Там, где живут по этой поговорке, альтернативы законам ислама нет.
— Вы согласны с этим? — спросил Гвидо.
— Совершенно не согласен! Высказывание принадлежит моему покойному коллеге, профессору Хасану эль-Бана, который в 1929 году основал Исламское братство.
— Вы принадлежите к этому братству?
— Нет, Бог миловал! — воскликнул египтянин.
— Тогда почему цитируете их программу?
— Чтобы вы лучше поняли внутренние противоречия Египта, которому волей-неволей придется становиться современной нацией.
— Но Сивах останется вне времени! — твердо сказала Вана.
— Я не знаю, чего хотят сивахцы, если они вообще чего-нибудь хотят, — вздохнул Мехди. — Иногда я просто удивляюсь, как легко некоторые люди решают, что нужно меньшинству.
— Вы, верно, невысокого мнения об умственных способностях женщин? — раздраженно спросила она.
— Не могу не отметить, — вмешался Гвидо, — что меня разочаровал статус женщины. Здесь, в Сивахе, он не выше, чем в любой другой части Египта.
— Откуда ему взяться? — сказал Мехди. — Амон тут не помощник. Думаете, наша вера уважала матерей, сестер, жен и дочерей больше, чем теперь это делает ислам?
— Некоторые традиции заставили нас поверить в это.
— Как отличить традицию от легенды? — напористо спросил логик.
— Разве жители Сиваха стали бы проявлять такую неизменную приверженность старине, если бы она не казалась им лучше современности?
— Обычное заигрывание с древней культурой. Чтобы отличаться от своих сограждан.
— А почему они так стремятся отличаться от всех именно в этом плане?
— Массовый психоз.
— Но не такой массовый, как у остального человечества, когда все стремятся быть похожими друг на друга.
— Не все. Ведь в мире то и дело проявляется недовольство, вспыхивают восстания, совершаются перевороты. Сивахцы не восстают и не проявляют недовольство. Они счастливы верить, что отличны от других. У вас в стране, — продолжал Мехди, — люди тоже предаются иллюзорным надеждам, уходят в секты, уединяются.
— Да, но сивахцы откололись от остального человечества две тысячи лет назад, — возразил Гвидо. — Такая невероятно длительная бравада не может не заинтересовать.
— Это тревожный симптом? — спросил Мехди.
— Напротив. По-моему, очень обнадеживающий. Вы ведь сами говорили, что сивахцы никогда не восстают.
Мехди в молчании дожевал жестковатое мясо жареного козленка.

* * *
— Я не уверен, что твои боги заинтересуют меня, — сказал Гвидо на следующее утро, когда Вана пригласила его в храм Амона.
— Если ты не познакомишься с богами, то не сможешь рассмотреть людей.
— Мои глаза широко открыты. Я не виноват в том, что вижу только то, что вижу.
— Никто не может отгородиться От веры.
— Я знаю, что существуют мифы и ритуалы. Но разве достаточно этого, чтобы поверить в призраков?
— Но твои соотечественники верят, — напомнила Вана. — Если бы все были счастливы, для религии не нашлось бы места на Земле. Но люди несчастны.
— И все же критика религии лежит в основе любой другой критики.
— Эта мысль не пугает меня, потому что я признаю, что в основе всего лежит материя.
Агхорн находится почти в двух милях от Сивах-эль-Кабира. Когда-то он славился своими храмами, колоннадами, форумом, каменными домами и мощеными улицами. Сегодня большая часть древнего Амония, града Амона, обратилась в прах.
От храма Сум Беды, построенного в четвертом веке до нашей эры, и следа не осталось. Когда-то он располагался неподалеку от святилища Амона. Если бы путешественники ожидали увидеть здесь монументальное здание, соперничающее величием и красотой с храмами Карнака, где также чтили Амона, они были бы глубоко разочарованы. Храм многократно ремонтировался, достраивался и перестраивался, что изувечило его не меньше, чем разрушительная работа времени. Вана и Гвидо напрасно искали дорожку со статуей сфинкса, которая вела к ограде из местного кирпича. Эту ограду не раз укрепляли цементом, тоже рассыпавшимся на глазах. Остатки пилонов были окружены каменными плитами в форме маленьких пирамид. На них можно было различить полустертые изображения персонажей древнеегипетской мифологии: буйволов, коров, антилоп, лошадей, собак, деревьев и — обычно в профиль — фараонов, держащих в руках ветку смоковницы и анх — символ бессмертия. Но иероглифы, иерархические символы и более поздние демотические письмена вокруг них были кое-где варварски заляпаны штукатуркой.
Колонны, устоявшие под натиском времени, напоминали те, что украшали дом губернатора в Сивахе. В заброшенном святилище было пусто. Несколько искусственных цветов, выцветших флажков и жалких остатков украшений были единственными приношениями на алтарь некогда величественного храма. Наос, центральное помещение храма, где обычно устанавливались статуи богов, был закрыт, но Вана знала, что там нет ничего, кроме осколков изваяний. Само каменное изображение божества давно уже было увезено далеко за море и хранилось где-то в музее. В соседней комнате хранился единственный подлинник — низкая платформа, на которой бога выносили глотнуть свежего воздуха. Именно это не замедлили сделать Гвидо с Ваной. Снаружи им легче было представить, как идол выносился на обозрение толпы. Вокруг святилища, должно быть, росли оливковые и шелковичные деревья. И не смолкал птичий гомон. Казалось, одна природа еще помнила древнего бога. Его рабы и богатства давно перешли к другим хозяевам.
— Да, благоденствие Амона кончилось, — вздохнула Вана. — Знаешь ли ты, что его владения были обширнее и богаче владений самого фараона? Необозримые земельные угодья, стада, виноградники, шахты. Может, его утешает мысль о том, что здесь есть еще и нефть?
— Конечно, если он уже достаточно араб.
— Почему нет? Амон — современный бог. Он жил за каких-нибудь две тысячи лет до нашей эры. По сравнению с шестью-семью тысячами — я имею в виду Гора Нефертума — он совсем юный бог.
— Наверное поэтому Хатшепсут была от него без ума, — насмешливо сказал Гвидо.
— Кстати, во многом благодаря ей он стал главным среди богов.
— Значит, она была не просто шлюшка, как ты ее изображала?
— Твои римляне сделали все, чтобы стереть с лица земли Амона и его религию. И все же она жива, как видишь.
— Я лично ничего не вижу. Где верующие?
— Египетские храмы не для публики. За исключением особых случаев и праздничных церемоний. Обычно забота о храме входила в функции жрецов. Они были ответственны за то, чтобы бог был доволен — его слух услаждали пением, его обмывали и умащивали благовониями и, конечно, берегли от разрушения.
— Здесь не больше жрецов, чем верующих, — заметил Гвидо. — Короче говоря, боги похожи на людей — стремления их ничтожны, а финал жалок. Чем ты объясняешь закат его культа?
— Сейчас мы не можем с уверенностью назвать его причины. Важно то, что египетские жрецы всегда очень тщательно следили за соблюдением ритуала. Здесь же, чтобы делать все вовремя, они следили за движением светил. Теперь мы называем таких людей астрологами.
— Мы все в неоплатном долгу перед ними за ежемесячные гороскопы.
— К нам это не относится, — поправила его Вана. — Египтяне не увлекались астрологией. По крайней мере, до тех пор, пока ее не насадили ваши греко-римские завоеватели. Я трижды права, утверждая, что твой народ виновен в оболванивании моих предков.
— Не преувеличивай, Вана. У. твоих предков не было времени советоваться со звездами: они были слишком заняты толкованием снов. Именно они, а не римляне, обогатили мир этим умением. Мы квиты.
— Что мне действительно нравится — это значение, которое они придавали именам.
— Что бы они подумали обо мне, если бы узнали, что я избрал женщину своим гидом? — рассмеялся Гвидо.
— Они были достаточно великодушны, чтобы подумать, будто ты хочешь последовать за мной по пути, ведущему к двум добродетелям, которые они ценили превыше всего: правдивости и справедливости.
— Не слишком ли высоко ты сама оцениваешь их? — с сомнением спросил Гвидо.
— Тогда почитай «Книгу мертвых», главу «Суд сердца». Когда фараон предстал перед высшим судом загробного мира, возглавляемым Осирисом, возле которого стояли Исис, Нефитис, Ра и еще сорок два божества, его сердце положили на одну чашу весов. Кто же еще мог стоять на другой, как не Маат, воплощение правды и справедливости.
Взглянув на девушку, Гвидо тихонько усмехнулся, но она продолжала, устремив вдаль невидящие глаза, точно вглядываясь в картины, проходящие перед ее мысленным взором.
— Бог смерти Тот с птичьей головой следил за чашами весов. И если зло перевесит, то адское чудовище разорвет лживого фараона на части.
— Почему лживого?
— Потому что прежде чем сердце его было брошено на весы, он произнес «Декларацию невинности»:
Я никогда не совершал беззакония.
Я никогда не причинял людям зла.
Я не поднял руки на человека.
Я никогда не лишал человека того, чего он желает.
Я никогда не заставлял людей плакать.
Я не убивал.
Тронутый необычными нотками в голосе девушки, Гвидо заглянул ей в глаза. В них стояли слезы.
Глава третья
ТАХА И ИЛИТИС
В отеле Гвидо и Вану додала записка от Мехди Яссерита. Учитель приглашал их на чай в дом одного из местных жителей, с которым он познакомился в свой прошлый приезд. За ними пришлют такси.
На чай собралось много гостей, разодетых, словно на посольский прием. Гвидо и Вана были удивлены — они явно не ожидали такого размаха. К ним сразу подошел Мехди Яссерит, и все прояснилось.
— Я хотел сделать вам сюрприз, — сказал он. — Сегодня женится сын моего друга. Я подумал, что вы хотели бы прийти, но если бы я сказал об этом заранее, вы бы засомневались, удобно ли… '
Такой такт заслуживал самой высокой оценки. Гвидо спросил, почему многие гости выглядят скорее европейцами, чем египтянами. Мехди растерялся, и Вана ответила за него:
— По той же причине, по которой во мне течет смешанная кровь. Сивахцы отличаются от меня только в одном: им не надо было искать свою белую половину — она была здесь, хотя ее никто не звал. Персидские воины, греческие герои, войска Александра Македонского, римские легионеры, французские моряки, наполеоновская гвардия, гитлеровские солдаты — все они помогли создать новую расу. Знаете ли вы, что этот оазис был заправочной базой африканского корпуса во время последней войны?
— Заправочная база? Замечательно!-рассмеялся Гвидо. — Жаль, не нашлось оракула, чтобы предостеречь Роммеля.
— Предсказать поражение завоевателю — не такая уж сложная задача, — заметила Вана.
Итальянца не оставляло отличное расположение духа:
— Мои недоразвитые мозги так же слабо способны к завоеваниям, как и к ворожбе.
Стоявшие неподалеку гости бессовестно подслушивали и одобрительно кивали. Казалось, никого не интересовала предстоящая церемония. Приглашенные бесцельно слонялись по огромному саду, напоминая своими нарядами экзотических птиц. Гвидо чувствовал себя как дома среди цветущего миндаля и миниатюрных пальм, гигантских кактусов, бугенвиля и олеандров, пышность и пестрота которых казались искусственными. И даже небо походило на итальянское.
— Никогда не видел, как венчаются мусульмане, — пробормотал он.
— Теперь у тебя будет возможность увидеть все воочию.
— Как сказать, — вмешался Мехди. — Наши друзья, конечно, истинные мусульмане, но здесь имеются влиятельные организации, которые придерживаются традиций, позорящих ислам. Наш вчерашний разговор, мистер Андреотти, навел меня на мысль пригласить вас. Мне показалось, что вам будет любопытно взглянуть на эту дикость. Вот почему я посчитал удобным пригласить вас.
— Мехди, да ты просто умница, — улыбнулся Гвидо.
Учитель растерялся, не зная, как отреагировать на такую фамильярность. Сам он держался подчеркнуто официально.
— Вон там хозяин доиа, — сказал он. — Хотите, я вас представлю?
— Еще бы!
Они подошли к группе мужчин в белых и голубых одеждах, богато расшитых золотом и серебром. Те были заняты выбором сладостей, лежавших на огромном подносе посреди стола. Самый младший из них налил подошедшим горячего чая, прежде чем они успели возразить. От чая исходил терпкий аромат мяты.
Яссерит всех представил, и Гвидо понял, что чаем их угостил хозяин — Кхалед Айаддин.
У него были толстые губы и крючковатый нос. Кожа поражала белизной. На лицо были нанесены полосы из глины, оттенявшие его бледность.
— Это мои знаки отличия, — объяснил Айаддин. — В брачной церемонии отец жениха играет более важную роль, чем сам жених. Он расправил на плечах тяжелые складки шерстяного бурнуса и засмеялся. Гвидо удивленно спросил, как сын такого молодого мужчины может быть женихом? Хозяин снова весело расхохотался.
— У меня пятеро детей, — сказал он. — Таха, тот, что женится, самый старший. Ему двадцать один год. Младший родился в прошлом году.
Гвидо хотел было спросить, где его жена, но вовремя заметил, что в саду нет ни одной женщины; Вана тоже куда-то пропала. Он подумал, что гостю, а тем более иностранцу, будет уместно спросить, почему женщины отсутствуют.
— Они все заняты. Готовят невесту, — невозмутимо объяснил Кхалед. — Это серьезное дело. Поймете, когда увидите.
— А где жених? — . Последняя холостяцкая попойка.
— Как у нас. Такие проводы длятся до последней минуты.
— После чего — прощай свобода! — пошутил Кхалед. — Особенно для женщин, да?
— Я мало путешествовал, но знаю, что все люди похожи. Христиане, сивахцы… У нас есть правила, но кто их придерживается? '
— У нас в стране их изменили. Раньше прелюбодеяние каралось тюрьмой или смертью. Теперь адюльтер — естественное дополнение семейной жизни.
— Для обоих полов?
— Можно сказать, да. Здесь на неверность — изменяет ли муж с другим мужчиной или жена с другой женщиной — смотрят косо. Но ни одна жена не возражает против того, чтобы ее муж любил мальчиков. И какой муж вздумает сердиться, если его жена поиграет с девочкой?
— Но такие взаимоотношения причиняют людям боль!
— Ничего подобного. Люди любят не для того, чтобы страдать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26