Кейт не завидовала им: людям этим предстояло сажать воздушный корабль не на гладкое, поросшее травой поле, а на усыпанный камнями участок земли, с одной стороны ограниченный утесом, а с другой — лесом. К тому же посадку придется совершать во тьме.
Где-то поблизости от кабины пилота Элси утешала своих детей, обещая им, что все будет хорошо, что они окажутся в безопасности и что она сумеет защитить их. И Кейт пожалела на мгновение, что ей самой не о ком заботиться, что рядом с ней нет близкого человека, ради которого надо быть отважной, спокойной и уверенной в себе.
Эйоуюэль потянул за цепь парового свистка, и те, кто находился на трапе, приготовились ожидать второго сигнала. Затем он развернул аэрибль кормой вперед, чтобы одновременно заглушить оба уцелевших двигателя и не позволить ветру унести корабль в сторону. Когда разворот завершился, Эйоуюэль снова потянул за цепочку, и солдаты спрыгнули за поручень вниз, заскользив по канатам к земле. Эйоуюэль опустил машину почти к самым деревьям, полагая, что стволы могут заменить причальные тумбы, однако он не мог приблизить корабль вплотную к ним, чтобы случайно не покалечить людей.
Кейт замерла в тревожном ожидании, а Эйоуюэль спокойно произнес:
— Они быстро причалят аэрибль. За последние несколько месяцев мы совершали этот маневр несчетное количество раз, отрабатывая все возможные варианты. Они — как и мы сами — летели не для того, чтобы погибнуть.
Опустив руку на его плечо, она кивнула:
— Прости меня. День был трудным и прошлая ночь тоже.
— Теперь все изменится к лучшему. — Эйоуюэль улыбнулся, не сводя глаз с панелей управления. — Обещаю тебе.
— Верю, — ответила Кейт, пожелав в душе, чтобы ответ ее не оказался лишь утешительной ложью.
Дугхалл и не предполагал, что аэрибль может так жестко шмякнуться о землю. Наполненная газом оболочка зацепилась за деревья, все поганое сооружение взвизгнуло, как свинья на бойне, а потом без всякого предупреждения один конец гондолы взметнулся вверх, а другой столь же резко опустился вниз, так что она оказалась в вертикальном положении.
Ноги внезапно потеряли опору, и Дугхалл соскользнул на перегородку кабины пилота, которая вдруг сделалась полом. Он схватил Лонара, когда мальчишка пролетал мимо него, метя прямо в дверь кабины, а Алви с кошачьим изяществом приземлилась рядом с ним без всяких проблем. Элси, не выпускавшая из рук внезапно пробудившуюся крошку Ретхен, застряла вверху на скамье, прикрепленной к гондоле, а теперь превратившейся в шаткий карниз. Она закричала, заглушив голос младенца, но сразу же умолкла. Внизу, под ногами Дугхалла, Эйоуюэль громко отдавал команды в открытый люк, а Кейт ругалась.
Полумрак, царивший внутри аэрибля, не позволял Дугхаллу видеть, что происходит снаружи, но он слышал отчаянные крики и топот по трапу, окружавшему гондолу.
— Мы потеряли заднюю газовую камеру, — крикнул Эйоуюэль. — Убирайтесь все оттуда, чтобы я мог выпустить и переднюю.
Ничего хорошего это не предвещало.
— А как я спущусь отсюда? — Элси сумела задать этот вопрос Дугхаллу почти непринужденным тоном, свидетельствовавшим о ее тесном знакомстве с трудностями жизни и хорошем воспитании. Мысль о детях придавала ей силы и мужество даже сейчас, когда она оказалась на этом насесте высоко над головами всех остальных, на сиденье, которое отчаянно раскачивалось при каждом порыве ветра, грозя сбросить ее вниз вместе с ребенком.
— Мама! — завопил Лонар, прижимаясь к Алви, которая обнимала его и поглаживала по голове.
Из прежде служившего дверью проема в полу появилась голова Кейт. Увидев наверху Элси с младенцем на руках, она сказала:
— Держись крепче. Камера с газом разорвалась, когда мы задели за деревья, но Эйоуюэль скоро выровняет корабль. Только не пытайся спуститься.
Покрепче прижав к себе Ретхен, Элси кивнула, и Кейт вновь исчезла в кабине.
Вскоре где-то снаружи полилась вода.
— Выпускает балласт, — пояснил Дугхалл.
Задняя часть кабины начала медленно опускаться, так что все, кто был в гондоле, могли удержаться на месте.
Впрочем, ощущение того, что смерть недалеко, не оставляло Дугхалла вплоть до того мгновения, когда ноги его прикоснулись к твердой земле. И он был благодарен судьбе за каждый новый вздох и даже за каждый полученный синяк. Бегство из Дома Галвеев, трудный полет, опасная посадка — все это, складываясь вместе, означало, что он находится далеко от привычных ему мест и первые его действия здесь будут легко предсказуемы и вполне тривиальны. Богов пока можно не беспокоить просьбами дать совет.
Во тьме он направился к берегу моря и скоро обнаружил, что идет не один.
— Когда я повисла на этой кормовой веревке и аэрибль вдруг задрал хвост, мне подумалось, что на этот раз мне уж точно не выжить, — произнес в темноте женский голос.
Одна из посадочной команды, подумал Дугхалл и усмехнулся:
— Мне это тоже пришло в голову. Когда гондолу дернуло вбок, я едва не обмочился. Уже представилось, как всех нас выбрасывает в океан — прямо в воду в какой-нибудь тысяче лиг от берега.
— Сильно ушибся?
— Пустяки, несколько синяков. А ты?
— Вывихнула правое запястье и поэтому освобождена от участия в разгрузке: не могу ничего нести.
Они вышли на скалистый берег и остановились перед игравшей на волнах лунной дорожкой.
— А ты видел в своей жизни что-нибудь столь же прекрасное? — спросила женщина.
— Нет, — искренне ответил Дугхалл. — Не могу даже вспомнить, когда жизнь казалась мне настолько привлекательной.
В его руку скользнула ладонь: мозолистая, маленькая, теплая, крепкая… полная жизни. Прикоснувшись к ней большим пальцем, он сразу же ощутил давно забытое возбуждение. В его нынешнем молодом теле проснулся мужской голод, он притронулся к щеке женщины другой рукой и провел кончиками пальцев по приоткрытым губам.
— Мы остались живы. Потанцуем? — предложила она с негромким смешком, и Дугхалл вдруг понял, что лунный свет, отражавшийся в глазах женщины, заворожил его. Сбросив сапоги, они принялись танцевать на сыром песке, обнимая друг друга, постепенно замедляя движения, плотнее и крепче прижимаясь друг к другу, пока наконец не замерли, сознавая неизбежность того, что должно сейчас произойти между ними.
Не сказав ни слова, они направились к небольшой плоской скале, стоявшей вдали от морского прибоя. Она еще не рассталась с дневным теплом, и когда Дугхалл прикоснулся к ее поверхности, камень показался ему почти что живым. Он обхватил женщину за талию и поднял наверх, а потом залез следом за ней. Встав на колени лицом друг к другу, они раскрыли друг другу объятия и слились в поцелуе.
Живой! — пело его тело. Я жив, невредим и свободен!
Левая рука ее запуталась в завязках его брюк, и, потеряв терпение, Дугхалл сам распустил их и сбросил с себя. Каким неловким стало это движение… он и забыл уже, как раздеваются на открытом воздухе, забыл за все эти долгие последние годы, когда таинство близости с женщиной — если до этого вообще доходило — совершалось в опрятной спальне, где даже сама одежда создана для того, чтобы ее легко было снять.
С растущим пылом он и молодая воительница раздели друг друга, вновь обнялись, соединились и приступили к делу под мерный гул и шипение волн. Дети природы, они растворились в этом великом, счастливом удовольствии, охватившем и погрузившем их в беззаботное самозабвение. Похоть, страсть и чистое, исполненное благодарности счастье от того, что они чудом остались в живых, укрепляли их пыл, и когда, удовлетворенные, они разъединились, им хватило нескольких мгновений, чтобы вновь начать искать телесного ублаготворения.
И наконец, устав от своего занятия, любовники со смехом обнялись и сели на камне — лицом к уже сереющему на востоке небу. Женщина извлекла фляжку из кармана брюк и свинтила с нее колпачок. Сделав глоток, она передала емкость Дугхаллу. Тот последовал ее примеру; и восхитительный огонь доброго сондерранского ликера ожег его нёбо и согрел нутро своим теплым прикосновением.
— Смотри, — сказала она. — Солнце взойдет вон там. Восход — такое волшебное зрелище.
Они сидели на скале лицом друг к другу, уже накинув на себя кое-какую одежду. Небо сперва заалело, потом окрасилось в розовый цвет и, наконец, превратилось в оранжевое.
И в этот миг Дугхалл увидел, как чистейший зеленый луч вспыхнул над горизонтом и тут же погас, утонув в ослепительном блеске выглянувшего из-за моря светила, прежде чем он успел повернуть голову к своей подруге, чтобы показать это чудо и ей. Но она тоже видела зеленый луч. Охнув, она прошептала:
— Изумрудный луч предвещает удачу.
Эта зеленая вспышка вызвала в нем воспоминание о том дне, когда он прощался с Рененом, вспомнил он и слова напутствия, полученного от старшего сына. «Прежде чем годы возьмут свое, найди себе женщину и люби ее, — сказал тот. — Дерись, пей, танцуй… а на рассвете взгляни как-нибудь своими помолодевшими глазами на морские волны, чтобы увидеть зеленый луч, когда солнце поднимается из-за края воды».
В этот счастливый миг благое пожелание превратилось едва ли не в проклятие: за одну ночь он испытал все блага жизни, которых пожелал ему сын, кроме одного. И он почти не сомневался в том, что от неизбежной смерти его теперь отделяла лишь не состоявшаяся еще драка, его последняя битва с врагом.
Дугхалл поежился, разрушив тем самым чары этой ночи и этого блаженства. Женщина повернулась к нему с улыбкой, но в улыбке ее была и печаль.
— Какая чудная нам выпала ночь, — сказала она негромко. — Но теперь нас ждут дневные труды. Мне пора возвращаться.
Он кивнул и порывисто прильнул к ее губам.
— Такой ночи не было в моей жизни уже многие-многие годы, — прошептал Дугхалл. Погладив ее левую руку, он добавил: — Спасибо тебе. Быть может…
Он собирался сказать, быть может, это мгновение когда-нибудь повторится, но вовремя остановил себя. Мгновения никогда не повторяются. Сейчас они вернутся обратно, к аэриблю, и она вновь станет воином, а он одним из членов Семьи, которую она охраняет. И между ними не протянется тропка, по которой можно будет иногда ходить, ведь для дорожки этой нет места в мире, где они живут. Одну-единственную ночь они были равны — двое чудом выживших людей, радующихся жизни на скалистом берегу. Но восход солнца вернул их в привычный мир. Печально улыбнувшись, она ответила поцелуем:
— Я всегда буду помнить эту ночь. Всегда. Кивнув, он ответил комплиментом:
— И я тоже, моя красавица.
Он не стал спрашивать ее имени: его нетрудно будет узнать в самое ближайшее время, и когда оно станет известно ему, эта женщина навсегда поселится в его сердце. Но он никогда не станет называть ее имя вслух. Одевшись, они спустились со скалы и направились вдаль от берега — к сапогам, лежавшим у крайней отметки приливов. Они вытряхнули из обуви крошечных голубых крабов, устроивших себе там ночлег, со смехом обулись и неторопливо зашагали к аэриблю.
— Я знаю, что его здесь нет, — сказал Ян, — но дело не ждет. Куда он подевался?
Кейт в точности знала, где находился Дугхалл, знала и то, чем он занимался все эти ночные часы.
— Он скоро вернется. А что случилось?
— Алви попросила меня привести его к ней. То, что она узнала у дороги, не предвещает нам ничего хорошего. Алви испугана и ждет там же, у дороги. Она сказала, что может рассказать о том, что ей стало известно, но не хочет повторять это перед каждым в отдельности.
Кейт поднялась.
— Я схожу за ним, — сказала она, но идти ей не пришлось. Дугхалл уже подходил к лагерю, и улыбка еще не до конца сошла с его губ. Но в тот же миг Кейт с горечью увидела, как улыбка эта вдруг исчезла и печаль, проступившая в глазах Дугхалла, наполнила ее душу жалостью к дяде. Тем не менее Алви и ее новости — какими бы они ни оказались — ждать не могли.
Ян повел их обоих к дороге — к маленькой девочке, стоявшей на ней.
— Вот и мы, — сказал Дугхалл. — Что ты обнаружила, дитя мое?
— Идет беда, — ответила она. — И у нее чересчур много ног. Дорога кричит о муках умирающих и плачет по погибшим. Она говорит мне о страданиях, страхе и смерти, но не от болезни. Идет война.
— А откуда приближается война? — спросил Дугхалл. Кейт заметила, как сжались его губы; лицо дяди превратилось в маску спокойствия, однако она чувствовала исходивший от него запах страха.
— Оттуда, — сказала Алви, указывая на юго-восток. Туда, где находились вместе с войском сыновья Дугхалла.
— Что еще сказала тебе дорога? — спросил он. Голос его дрогнул, хотя он и попытался скрыть это.
— Можешь ли ты сказать, кто жив, а кто умер? Алви качнула головой:
— Все убитые незнакомы мне, и сейчас они слишком далеко от нас. Одиночные голоса утопают в общем шуме. — Помедлив немного, она продолжила: — Я могу сказать лишь, что многие бегут, спасая свою жизнь, а другие преследуют их. И ничего больше, кроме того, что они движутся прямо на нас.
Ян и Кейт обменялись взглядами.
— Это и есть то нападение, о котором ты говорил? — спросила Кейт дядю.
— Наверное, да, — ответил Дугхалл. — Так говорит мое сердце. И нутро тоже. Придется мне провести некоторое время за зандой, и когда я закончу гадание, все станет ясным.
Он направился к лагерю, а Кейт нагнулась и крепко обняла Алви:
— Как ты себя чувствуешь?
— Мне жаль, что мой отец не был хорошим человеком, — ответила та. — Но мне хотелось бы, чтобы он остался в живых и чтобы у меня был человек, которого можно любить.
— Я знаю. Мне очень жаль.
— Я пыталась уловить какой-нибудь знак от него, когда узнала, что к нам приближается война, — продолжила Алви. — Я хотела отыскать его душу… узнать, видит ли он меня. Ищет ли. — Слезы бежали по щекам девочки, и голос ее дрожал. — Я хотела убедиться в том, что он любил меня. Ведь он пришел за мной.
— Алви, за всю жизнь он не знал ничего лучшего, чем ты, — уверяла ее Кейт. — Он любил тебя. Я слышу внутри себя его голос и могу прикоснуться к его воспоминаниям. Ты занимала в его сердце особенное место. Его мысли о тебе были по-настоящему чисты и добры. Верь мне.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53