданной человеком-оркестром, и выстроились в линию перед скамьей, стараясь издали следить за представлением, за которым не могли наблюдать вблизи.
В антракте, в то время как тиролец обходил публику с шапкой, ла Виолетт, притворяясь усталым, направился к кабачку. Он заметил издали своего приятеля-капрала и жестом пригласил его последовать за собой.
Тот немедленно прибежал. Ла Виолетт словно в шутку спросил у него, позабавила ли его музыка арестантов. Капрал, смеясь, ответил, что некоторые из них, подтянувшись к окнам, могли даже видеть собак.
– В таком случае, – сказал ла Виолетт, – им следовало бы бросить мне монетку. У них имеются деньги?
– Да, у тех, которые еще не осуждены, имеются. Среди арестантов находится даже поп, получающий с разрешения губернатора пищу со стороны. Стойте-ка, вот как раз один из моих людей сопровождает в тюрьму надзирателя, на обязанности которого лежит доставка еды в камеры.
Ла Виолетт вздрогнул; он тотчас сообразил, что этот «поп» был не кем иным, как Анрио.
– Вот и спросите у попа, остался ли он доволен представлением, а если доволен, то пусть даст вам талер для моих артистов, – смеясь, сказал ла Виолетт. – Мы вместе пропьем его, товарищ!
– Эй ты, слышишь? – крикнул капрал солдату, сопровождавшему надзирателя. – Исполни как следует поручение, принеси талер и ты выпьешь вместе с нами!
Часовой прошел в тюрьму вместе с надзирателем, приносившим подследственным пищу, а ла Виолетт вернулся к своей труппе, чтобы продолжать прерванное представление.
Когда по его расчетам солдат мог уже вернуться из тюрьмы, он кончил представление и снова направился в кабачок. Капрал издали показывал ему с торжествующим видом какую-то монету.
Ла Виолетт ускорил шаг, но старался скрыть свое волнение. Какой-то арестант дал монетку, но был ли этим арестантом Анрио? Следовало избегать слишком большой настойчивости в вопросах: ведь капрал может заподозрить в этом что-нибудь неладное, а малейшее подозрение могло повести к тяжелым последствиям. Если Анрио помещается в первом этаже, то будет возможно пробраться к нему благодаря небольшому строению, подымавшемуся за круглой стеной, уже замеченной ла Виолеттом. Но если у полиции возникнет хоть какое-нибудь подозрение, то Анрио переведут в другое место. Поэтому он старался не дать заметить свою радость и не решался расспрашивать далее.
– Вы ловко предсказали, что наши арестанты окажутся щедрыми, – сказал капрал, – в данный момент в первом этаже их трое, и каждый из них дал по монетке.
– Это великолепно! – пробормотал ла Виолетт полузадушенным голосом.
Благодаря чрезмерной щедрости арестантов все его расчеты полетели вверх дном. Как же узнать среди этих троих того, который интересовал его?
– Вот вам три серебряных монеты! – сказал капрал и вдруг, рассматривая их перед тем, как вручить ла Виолетту, воскликнул: – Батюшки! Кто-то дал плохую монету. Вот поглядите сами! Это – французская монетка!
Ла Виолетт чуть-чуть не выдал радости, охватившей его при этих словах.
– А ну-ка, покажите! – торопливо сказал он. – В самом деле, это – монета в сорок су. Они здесь не ходят? Так ее следует отдать тому, кто дал ее! Вы знаете, кто это? – прибавил ла Виолетт, поворачиваясь к солдату, только что ходившему к арестантам.
Тамбурмажор догадался, что Анрио, предупрежденный о его присутствии музыкой тирольца, придумал таким образом дать ему знать о себе. Ведь, вероятно, только у него одного и могла найтись монетка с изображением Наполеона. Это было очень ценным указанием. Анрио знал, что ла Виолетт занят мыслью о его освобождении, но как теперь было точно узнать, где именно он заперт?
На всякий случай ла Виолетт обратился к солдату с этим вопросом.
Солдат ответил без малейшего колебания:
– Я уверен, что эту монету всучил мне поп. Только вот отдать ему назад эту монету будет трудновато. Вплоть до ужина в тюрьму больше никто не войдет, а тогда меня уже не будет в наряде.
– Так ты можешь указать эту камеру человеку, который заменит тебя. Ты знаешь, в которой это камере?
– Да, господин капрал, если эту монету дал мне аббат, то он помещается в средней камере. Я уверен, он знал, что его монета никуда не годится!
Ла Виолетт, восхищенный до последней степени, поспешил сказать:
– Хороша или плоха эта монета, а мы ее пропьем, как и остальные. Ну-ка, красавица, – весело обратился он к служанке кабачка, – принеси ка нам побольше кружек, а потом подашь нам водки, сколько хватит на три талера. За ваше здоровье, товарищи! – сказал он, чокаясь принесенными кружками.
Все трое отпили пива.
– За здоровье арестантов! – сказал капрал, когда опорожненные кружки были заменены новыми.
– Ну, уж за попа я пить не стану! – воскликнул солдат, который все еще сердился на него за монету, не ходившую в Вене.
– Ну, еще чего! А за кого ты станешь пить? – осведомился капрал.
– За здоровье императора, – сказал солдат.
– Браво, это ладно! За здоровье императора! – крикнул ла Виолетт, весело поднимая свой бокал и очень довольный маленькой мистификацией: ведь каждый из них пил за своего императора, хотя солдат и не подозревал этого.
Все узнанное окончательно привело ла Виолетта в великолепное состояние духа; он узнал, где помещается камера Анрио, и был уверен, что похищение удастся.
В окрестностях тюрьмы не видали директора собачьей труппы, тем не менее однажды вечером служанка кабачка, задержавшаяся на площади вместе со своим возлюбленным после закрытия заведения, как будто заметила около стен крепости длинный силуэт человека, сопровождаемого собакой и сильно смахивавшего на дрессировщика животных. Но она была слишком занята сладкими речами и увесистыми ласками, которыми награждал ее здоровенный парень, и не обратила внимания на подобные пустяки.
Поэтому ла Виолетт мог рискнуть завязать сношение с узником, следуя плану, обдуманному и разработанному в течение нескольких дней. Он внимательно рассмотрел крышу маленького строеньица, возведенного между круглой стеной и башней, где помещались узники. Благодаря своему высокому росту ему удалось взобраться на стену, а оттуда на крышу зданьица, так что он оказался на очень небольшом расстоянии от закрытого решеткой окна камеры Анрио.
Довольный тем, что он забрался так высоко, ла Виолетт остановился на минутку, промерил расстояние, достал довольно длинную веревочную лестницу, спустил ее вдоль круглой стены, в то же время тихонько свистнул особенным образом и стал ждать.
Вдруг лестница вздрогнула, словно под тяжестью.
– Тише! Тише! – пробормотал ла Виолетт, снова свистнув и медленно подтягивая лестницу к себе.
Вскоре около него оказалось какое-то существо.
– Хорошо, хорошо, дочка, ты очень мила, – тихонько прошептал ла Виолетт, лаская Маркизу, которая, взобравшись на перекладину лестницы, дала поднять себя на стену.
Это было новым упражнением, которому ла Виолетт обучил ее в дни ожидания, проведенные им в обдумывании деталей своего плана.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20