Но вам все равно вставать нужно, если поесть хотите, а то кухню скоро на ночь закроют.Ванр хмыкнул — первый раз он такой обычай видел: на закате комнаты убирать. Он поднялся, подтянул к себе кожаный баул с вещами, вытащил свежую рубашку — отсырела за ночь, но хоть вода с нее не льется. Бросил служанке плащ:— Почисть и высуши как следует.Девушка подхватила мокрую ткань:— Как скажете, господин, а вы на кухню идите, не ждите, мне тут еще долго возиться. Тут недалеко — по коридору налево и вниз по лестнице, никак не заблудитесь.Ванр кивнул и вышел за дверь, нарочно оставив на кровати поясную сумку. Он мог найти только одно объяснение столь несвоевременной уборке — нужно было выпроводить незваного гостя из комнаты и осмотреть его вещи перед встречей с управляющим. Пока спал — побоялись, вдруг проснется в самый неподходящий момент, да за руку ухватит. Ванр не торопился, пусть девушка спокойно сделает свое дело, все равно у него с собой ничего секретного нет, даже денег и то — самая малость, выдали по расписке на дорожные расходы. Но интерес к своей персоне настораживал: одно дело, если тут всех гостей так встречают, а совсем другое — если именно к Ванру Пасуашу, скромному библиотечному чиновнику проявляют особое внимание. Сытный ужин, пусть и на кухне, за столом для прислуги, развеял все подозрения. И чего только на пустой желудок не надумаешь. Откуда герцогу Ойстахэ знать про книгу? Уж не от эльфов и не от наместницы! Наверняка он любого столичного чиновника боится больше черной напасти, рыльце-то не просто в пушку, а уже перьями поросло, впору на веера ощипывать. У вора всегда на душе неспокойно, только Ванру до разбойных шалостей герцога Ойстахэ дела нет, даже жаль. Сюда с ревизией приехать — озолотиться можно. Или скончаться от весьма своевременного и очень несчастного случая, подсказал внутренний голос. Такое со столичными ревизорами порой тоже случалось, но редко. Обычно дешевле было купить. Убивать имело смысл только неподкупных чиновников, а Ванр прекрасно знал, что неподкупные — это те, кого нельзя перекупить, да и такие попадались один на сотню. Сам он в бытность свою младшим секретарем продался бы за милую душу, да только покупателя не нашлось. А теперь уже поздно. Кухарка нависла над столом, всем своим весьма внушительным видом показывая, что заезжему господину пора и честь знать, она тут ночевать не нанималась и судомойки тоже, и без того до рассвета вставать приходится. Ванр торопливо допил кислое вино, сморщившись от неприятного вкуса — ну чисто уксус, он уже и забыть успел, что такую гадость подают под видом благородного напитка. Вежливо поблагодарил кухарку за великолепный ужин, нечего нос задирать, ему на этой кухне еще есть и есть, за господский стол его все равно не пустят, и отправился назад в свою комнату, прикинув, что расторопная девушка уже должна была успеть сунуть нос во все его бумаги, а то и список скопировать.Слуга догнал его на полпути, бесцеремонно ухватил за плечо и развернул к себе лицом, желая убедиться, что остановил именно того, кого нужно:— Вас, господин хороший, управляющий видеть изволит. Я провожу.— Погоди, у меня бумаги важные в комнате.Слуга подождал, пока Ванр заберет из комнаты сумку, и проводил его на самый верх башни, по такой крутой лестнице, что восхождение, особенно после ужина, показалось несчастному чиновнику хуже пытки. Не то, чтобы он имел большой опыт в последних, но предполагал, что после вздергивания на дыбу несчастный преступник должен чувствовать себя примерно также. А слуга, мерзавец, даже не запыхался. Ванр постоял немного перед дверью, подождал, пока восстановится дыхание, а с лица уйдет свекольная окраска, и вошел в комнату. Его уже ждали: в кресле с высокой спинкой сидел внушительных размеров мужчина с крючковатым носом и настолько кустистыми бровями, что под ними не было видно переносицы. Ванр тяжело вздохнул — худшие подозрения оправдались. За три года своей придворной карьеры он ни разу не видел герцога Ойстахэ, известного домоседа, зато был неплохо знаком с его младшим сыном, проводившим зимний сезон при дворе, а на лето возвращавшимся домой. Юноша не раз с гордостью заявлял, что из всех сыновей герцога единственный пошел лицом в отца, в чем Ванр сейчас имел возможность убедиться. Алестар Уннэр, герцог Ойстахэ, любезно указал застывшему в дверях гостю на второе кресло:— Присаживайтесь, господин Пасуаш, разговор нам предстоит долгий и содержательный.— Добрый вечер, господин управляющий, простите, не знаю вашего имени, — Ванр послушно сел в кресло, так можно было справиться с предательской дрожью в ногах.— Полно вам, любезный господин Пасуаш, полно. Знаете вы мое имя, по глазам вижу, что знаете.— Я просто настолько не ожидал подобной чести, ваше сиятельство, что не поверил своим глазам. Мало ли что в сумерках почудится, — Ванр не стал добавлять, что по имеющимся у него сведеньям, управляющий герцога вполне мог обладать фамильными чертами, в силу досадной и необъяснимой закономерности, по которой бастарды часто больше походят на своих благородных отцов, чем законные отпрыски.— Итак, судя по вашим бумагам, у вас поручение от Хранителя исследовать мою библиотеку?— Совершенно верно, ваше сиятельство.— Странное поручение для личного секретаря ее величества.Ванр покраснел, на этот раз совершенно сознательно:— Видите ли, ваше сиятельство, ее величество решила, что больше не нуждается в моих услугах, и перевела меня в библиотечное ведомство, а Хранитель счел возможным поручить мне нынешнюю миссию.— Как своевременно.Ванр вздохнул:— Говоря совершенно откровенно, я сам попросил Хранителя найти мне поручение подальше от столицы, — даже не видя своего лица в зеркале, он знал, что сейчас видит его собеседник: смущение, досаду, легкий оттенок вины.— Да-да, мой сын, вы ведь знакомы, не так ли? Он написал мне о постигшей вас неудаче.— Меня оклеветали! — Вскричал Ванр, уже понимая, что несколько переигрывает.— Вы хотите сказать, что наместница оклеветала собственного секретаря?— Да нет же!— Значит, это сделала несчастная девушка?— Вы же понимаете, у любого чиновника, занимающего хоть мало-мальски значимую должность, всегда есть враги.— Да-да, — сочувственно кивнул герцог, — и ее величество поверила клевете и даже не дала вам возможности оправдаться?Ванр сглотнул, почва становилась слишком скользкой:— Ее величество очень расстроилась, потеряв одну из любимых фрейлин.— Да, печальная история, очень печальная. И для несчастной девушки, и для вас, господин Пасуаш.— Вы сомневаетесь в моей невиновности? Если так, то позвольте напомнить вам, что я дворянин. — Ванр ничем не рисковал, герцог Ойстахэ не станет драться на дуэли с мелким чиновником моложе себя на тридцать лет.— Никто и не сомневается в вашем благородном происхождении, более того, я также не сомневаюсь в вашей невиновности. А знаете, почему?— Потому, что я невиновен.— Потому, что я знаю имя настоящего виновника случившегося несчастья, и, более того, наместнице оно также известно. Один из друзей моего младшего сына, блестящий кавалер, получил хорошее воспитание, но молодость порой заставляет юношей совершать безумства, о которых потом стыдно и больно вспоминать. Сын написал мне об этой печальной истории, заверив, что сам он никогда не совершит ничего подобного.Ванр побледнел: проклятье, ну что за невезение! Так глупо попасться, в первом же замке! А герцог продолжал, все тем же бархатным голосом:— Самое печальное в безумствах молодости — это неумение просчитать последствия. У бедной девушки нашли любовные письма, о чем, несомненно, немедленно доложили наместнице. Однако вместо подлинного виновника наказаны вы, причем месяц спустя после несчастья. И сразу после этого досадного пришествия вы приезжаете в мой замок, переписывать библиотеку. Согласитесь, все это в высшей мере странные совпадения.— Ваше сиятельство, — Ванр лихорадочно искал подходящее оправдание, — я могу говорить лишь за себя. Откуда мне знать, по каким причинам наместница принимает решения? Поверьте мне, я служил ей три года — это непредсказуемая женщина. Я знаю только одно: все, что она делает, направлено на благо государства. И если ее величество считает, что для блага государства нужно обвинить меня в том, что сделал друг вашего сына — я склонюсь перед ее решением и исполню ее волю. — Он с торжеством посмотрел на герцога: ну, что ты теперь возразишь?— Очень благородно и похвально. Я, опять-таки, не сомневаюсь, что вы исполняете волю наместницы. Просто я хочу знать, в чем она заключается.— Все, что я знаю — в моих бумагах. Я действительно должен просмотреть книги в вашей библиотеке, составить опись и, с вашего позволения, купить или переписать те из них, которые в списке Хранителя, ничего больше, — Ванр намеренно подчеркнул это «ничего», — в мои обязанности не входит. И не думаю, что наместницу интересует в вашем замке что-либо, кроме книг. У вас ведь нет никаких секретов от нашей госпожи, не так ли?— На данный момент — нет, но если вы и дальше будете придерживаться этой версии — могут появиться. Меня не устраивает история, что вы сейчас рассказали. Я понимаю, что вы не готовы вот так сразу предать доверие своей хозяйки, тем более, что это может оказаться небезопасным, но узнает ли наместница о вашей откровенности — это еще вопрос, а я могу решить вашу участь здесь и сейчас.— Вы что, угрожаете мне?— Подумайте сами: если вы, как вы утверждаете, всего лишь мелкий чиновник, попавший в опалу при дворе, я могу съесть вас на ужин, и никто не обеспокоится. У нас в лесах, знаете ли, разбойники безобразничают, и никакой Ванр Пасуаш в мой замок не приезжал, по дороге сгинул.— Вы не посмеете!— Я не посмею, если буду твердо уверен, что это не сойдет мне с рук, если буду точно знать, что вы не лишились высокого покровительства, и наместница не простит вашу смерть. Согласитесь, в ваших интересах убедить меня в этом. Только не пытайтесь лгать, у меня хорошие источники при дворе.Ванр оцепенел в кресле. Если он не найдет убедительного объяснения — герцог с него шкуру живьем снимет. Энрисса потом повторит ту же процедуру с самим герцогом, но Ванру от этого легче не станет. А если он расскажет герцогу про книгу — шкуру с него спустит уже сама Энрисса. Надо стоять на своем: ничего не знаю, ничего не понимаю, пытать его герцог не посмеет, вдруг окажется, что Ванр действительно важная особа, не отпустишь же его изуродованным, да и на разбойников это уже не спишешь. Погрозит-погрозит, да и отстанет, главное, не поддаваться страху:— Сожалею, герцог, но я ничем не могу развеять ваши сомнения.— Да, действительно жаль, я надеялся, что вы проявите большее благоразумие, — герцог позвонил в колокольчик, вызывая слугу:— Проводи господина в его комнату.Ванр сдержал торжествующую улыбку: в комнату, а не в подземелья. Ничего этот старый лис с ним не сделает. Он коротко поклонился на прощание и последовал за слугой. Учитывая обстоятельства, не стоит задерживаться в этом замке, несколько дней на библиотеку — и назад, в столицу. Оказавшись в своей комнате, он с удивлением обнаружил, что на окне появилась массивная решетка, вторым неприятным сюрпризом оказался звук задвигающейся щеколды. Он подбежал к двери, толкнул ее со всей силы плечом — та даже не шелохнулась. * * * Страха не было: подержат под замком несколько дней, потом все равно выпустят, не замуруют же его здесь. Ванр скинул сапоги и вытянулся на кровати — после сытного ужина тянуло в сон. Когда он проснулся, солнце заглядывало в окно сквозь решетку. Вот всегда так: когда путешествуешь, льет как из решета, а стоит оказаться под крышей — тут же замечательная погода, так и хочется выйти, погреться на последнем осеннем солнышке. Но дверь по-прежнему оставалась закрытой. Ванр отбил себе кулаки, колотя по плотному дереву. В комнате не осталось ни капли воды, а ночной сосуд, несмотря на плотную крышку, отчетливо напоминал о себе из-под кровати, и, самое главное — Ванр хотел есть. На его взгляд шутка затянулась. Через некоторое время в комнату вошел незнакомый слуга, точнее будет сказать — протиснулся, поскольку с трудом вместился в дверной проем, молча поставил на стол кувшин с водой, забрал горшок и ушел, вскоре вернувшись с пустым сосудом, но, против ожидания Ванра — без завтрака. Чиновник возмутился:— Э, любезный, если уж меня не пускают на кухню, так принеси завтрак сюда. И побыстрее!Здоровяк только хмыкнул:— Не велено. Если вы говорить изволите — приказано кормить. А нет — так нет, — и он закрыл за собой дверь.Ванр сел на кровать и обхватил голову руками. Его собираются уморить голодом! Самая надежная пытка — и мучительно, и следов никаких, и не пожалуешься потом, если выпустят. Это же стыда не оберешься! Нужно что-то придумать, но голова упорно отказывалась работать на пустой желудок. Поначалу вода помогала обмануть бурчащий живот, но к вечеру он уже не мог думать ни о чем, кроме еды. Страх перед голодом оказался во стократ страшнее самого голода. Умом Ванр понимал, что за день голодовки ничего страшного с ним, здоровым крепким мужчиной, не случится, но рассудок оказывался бессильным перед паникой пустого живота. Все же он сумел взять себя в руки, призвав на помощь опыт голодных лет службы, а к утру даже задремал. Но на следующий день опыт уже не помогал: даже в самые тяжелые времена у него был хлеб, а если уж совсем прижимало, можно было напроситься на обед к сестре, хоть там и кусок поперек горла становился. Он едва дождался прихода слуги с водой и кинулся к нему, протягивая золото:— У меня есть деньги, ты можешь принести еду, никто не узнает!— Не велено, — невозмутимо ответил парень и скрылся за дверью.Второй день голодовки дался Ванру еще тяжелее первого. Тупое нытье в животе мешало сосредоточиться, вода уже не помогала, а только вызывала рвотные спазмы, еще сильнее сотрясая пустой желудок. Он понимал, что долго не выдержит. Да какое там «долго», еще чуть-чуть и он просто умрет, и слава богам! Только теперь он понял, что означает настоящий голод — это не черствый кусок хлеба, который приходится есть всухомятку, украдкой от благополучных сослуживцев, и не дразнящие ароматы из харчевен, а кружащаяся от слабости голова, мерзкое ощущение тошноты под ложечкой и обжигающий душу страх.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83