Князь удивился.
– Странно вы говорите! За время нашего путешествия таких слов я от вас не слыхал. Могу ли я верить вам сейчас?
– Я убедился, что вы верны родине. Уверен, что в скором времени государь все поймет и возвратит вам свою милость.
– Злая воля Лу Цзюня свела нас в этой беде. Теперь все позади. Желаю вам счастливого пути! Верю, что если останемся живы и встретимся, то станем друзьями, – тепло раскланялся Ян с Ханем.
Тем временем Лу Цзюнь, которому больше не мешал Яньский князь, совсем распустился. Изгнал всех неугодных ему чиновников, заменил их своими родственниками и друзьями. Коварством и обманом, подкупом и силой он подчинил себе весь двор. Безмерной лестью он добился того, что император все больше доверял ему и поручал самые важные дела. Злобный и бездушный, властный и наглый, Лу Цзюнь страшился только одного – возвращения Яньского князя из ссылки. Он с нетерпением ждал вестей из Юньнани. Наконец прибыл один из его уцелевших слуг, и привез он вести, которые удручали. Рассвирепевший Лу Цзюнь приказал сурово наказать слугу и задумался: «Если я сохраню расположение государя, то, будь Яньский князь верен престолу, как Гао-яо, Хоу-цзи, Се-и, Гуань Лун-пан или Би Гань, обладай он всеми талантами, ему не вырваться из ссылки!» В голове его созрел коварный план. Он вызвал Дун Хуна и поделился с ним своими мыслями. А что это были – за мысли, об этом в следующей главе.
Глава двадцать девятая
О ТОМ, КАК ЛУ ЦЗЮНЬ ПРИВЕТСТВОВАЛ ДАОСА В ПРИЮТЕ НЕБОЖИТЕЛЕЙ, А СЫН НЕБА ПРИНИМАЛ ПОВЕЛИТЕЛЬНИЦУ ЗАПАДА ВО ДВОРЦЕ БЕЗУПРЕЧНОЙ ЧЕСТНОСТИ

С давних времен известно, что многие несчастья страны происходят из-за людей, которых одолевает тщеславие или жажда богатства и знатности. Но слава и положение недолго радуют тех, кто обманывает государя и направляет его по ложному пути. Итак, Лу Цзюнь пригласил к себе Дун Хуна, отослал из покоев слуг и, взяв гостя за руку, говорит:
– Увы, скоро придет конец нашим встречам и беседам!
– Не понимаю, о чем вы, – удивился Дун Хун.
– Ты ведь знаешь, – тяжело вздохнул Лу Цзюнь, – Яньский князь – мой заклятый враг. По слухам, скоро он снова будет в чести у императора, и тогда меня ждут немилость и опала. Пока не поздно, лучше бросить службу да уехать в родные края, чтобы лечь в могилу рядом с предками!
– Не беспокойтесь понапрасну, – успокаивает Дун Хун. – Дни и ночи провожу я подле государя. Он принимает меня как сына, и мне известны все его сокровенные мысли. Император уважает вас, о Яньском князе и думать забыл.
Лу Цзюнь криво усмехнулся.
– Ты молод, еще не знаешь превратностей жизни. А я на государственной службе уже более сорока лет, при дворе поседел и всякого навидался. Все познал: победы и поражения, славу и позор. Мне ли не понимать, как дальше будет. Недаром говорится: «Старый конь сам дорогу знает». Государь любит, конечно, своих приближенных, но они для него что наложницы для мужа: одной всегда мало, потому что новенькое манит. Ты сейчас пока один в сердце господина: услаждаешь слух его музыкой и целиком владеешь его помыслами. Сын Неба тебя обласкал, должность тебе почетную пожаловал, но смотри, всего несколько лун миновало, а двор уже завидует тебе и ждет твоего падения. Любая красотка приедается, ее песни и танцы теряют прежнюю прелесть – и печальная участь грозит ей. Я ведь люблю тебя, потому и помогаю: если тебе хорошо – и мне хорошо, тебе плохо – и мне плохо. Видишь, я не так о себе даже беспокоюсь, как о тебе!
– Я очень ценю вашу заботу, – дважды поклонился Дун Хун, – и готов «вязать для вас травы». Запомню ваши советы: буду еще осторожнее, постараюсь поменьше попадаться на глаза придворным и все сделаю, чтобы не потерять милости государя.
– Ты правильно говоришь, – засмеялся Лу Цзюнь, – да только едва ли все это поможет. Знаешь пословицу: «Тигр, выбравшийся из западни, злее, чем тигр, в западню не попавший»? Для нас с тобой этот тигр – Яньский князь. И будь ты в три раза осторожнее, он, как вернется, найдет, в чем тебя уличить да обвинить.
Опустив голову, Дун Хун задумался, а потом говорит:
– Я еще несмышлён, мало что понимаю в жизни. Научите, как быть. За вами я готов в огонь и в воду!
Лу Цзюнь остался доволен ответом. Пригласил гостя отобедать у него в доме, увел его в потайную комнату, и там они беседовали до утра, и в юную душу вливался яд предательства. А между тем Сын Неба ничего не ведает, не подозревает, что благополучие могучей еще недавно державы висит на волоске: словно плоская глыба с горы Тайшань, вот-вот рухнут ее устои!
Однажды император в обществе Лу Цзюня и Дун Хуна наслаждался музыкой, что было заведено теперь каждый день. Мать-императрица, по обычаю выпустив в пруд рыбок, велела освободить из тюрем заключенных и пришла к сыну.
– Яньский князь был непочтителен с тобой, наговорил лишнего, но в сущности он – один из самых преданных наших слуг. Ты наказал его за дерзость изгнанием, но, я думаю, настала пора простить его и вернуть в столицу.
– Поверьте, матушка, – улыбнулся император, – я высоко ценю преданность Ян Чан-цюя: я возвел его в чин министра, отметил наградами его военные и гражданские заслуги. Однако он переусердствовал и злоупотребил данной ему властью, и я решил немного наказать его. Пока не пришло известие о его прибытии к месту ссылки, рано говорить о прощении. Пусть пройдет несколько лун, тогда я и призову его назад.
– Ты все же был чрезмерно суров, – покачала головой императрица, – не кажется ли тебе, что ты допустил ошибку?
Весь следующий день император принимал подданных, а вечером, сняв парадные одежды, удалился в свои покои. С востока светила полная луна, в небесах замигали первые звезды. Миновало уже одиннадцать лун года, а осень, казалось, все еще продолжается. Позвав к себе Лу Цзюня и Дун Хуна, император повелел подготовиться к развлечениям в Павильоне Феникс. Сын Неба пожелал пригласить туда членов императорской семьи с женами и наложницами, и когда все собрались, приказал Дун Хуну играть, а придворным дамам танцевать. Зазвучала музыка, закружились красавицы в красных и зеленых одеяниях, полилось вино. Лицо государя осветилось радостной улыбкой, он взял в руки цитру и самолично исполнил несколько мелодий. Гости в восторге провозгласили многие лета Сыну Неба. Император указал на семнадцатиствольную свирель и повелел Дун Хуну:
– Сыграй-ка нам древнее сочинение Ван Цзы-цзиня, развей пыль будничных забот!
Дун Хун взял свирель и мастерски исполнил сочинение.
– Эта мелодия печальна и нагоняет грусть, – улыбнулся император, – недаром в древних стихах говорится: «Отчего же свирель так тоскует по иве?» Потому мелодию и назвали «Ивой». А теперь успокой нашу душу!
Дун Хун сыграл другое. Император похвалил его:
– Хорошо! Чистая, покойная мелодия, она смягчает сердце, недаром в древних стихах сказано: «Лунной ночью иду по дороге в Янчжоу». Отсюда и название ее «Янчжоу». Теперь исполни что-нибудь легкое и красивое!
Дун Хун переменил лад. Император слушал с явным удовольствием, а когда музыка кончилась, улыбнулся, хлопнул яшмовой ладонью по столику и воскликнул:
– Какое наслаждение приносит прекрасная музыка! Она пьянит душу, наполняет разум смятением. Это ведь «Цветы среди деревьев в саду императора»!
Дун Хун продолжал играть. Сын Неба в восторге оглядел присутствующих.
– Что за чудо! Кажется, будто мы с Ян-гуйфэй в Павильоне Орлиного Древа слушаем, как играют на лютнях красивые девушки, а подпевают им маленькие девочки! Эта мелодия даже прекраснее тех, что сочинял Ли Сань-лан! Она прекраснее той, которою этот выдающийся музыкант заставил цветы быстрее распускаться. Ли Сань-лана после смерти поносили, имя его надолго предали забвению, но разве же одними делами измеряются заслуги правителя? Вот мы сейчас наслаждаемся его несравненной музыкой – кто осудит это? Особенно когда в присутствии придворных дам и наших приближенных ее исполняет императорский музыкант Дун Хун, таланты которого не уступят умению Ли Сань-лана! Мы думаем, все простят нам это увлечение!
Кончив говорить, Сын Неба велел подать вина и один за другим осушил несколько бокалов. На лице его появился персиковый румянец. Все гости пили за процветание молодого императора, а Дун Хун взял свирель и начал грустную мелодию: полились тоскливые, жалобные звуки, и поднялся ветерок, который долго и уныло витал по павильону, пока водяные часы не возвестили о наступлении утра и не ушли с небес луна и звезды. А ветерок стал колючим и сердитым, и в мысли гостей прокралась тревога, но тут Сын Неба поднял руку и дал знак Дун Хуну прекратить играть. Император долго молчал, потом обратился к Лу Цзюню:
– Знакома вам эта мелодия? Помните ли вы стихи: «День уходит на запад – река течет на восток, славу и честь мою уносят с собой облака»? Это же «Северные горы» У-ди! В старину говаривали: «Кончается веселье – приходит печаль, кончается радость – приходит горе». Так и теперь: кончилось наше веселье, кончились наши радости. Как грустно, что проходит молодость, грустно, что волосы человека утром черны как смоль, а к вечеру серебрятся сединой. И никому, даже Сыну Неба, не избежать заката! Вы прочитали много древних книг, немало знаете о делах минувшего, скажите же: существует ли путь к вечной гармонии, к долгой и беззаботной жизни? К жизни, в которой есть одни радости и нет печалей, в которой только рождаются, но не умирают, в которой человек может полностью слиться с природой и пребывать в этом слиянии вечно?
– Говорят, – начал Лу Цзюнь, – что три великих императора древности правили по законам природы вместе восемнадцать тысяч лет, пять знаменитых могущественных правителей сочинили законы, сотворили музыку и этим прогнали злых духов и даровали стране покой и процветание. Из них Хуан-ди правил сто, прожил сто десять лет, Шао-хао правил девяносто, прожил сто сорок лет, Ди-цзюнь пробыл на престоле восемьдесят лет, а в жизни – девяносто восемь, Ди-ку был властелином семьдесят, а жил сто пятьдесят лет, Яо царствовал девяносто восемь лет, а прожил сто восемнадцать, на правление Шуня пришлось пятьдесят лет из ста десяти его жизни, чжоускому князю Му-вану Небо подарило для правления сто лет, для жизни – сто семьдесят. Я не самый большой знаток древних сочинений, и мой ответ вашему величеству не будет, может быть, точным, но, по-моему, только в зрелости человек познает гармонию природы и прикасается к вечному блаженству.
– Говорят, могила императора Хуан-ди находится в горах Цяошань, – с улыбкой проговорил Сын Неба, – циньский Ши-хуан погребен в горах Лишань, а ханьский У-ди покоится на горе Маолин. Все они – герои древности, и все умерли! Значит, нет на свете бессмертия?!
– Ши-хуан и У-ди, – отвечал Лу Цзюнь, – всю свою жизнь опирались на силу и покоряли соседние народы, они были рабами своих желаний и потому не удостоились бессмертия. Император Хуан-ди, который улучшил правление страной, семь дней очищался от скверны прежних нравов на горе Кундуншань, а когда повстречался с Гуан Чэн-цзы, то вознесся на небо – в горах Цяошань погребены только его лук и меч, но не прах. Когда на престол взошли ваше величество, в стране воцарилось человеколюбие, смягчились нравы, народ обрел покой и благополучие и теперь прославляет ваши добродетели и возносит вам хвалы. Стоит вам подняться на гору Тайшань, вы обретете бессмертие и к вам спустится Дракон озера Динху, чтобы вознеслись вы, как некогда Хуан-ди, на небо, где вас будет ждать восьмиглавый скакун с Яочи. Но если вы станете в бездеятельности проводить свои дни здесь, разве узнаете вы тайну полета Сянь Мэня или Ань Ци-шэна, разве откроется вам состав эликсира бессмертия с горы Фанчжан или Пэнлай?!
Государю понравился ответ Лу Цзюня, и он пожаловал ему звание первого секретаря императорской академии и должность начальника церемоний при палате астрологии, повелел собрать все сведения о небожителях и их деяниях. Лу Цзюнь призвал на помощь знатоков священных книг и прославленных магов: великое множество их съехалось ко двору из княжеств Янь и Ци. Вельможа выстроил в Запретном городе дом и назвал его Дворцом Безупречной Честности. Пышностью форм, изяществом перил и опор дворец превосходил многие знаменитые строения династии Хань. Государь лично начертал указ о создании Академии Безупречной Честности и о присвоении Лу Цзюню звания первого ее члена.
Как-то один из магов, приглашенных во дворец, обратился к Лу Цзюню:
– Ваша светлость желает познать тайны трех великих императоров и пяти могущественных правителей древности, а также небожителей Сянь Мэня и Ань Ци-шэна. Нужно найти умудренного знаниями даоса, принести жертвы Небу и вымолить эти тайны.
Лу Цзюнь кивнул.
– Мне известен этот путь, но у нас нет такого даоса. Если у тебя есть кто-нибудь на примете, скажи!
– Мир велик, и даосов в нем много, – ответил маг. – Я знаком с одним по имени Голубое Облако. Он сведущ в учении Дао, обладает без счету талантами, иногда его можно встретить и в Срединном царстве. Если его попросить как следует, он, думаю, не откажется помочь.
– Я выполняю повеление государя сделать страну счастливой, – усмехнулся Лу Цзюнь, – и ничего не пожалею ради этого!
Семь дней собирал он в дорогу магов, готовил дары для даоса. Перед отбытием те говорят Лу Цзюню:
– Даос Голубое Облако имеет обыкновение нежданно-негаданно появляться то в одном уезде, то в другом, так что, ваша светлость, будьте готовы к его приходу в любой час.
Даос Голубое Облако жил когда-то у своего учителя, даоса Белое Облако. Расставшись с Хун, Белое Облако решил улететь в Индию. Он призвал к себе ученика и сказал ему:
– Ты не до конца еще постиг учение, поэтому я не беру тебя с собой. Оставайся в нашей обители и совершенствуй свои знания! Способности у тебя немалые, но лень и беспечность – твои враги. Не вздумай до времени появляться среди людей и показывать им то, чему ты успел у меня научиться.
Голубое Облако почтительно поклонился учителю и остался один. Недолго соблюдал он запрет. Подумал он однажды:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105