Мерисса захрапела и внезапно пошла боком, испугавшись скального выступа.
— Мадемуазель Джулианна! — Голос д'Эскриве был мягок и серьёзен, без тени насмешки над нею или над кем бы то ни было. — Не будет ли Мерисса вести себя спокойнее, если я, с вашего позволения, поведу её в поводу? Вы будете у неё на спине и сможете её успокоить.
Настоящий дипломат, успела подумать Джулианна, прежде чем рыцарь добавил:
— А если вы закроете глаза, она даже не заметит.
И Блез тоже не заметит — он уехал далеко вперёд и скрылся за поворотом; и Элизанда — она вместе с забавным оруженосцем ещё не выехала из-за предыдущего поворота…
Итак, во второй раз за один день Джулианна согласилась на то, чтобы её лошадь вели под уздцы, и во второй раз поехала с закрытыми глазами.
Д'Эскриве вовремя предупредил её, что ворота уже совсем рядом. Джулианна взяла поводья и спокойно проехала сквозь ворота к конюшням. Там она отдала Мериссу на попечение мальчика-раба и вместе с д'Эскриве и Блезом дождалась появления отставших. Кстати, она отметила про себя, что Маррон все ещё красен как варёный рак.
Когда Маррон и Элизанда спешились, оруженосец посмотрел на д'Эскриве, словно спрашивая разрешения уйти. Рыцарь жестом остановил его.
— Маррон, не мог бы ты прийти после ужина, если я попрошу?
— Да, сьер.
В его голосе Джулианне послышалась почти мольба, словно юноше самому очень хотелось прийти.
— Хорошо, так и сделаем. Мадемуазель Джулианна, не позволите ли вы мне навестить вас этим вечером в ваших покоях? Я думаю, что для соблюдения правил приличия нам хватит присутствия вашей компаньонки и моего благочестивого оруженосца.
— Благодарю вас, сьер Антон, я буду очень рада. Вечера были скучнее всего, потому что время между закатом солнца и сном было очень трудно убить.
— Прекрасно. Тогда после ужина Маррон проведёт меня к вам. Что ж, до вечера, мадемуазель Джулианна, мадемуазель Элизанда…
Взмах рукой — и рыцарь исчез. За ним, слегка смущаясь, последовал Маррон, неуверенно поглядевший назад и неуклюже попрощавшийся.
Элизанда хихикнула, но Джулианна не сказала ни слова и оставалась задумчивой весь путь до покоев.
Зачем пленника посадили в бочку?
Этот вопрос занимал их больше всего весь тот час, что оставался до вечерней молитвы, и ещё час, пока они вместе ели в комнате. В самой мысли посадить человека в бочку было что-то смешное и зловещее одновременно. Они посмеялись, но несколько искусственно; Джулианне не нужно было предсказание д'Эскриве о смерти и муках, чтобы не слишком веселиться.
— Мальчишки в Марассоне, — медленно сказала она, — играют в такую игру: подбирают на улице собаку и сажают в бочку. Потом они катят бочку по всему городу, а когда устанут, сбрасывают в реку и спорят, сколько она проплывёт по водопадам. Эта игра называется «Посрамление брата императора».
— Правда?
— Братья всегда были помехой. Трон императора — небезопасное место, если у тебя есть брат. Когда нынешний император вступил на трон, у него было три брата, а теперь только один.
— А остальные где — хранятся в стоящих в подвале бочках?
— Одного отравили, а другой погиб на войне, хотя скорее всего не от рук врагов. Но детская игра гораздо старше. Говорят, что когда страной правил какой-то прапрапрадядя нашего императора, он имел обыкновение сажать членов своей семьи в бочки и катать по городу, чтобы были покорнее. А ещё говорят, что любимым способом казни у него было посадить человека в бочку и пустить по речным водопадам. А иногда за этим человеком плыла вся его семья. Не знаю, правда ли это. Я никогда не говорила с теми, кто мог бы помнить те времена.
— А дети помнят, — заметила Элизанда, — в играх. Уж поверь. Но здесь нет реки, по крайней мере с водой. Как ты думаешь, может быть, пленника скатят со стены?
— Нет, я говорю глупости. Скорее всего его должны были извлечь из бочки сразу же по прибытии. Но зачем было сажать его туда? Почему нельзя было заковать его в цепи и заставить идти вслед за лошадью?
— Наверное, потому, что бочка — вроде темницы. Там узник в безопасности, надёжно заперт и не может сбежать. К тому же там темно и тесно. Прошу прощения, но там до сих пор должно страшно вонять. Это наказание, Джулианна, самое большее, на какое осмелился барон. Он привёз пленника ради королевского правосудия — это так, но по дороге решил и сам наказать его. Просто потому, что у него была такая возможность.
— Да, наверное. А человек может стоять в бочке?
— Нет, если он с меня ростом, то уже не может, — ответила невысокая Элизанда.
— Как же его кормили?
— Сквозь дырочку. А может, и вообще не кормили. Они проехали всего двадцать миль? Ну, тогда не думаю, чтобы ему давали есть, даже если на путешествие ушло дня два. Он же из Сурайона, Джулианна. Или по крайней мере они так думают.
Еретик, богохульник — конечно, его не стали бы кормить! Он мог просидеть в бочке неделю, только дожидаясь отправки в Рок, и всё это время оставаться без пищи. Двадцать бесконечных миль под безжалостным солнцем, без еды и без воды — и она ещё могла смеяться над этим? Нет, больше не могла. Джулианна очень обрадовалась, услышав на лестнице шаги и голоса, нет, только один голос, а потом поскребывание ногтем по закрывавшей вход занавеске.
Она быстро сделала знак Элизанде, и девушки надвинули на лица опостылевшие вуали. Потом Джулианна произнесла:
— Входите…
На мгновение за занавесками наступило смятение, там зашаркали и зашевелились, раздался короткий лающий смешок, в котором было больше нетерпения, чем веселья, и голос рыцаря произнёс:
— Нет, Маррон, это ты должен держать гардину и отвести её назад, чтобы пропустить меня. Понимаешь?
— Да, сьер…
Гардины раздвинулись, и рыцарь шагнул в комнату, наклонившись в дверном проёме. Позади него показался Маррон, одной рукой придерживавший гардину, а в другой державший горящий факел. Джулианна отметила, что он почти лихорадочно оглядывается по сторонам, но не могла понять, что он ищет, пока юноша не пожал плечами и не наклонился затушить факел между полом и стеной. Брызнул фонтан искр.
Штора выскользнула из его руки и скрыла горе-оруженосца. Джулианна вежливо перевела взгляд на рыцаря, но всё же следила краем глаза за дверным проёмом. Вещество, которое тут, в Роке, использовали для наверший факелов, ярко горело, но легко крошилось — от факела Маррона брызнули не только быстро гаснущие искры, но и горящие угольки. Джулианна услышала шарканье и представила себе Маррона, затаптывающего угольки ногой в верёвочной сандалии. Услышав негромкий вскрик, она безжалостно улыбнулась.
Вуаль должна была скрыть улыбку, но Джулианна не слышала ни единого слова из цветистого приветствия, произнесённого рыцарем, и этого вуаль скрыть не могла. Ехидно улыбаясь, рыцарь позвал:
— Маррон, брось свои языческие пляски и входи.
Гардины раздвинулись, и в комнату робко проскользнул Маррон. Он снова был красен как свёкла. Остановившись у края ковра, он смешно пошаркал ногами; когда он сделал шаг вперёд, его сандалии остались позади.
Оглядев обстановку комнаты, Д'Эскриве издал негромкий одобрительный звук.
— Должно быть, тут несколько менее изысканно, чем вы привыкли, дамы. Надеюсь, вам здесь удобно?
— Вполне, благодарю вас. — В подтверждение своих слов Джулианна села на постель, указав рыцарю место напротив себя. Он словно не заметил этого и стал неторопливо прогуливаться подле окна, одновременно ведя разговор.
— Что ж, хорошо. Орден очень заботится о своих гocтях. Мы, рыцари, сами обеспечиваем себе скудные удобства у себя в комнатах, в то время как монахи и вовсе лишены их — не правда ли, Маррон?
— Да, сьер.
— Да, мадам, я взял на себя смелость принести с собой немного вина, опасаясь, что забота Ордена о вас не доходит до таких тонкости…
На самом деле вино нёс, конечно же, Маррон. Юноша неловко снял с плеча сумку и, порывшись, вытащил флягу и кубки, блеснувшие в свете канделябров серебром. Маррон сломал печать на пробке, налил в бокал вина и поднёс его Джулианне, вспыхнув ещё раз, когда их пальцы соприкоснулись. Он впервые открыто встретил её взгляд, хотя это продолжалось всего мгновение. Нет, подумала Джулианна, он не из тех, кто презирает женщин, — он всего лишь мальчик, который только начинает превращаться в мужчину, мальчик, не сталкивавшийся с женщинами с тех самых пор, как он был отлучён от материнской груди. В Марассоне всё было иначе — и гораздо лучше, по её мнению.
Маррон налил вина Элизанде и д'Эскриве; после этого он вернулся к холодному очагу, у которого оставил сумку.
— А четвёртый кубок, Маррон? — негромко произнёс д'Эскриве.
Юноша поднял глаза, посмотрел на рыцаря и произнёс:
— Сьер, я думаю, что вино есть излишество.
— Думать от тебя не требуется, юноша. Ты даёшь обет послушания именно для того, чтобы думать поменьше. Налей себе вина и выпей. И ещё: я категорически запрещаю тебе рассказывать об этом своему исповеднику. Ты понял меня?
— Да, сьер.
Д'Эскриве кивнул, вернулся к окну и открыл ставню, чтобы выглянуть наружу.
— Не присядете ли, сьер Антон? — настойчиво попросила Джулианна.
— Через минуту, мадемуазель. Я только хотел посмотреть… а, вот оно.
Джулианна едва не встала, чтобы посмотреть, что так заинтересовало рыцаря. Остаться на месте было нелегко, но она удержалась. Он вновь поддразнивал её, но она решила, что не поддастся.
Похоже, у Элизанды желания сдерживаться не было.
— Что там, сьер Антон?
— Костёр в конюшенное дворе. Я уже слышал о нём, но хотел удостовериться лично.
Казалось, этого человека может позабавить что угодно, однако на сей раз его голос был холоден, и в нём угадывалась улыбка не веселья, а презрения.
— Что там жгут? — спросила Элизанда,
— Бочку, которую мы видели на дороге, мадемуазель. Барон предусмотрительно приказал уничтожить её, чтобы очиститься от скверны. Я думал, что её приберегут для костра, на котором надеются сжечь пленника, но барон, видимо, торопится. Старший конюх наверняка согласен с ним — думаю, бочка попахивает довольно гнусно.
— Сьер Антон, а почему пленника везли в бочке? Это же… это просто глупо — так везти человека!..
— Барон очень предусмотрителен, — повторил сьер Антон. На этот раз Джулианна увидела его улыбку — в ней не было и тени великодушия. — Человек из Сурайона не может не быть колдуном. Я думаю, барон опасался, что по дороге он начнёт колдовать или вызывать демонов, чтобы те спасли своего земного брата… Вот и запечатал пленника в бочку, чтобы у того не было ни света, ни воздуха, ни земли, ни огня — в общем, ничего, что нужно для заклинания.
— Но это же… нелепо!
— Полностью с вами согласен. Однако вам повезло, что вы не знакомы с бароном. Ко мне судьба была менее благосклонна. Он человек… нелепый.
— А ещё нелепее, — заметила чинно сидевшая на собственной постели Элизанда, — ещё нелепее то, что пленника считают пришельцем из Сурайона. Эта земля вот уже тридцать лет как свёрнута; зачем кому-нибудь покидать её? И откуда они знают родину этого человека? У него что, на лбу написано?
— Ходили слухи, что некоторые жители Сурайона изредка появляются в Чужеземье. Бывало, что таких путешественников ловили и пытали, и я никогда не слышал, чтобы они оказались невинны. Думаю, итог всегда один — признание и смерть, а какой вопрос был задан — уже не важно.
Джулианна вздрогнула. Она видела разные экзотические казни в Марассоне, который всегда славился своей необычностью. Разумеется, она знала о существовании императорской инквизиции и о её работе, невидимой, но не тайной. О ней говорили только шёпотом. Она даже встречала этих людей при дворе, вежливо подавала им руку и с удивлением замечала, что их кожа не холоднее, чем у обычных людей, а сами они не несут с собой запаха подземелий.
Д'Эскриве заметил её дрожь и улыбнулся. На тропе он был великодушен, но сейчас не простил ей промаха.
— Мои ответы расстраивают вас, мадемуазель. Прошу прощения.
— Нет, вы говорите правду и я благодарна вам за неё. Меня расстраивают мысли о невинно страдающих.
— Невинные страдальцы были всегда, — сурово ответил рыцарь. На мгновение он ушёл в себя, но потом встряхнул головой и улыбнулся уже спокойнее. — Как долго вы намерены оставаться с нами, мадемуазель Джулианна?
— Не могу сказать. Мой отец послал в Элесси гонца; думаю, за мной очень скоро вышлют эскорт — а может быть, уже и выслали.
— Несомненно. Если, конечно, гонец достиг цели. Между Роком и Элесси лежат опасные земли.
Она знала это. Иногда Джулианна ловила себя на том, что надеется: весть о ней не дошла до Элесси, а значит, у неё будет ещё несколько дней свободы, хотя бы и в этом мрачном замке. Ей совсем не хотелось встречаться со своим будущим мужем. Но…
— Прецептор тоже послал весть о нас, причём для верности и с гонцом, и с голубиной почтой.
Прецептор навестил гостью в первое же утро после её прибытия в Рок. Он показался Джулианне добрым человеком с прекрасными манерами и очень красивым голосом. Девушке пришлось напомнить себе, что он распоряжается всей этой крепостью и всеми людьми и что человек, которому доверена охрана северной границы Королевства, не может быть таким добродушным, как кажется.
— Это уже лучше. Но все равно на голубя может напасть ястреб, а гонцу даже на хорошей лошади понадобится несколько дней, чтобы добраться до Элесси. Отряду, который пошлют за вами, понадобится ещё больше. Значит, мы будем иметь возможность наслаждаться вашим обществом довольно долго, мадемуазель. Позаботился ли кто-нибудь о развлечениях для вас?
— О, они мне не нужны, — небрежно ответила Джулианна, хотя сердце её сжалось. — Я не одинока — со мной Элизанда, и у нас есть целый замок, который можно изучать.
Это была ложь, откровенная и незамысловатая. Исследовать замок могла только Элизанда — чем она, собственно, и занималась; Джулианна же постоянно чувствовала тяжкое бремя репутации и потому не выходила. Она не хотела дать Блезу или солдатам повод сплетничать о ней в стране, которая должна была стать ей домом.
— До тех пор, пока я могу отправляться на верховые прогулки и встречаться с такими приятными людьми, — крошечный поклон в сторону рыцаря, лёгкая издёвка в ответ на издёвку, хотя все сказанное правда, — до тех пор я буду вполне довольна своим положением.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66