Они назначили новый год, который также оказался мертворожденным: его караис, когда такового определили, умер как раз за день до этого — от причин неизвестных, но тем не менее еще более подозрительных.
Вполне благоприятный день Амиал Гариц, первый в месяце Джошан, обычно посвящался Федрану, и после утра, посвященного уединению и молитве, посту и безмолвию, в полдень все собирались с десятиной в ближайших к дому парниссериях, где происходил обряд Отверзания Уст. После этого калимекканцы по обычаю здесь же вкушали приготовленное без всяких приправ традиционное кушанье из простого риса и черных бобов с кукурузным хлебом. Однако парниссы объявили, что Федран отменен, и не стали даже собирать причитающуюся им мзду.
Никто в Калимекке не мог припомнить такого случая, чтобы парниссы отказались от положенной им десятины… в городе воцарилась паника, и люди заговорили о наступающем конце света.
В тот день — и в последующие за ним — были отменены все обеты, все праздники… пришлось отложить и все контракты, свадьбы, любые дела: в мертвое время между двумя годами не следовало заниматься ничем. Парниссы же, после новых молитв и гаданий, определили с помощью огромного лотерейного чана еще одно имя. Отправившись разыскивать нового караиса, они на сей раз обнаружили его живым и здоровым. Что, быть может, явилось самым худшим знаком среди всех прочих.
Новым караисом стал человек по имени Ватхер, сын Тормеля, всего лишь месяц назад осужденный за убийство жены и двоих детей, которых он освежевал, зажарил и съел в соответствии с требованиями чудовищного обряда, смысл которого он отказался открыть даже под самой жестокой пыткой. Ему предстояло умереть за свои преступления на Площади Наказаний в первый день месяца Джошан.
Однако боги сами предоставили ему отсрочку, поскольку, пока не начался год, совершать казни тоже запрещалось. А во время действия полномочий казнить караиса или караису было нельзя, ибо их выбирали боги, и значит, все их деяния, прошлые и настоящие, осуществлялись по воле богов. Посему убийство жены и детей полностью и навеки прощалось Ватхеру. Решение богов, назначивших караиса на новый год, являлось окончательным, и смертным не подобало оспаривать его. Посему Ватхеру, сыну Тормеля, предстояло облачиться в золотую ткань и подобно герою явиться перед народом Калимекки, чтобы представить ему свой новый год.
Ватхер, сын Тормеля, назвал год пожирателем душ .
Стоя в одной из комнат Дома Сабиров, Дафриль улыбнулся, услышав столь уместное имя. Соландер умер, Соколы лишились вождя; Луэркас по-прежнему где-то прятался, наверняка не имея достаточно сил. Дракон наслаждался беспомощностью этого нового мира, незащищенностью всех этих душ, которые заполняли улицы бесконечным потоком, а потом он созвал своих собратьев и ознакомил их с планами сооружения нового города — того, что будет построен исключительно за счет пожранных душ.
Он привел их в хороший мир. Добрый мир. Он станет их собственным миром и их личным временем.
Еще горсточка технотавматар, и когда заполнятся пустые места в картинке-головоломке, Драконы обретут бессмертие.

КНИГА ВТОРАЯ
Мир огромен и наделен — и так будет всегда — спасительной благодатью. Поэтому, когда придет час нужды, обратись к далеким морям и горам и приветствуй неведомых прежде героев, ибо помощь приходит из неожиданных мест.
Нищий в канаве. III действие «Трагикомедии о меченосце Хейересском».
Винсалис — Подстрекатель.
Глава 39

Последние дни месяца Бретвана Кейт провела, бегая по укрытым снегом горам, окружавшим Норостис, — Трансформировавшись в зверя и затерявшись в его памяти. Она ловила все, что двигалось — мышей, кроликов, мелких пичуг и оленей, согнанных вниз с вершин глубокими снегами. Она питалась сырым мясом, кровью и внутренностями; она валялась на искромсанных останках своей добычи, она ночевала в дуплах умирающих деревьев, в снежных сугробах или на прогретых солнцем валунах, над покрытыми льдом ручьями. Она не торопилась возвращаться в человеческий облик, более того, старалась отодвинуть время обратного Перехода, стремясь таким образом позабыть о бедствии, касавшемся всего человечества.
Все то время, которое она могла удержать себя в зверином теле, ум животного помогал ей забыть о горе, тяжелых раздумьях, сожалениях, о боли и утрате. Она с восторгом принимала яростные нападения ветра, бурную погоду, наслаждалась бледной синевой дневного неба и все удлинявшимися ночами. Телесные потребности ее сводились к пище и ко сну, и их нетрудно было удовлетворить, а неприятности доставляли ей лишь случайные удары и промахи при охоте на более крупную дичь.
Однако нельзя же вечно пребывать в облике Карнеи. Когда наконец окровавленная, отощавшая, грязная и воняющая падалью она притащилась к лагерю, где находились люди Аларисты, солдаты Дугхалла и ее спутники, Кейт узнала, что отсутствовала целую неделю. Ей еще не приходилось так долго находиться в шкуре Карнеи. В другое время она могла бы удивиться этому, однако за эти дни она слишком устала, чтобы вообще что-либо чувствовать. Слегка отмывшись, она съела все, что смогла найти, а потом заползла в свою холодную палатку и провалилась в глубокий и несчастный сон, всегда приходивший к ней после Трансформации.
Проснулась она через два дня, ощущая обычную для таких случаев подавленность. Бегство в животное состояние ничем не помогло ей. Проблемы, стоявшие перед ними всеми, за эту неделю не только не исчезли, но еще более усугубились. Возрожденный по-прежнему был мертв; прежде любимая ею кузина, как и семь дней назад, оставалась убийцей не просто собственного сына, но и надежд всего мира; Драконы, как и раньше, расхаживали на свободе и старательно приближали тот день, когда они воцарятся над миром — точно боги на плечах порабощенных смертных.
— Не выйдет, — обратилась она к себе самой. — Раз я еще жива, значит, не имею права вести себя подобным образом.
И Кейт заставила себя встать. Основательно подкрепившись, она как следует вымылась — не обращая внимания на холодную воду и ледяной ветер. А потом надела на себя единственную сколько-нибудь приличную одежду, которой сейчас располагала, — вязанный из шерсти зимний наряд Гиру-налле, тяжелые меховые сапоги и длинный, тоже меховой плащ. Потом она заплела волосы в косу и нарисовала знаки богов на лбу и веках.
Она искала ответы на свои вопросы — тем способом, какому ее учили когда-то парниссы. Она молилась — богу Соколов Водору Имришу, умолкнувшему после смерти Возрожденного, Иберанским богам, которых ее приучили почитать и которым не было дела до таких, как она, Шрамоносных чудовищ, она взывала даже к старым богам, коих ее родители презрительно называли игрой воображения суеверных крестьян. Она постилась и молилась в течение двух дней, однако боги так и не послали ей вести.
Любой мог бы впасть при этом в отчаяние, однако она не стала унывать. Если боги не дают ей ответа, значит, она отыщет его сама. Она поняла, что совсем не хочет отдавать этот мир Драконам без драки — сколь бы безнадежным ни казалось такое сопротивление. И еще Кейт обнаружила, что с ней остались и ее силы, и воля, которые не раз выручали ее прежде — до смерти Соландера. И еще она почувствовала, что действия — даже кажущиеся ей самой совершенно безнадежными — рождают в душе слабый огонек веры.
Ей не давала покоя мысль: что, если и сама она, и Соколы проглядели что-то важное и поторопились объявить их общее дело безнадежным и таким образом беспрекословно признали победу Драконов. И следующие три дня, целиком посвященные изучению Тайных Текстов, убедили ее в том, что это действительно так.
Поэтому она отправилась к дяде.
Дугхалл лежал в одном из фургонов Гиру-налле и ждал смерти. Приглядывавшая за ним девушка из числа Гиру утверждала, что в последние дни он обходился буквально крохами пищи и почти не пил воды, что он встает лишь затем, чтобы облегчиться, но при этом молчит и ничем не интересуется. Еще она сообщила, что начала купать своего подопечного по утрам, используя для этого ведерко холодной воды и самые грубые полотенца, отчасти потому, что от него начало пахнуть, но в основном в надежде на то, что подобное обхождение пробудит в нем желание жить. Впрочем, признавала она, замысел ее пока не увенчался успехом.
Забравшись в фургон, Кейт сразу же отметила, что от Дугхалла действительно плохо пахнет, невзирая на купания. Сжавшись в комок, он лежал в позе эмбриона лицом к стене. Немытые сальные волосы торчали во все стороны; за дни, прошедшие со смерти Возрожденного, шевелюра его превратилась из темной с проседью в совершенно седую. Прежде Дугхалл был строен — как подобает мечу Возрожденного, так он сказал ей однажды. Теперь он казался больным стариком… более того — умирающим стариком.
— Дядя, — обратилась к лежащему Кейт, — ты должен взять себя в руки.
Дугхалл ничего не ответил. Не дернулся, не шевельнулся. Даже ритм его дыхания не переменился. Прислушавшись к его вдохам и выдохам, Кейт определила, что Дугхалл погрузился в транс и ее голос до него не доходит.
Как следует встряхнув его, она заметила, как дыхание дяди сначала участилось, а потом вернулось к прежнему ритму. Прикинув возможные варианты дальнейших действий, Кейт выбрала наименее оскорбительный для дяди и шлепнула его по лицу. Дыхание вновь на время сбилось с ритма, однако Дугхалл так и не вышел из оцепенения.
Увы, следовало причинить ему боль. И ощутимую боль. Ткнув пальцем под ключицу, она с силой надавила. Дыхание Дугхалла заметно участилось; он что-то пробурчал и попытался убрать ее руку. Однако Кейт была сильнее его — мышцы Карнеи помогли бы ей преодолеть сопротивление куда более дюжего человека, чем больной Дугхалл, — она надавила покрепче, и он наконец вскрикнул от боли.
— Ты не можешь уснуть до смерти, так же как и я не могу навсегда укрыться внутри чудовища. Ответ не придет к тебе во сне. И ты знаешь это. Ты прячешься, потому что боишься, но ты не вправе позволить себе и далее изображать труса. Ты нам нужен. Вставай.
— Уходи.
— Вставай, или я сломаю тебе ключицу. — Она переместила палец и теперь давила уже на кость. Ощутив сопротивление костной ткани, Кейт скрипнула зубами и поежилась, а затем нажала еще сильнее.
Дугхалл завопил и попытался оттолкнуть ее.
— Дядя, я никуда не уйду, пока ты лежишь здесь — как на смертном одре. Поднимайся и посмотри на меня. — Дугхалл попытался опять уйти в транс, дыхание его вновь сделалось мерным, унося его в только что оставленное забытье, и она надавила повторно. Ей не хотелось причинять ему боль, однако трудно представить себе причину, более всех других способную заставить человека немедленно обратиться к действиям, чем острая боль. Уж лучше сломать ему кость, чем позволить умереть. Приказав себе не слышать этот бессловесный стон, Кейт возобновила усилия и наконец добилась своего — к счастью, не сломав ключицы.
Резким движением поднявшись на узкой постели, Дугхалл бросил на нее гневный взгляд.
— Убирайся отсюда, Кейт.
— И не подумаю.
— Дай мне умереть. Мир обречен, и я хочу умереть раньше, чем ему придет конец.
— Меня не волнует, чего ты хочешь. Нам с тобой нужно еще кое-что сделать.
— Сделать? Не смеши меня.
Выпрямившись, Кейт поглядела Дугхаллу в лицо и сказала:
— Возрожденный умер. Его больше нет. Душа его отлетела туда, где мы не можем ее найти, и назад ее уже не вернуть. Это правда, так?
— Ты знаешь это.
— Да. Я наконец поняла. И целое тысячелетие сбывшихся предсказаний рухнуло прямо на наши головы; Драконы-то вернулись, как им и было положено, и Возрожденный родился, но вот сестра моя, Даня, убила его, и мы утратили Соландера навеки. Так?
— Ну конечно, — вздохнул Дугхалл. — Иначе зачем, по-твоему, мне понадобилось бы умирать?
— По-моему, ты собрался умирать потому, что решил записаться в трусы. Дядя, давай подумаем вместе… хотя бы на мгновение. Пророчества сокрушены, Тайные Тексты опровергнуты — и все единым ударом. Что это означает?
Дугхалл глядел на нее, и разочарование чертило морщины на его лице.
— Это значит, что мы обречены, дура. Если Возрожденный погиб, значит, Драконы уже победили.
— Кто это говорит? — спросила Кейт.
— Что?
Она повторила терпеливым тоном:
— Кто это говорит? Кто утверждает, что Драконы уже победили?
— Дурацкий вопрос. Если Возрожденный не поведет нас против Драконов, они одержат победу. Тайные Тексты постоянно твердят о страшной участи, которая ожидает весь мир, если Возрожденный не раздавит самую сердцевину зла.
— Я знаю, что говорят Тексты, — ответила Кейт. — Последние три дня и три ночи я читала их, отыскивая знаки, предупреждающие о возможности преждевременной смерти Возрожденного.
— Он не должен был умереть.
— Да. Не должен был. Винсалис ни в одном из пророчеств не допускает даже мысли об этом. В них нет ни одного фрагмента, начинающегося, скажем, так: «Если мать Возрожденного убьет его сразу же после родов…» или «Если Возрожденный погибнет прежде, чем возглавит Великую Битву»… в них нет ничего в таком роде. Я прочла все Тексты, слово за словом, дядя. Пророчества не допускают подобной возможности.
— Мне это известно. — Явная досада на лице Дугхалла сделалась еще более угрюмой. — Большую часть Текстов я заучил наизусть еще до твоего рождения.
— Тогда ответь мне на такой вопрос: где сказано, что смерть Возрожденного означает победу Драконов?
Не желая подчиняться ее доводам, Дугхалл смотрел на нее яростными глазами. Кейт скрестила руки на груди и принялась ждать ответа.
И тогда, точно обращаясь к чересчур бестолковому ребенку, Дугхалл заговорил:
— Тексты совершенно ясно говорят, что победа над Драконами будет достигнута лишь под предводительством Возрожденного. Поэтому, раз Соландер теперь не может возглавить нас, победа естественным образом достается Драконам.
— Если преждевременная смерть не позволяет Возрожденному возглавить нас, значит, Тексты перестают предсказывать будущее нашего мира.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47