А во гневе человек плохо рассуждает — что и подтвердилось, когда Полтава увидел домашних доберманов, появившихся из-за живой изгороди, они как тени неслись к конюшне. Сразу же за ними следовали и оба охранника из дома. Их вызвали по радио те охранники, что охраняли конюшню.
У одного человека помутился рассудок при виде убитого жеребенка — и главный дом остался без охраны.
Лая и брызжа слюной, доберманы добежали до коттеджа, потом скрылись из вида на пути к конюшне. Через несколько секунд появился первый охранник, бородатый и лысый, с автоматом наизготовку, он бежал за собаками. Его партнер, невысокий смуглокожий алжирец, показался не сразу. Он бежал на пятках, рот открыт, палец на спусковом крючке автомата. Когда он миновал коттедж, Полтава начал действовать. Досчитав до пяти, он вышел, закрыл за собой дверь и побежал к строению с генератором.
Строеньице было величиной с детский игрушечный домик, сделано из сосны, единственное оконце заляпано грязью. В продолговатом жестяном ящичке под окном была свежезасеянная земля; Полтава шарил пальцами в перчатке, пока не нашел ключ. Он открыл им тяжелый навесной замок на двери, сунул ключ в карман и вошел, закрыв за собой дверь.
Он оказался в сырой тьме, насыщенной запахами бензина и масла. Генератор стоял на бетонном полу, испещренном масляными пятнами. На деревянной скамье у дальней стены лежали молотки, отвертки и номер «Плейбоя» на французском. Вибрация от генератора исходила сильная, у Полтавы заболели зубы.
Он подошел к генератору, такая модель была ему знакома. Испортить его нетрудно.
Полтава вытащил из чресплечной сумки толстый стеклянный пузырек. Осторожно открутил крышечку и полил кислотой на ключевые места. От генератора сразу пошел дым, Полтава отшатнулся. Начали отваливаться тускло светящиеся куски катушки. А кольца просто исчезли, они были из тонких металлических полосок.
Не спуская глаз с генератора, Полтава медленно пятился к двери. Когда генератор вдруг остановился, он выскочил наружу и бросил пузырек высоко в воздух, в сторону дубов. Затем навесил замок на дверь и побежал к деревьям — колени поднимаются высоко, руки ритмично работают. У деревьев он замедлил бег и свернул направо, к дому. Бежал он от дерева к дереву, оставаясь в тени и на мягкой траве, избегая гравия дорожки.
У дома он пригнулся за живой изгородью, так, чтобы она была между ним и конюшней. Охранникам он дал занятие на ближайшие несколько минут. Начнут они с обыска конюшни, где был убит жеребенок, оттуда перейдут в пустые конюшни. Они разбудят обоих конюхов, которые живут в коттеджике у начала подъездной дорожки, и поиски распространятся на заброшенную ветряную мельницу, яблоневый сад и так далее. Охранники не скоро вернулся к главному дому, Полтава успеет войти и выйти.
А дом, хотя и двухэтажный, казался величественным — прекрасный образец нормандской архитектуры, возможно, лучший в этих местах. Его красоту, сотворенную из известняка и строевого леса, портили лишь телевизионная антенна и примыкающий гараж на четыре машины. Справа — пруд и патио, внутренний дворик, с белой деревянной мебелью и большими разноцветными зонтиками. За домом еще одна лужайка, сад и ячменное поле по плечо высотой. Еще дальше — пастбища до пологих холмов и атлантического побережья.
Полтава подбежал трусцой к левой стороне дома, остановился, осмотрел второй этаж. Спальня хозяев находилась прямо над ним, футах в четырнадцати. А две оконные створки были полуоткрыты.
Он достал из сумки пару тэкаги, это металлические приспособления для лазанья, ими всегда пользовались ниндзя. Тэкаги состоит из широкой и узкой металлических пластин, соединенных трехдюймовой металлической полоской. Руки он просунул так, что узкая пластина оказалась на запястье с тыльной стороны. Широкая пластина пришлась на ладонную поверхность. Эта пластина была снабжена шипами.
Он поднял правую руку и зацепился за деревянную стену. Подтянувшись, зацепился еще выше левой рукой, поднимаясь к окну. Достиг он его через несколько секунд, бесшумно распахнул и стал осматривать темную спальню.
В шести футах от него на кровати под навесом спала пара. Картины четырнадцатого века — менестрели, цветы, рыцарские поединки — придавали комнате приятную теплоту. На столе в ногах кровати два посеребренных канделябра стояли посреди пустых бутылок от шампанского и остатков позднего ужина. Маленькие модели пушек по обе стороны камина неожиданным образом гармонировали с гербом, висевшим над тяжелой деревянной дверью, запертой изнутри на засов. Дверь, из дуба, поблескивала в лунном свете.
Он прополз по подоконнику на животе, задевая проводки, соединенные с магнитными детекторами вверху окна; детекторы должны были послать электрический сигнал в контрольный ящик, и сирены завопили бы по всему дому.
На полу Полтава сел лицом к кровати, держа мокрые от росы ботинки в нескольких дюймах от пола. Сняв ботинки и тэкаги, он убрал их в сумку и поднялся. Несколько мгновений прислушивался к дыханию Кутэна и Ханако, а когда убедился, что они действительно погружены в глубокий сон, подошел к кровати, мягко ступая ногами в носках.
Француз прильнул к спине японки, их тела от талии вниз были покрыты черными сатиновыми простынями с монограммой. Серж Кутэн был невысокий и плотный, с редеющими рыжеватыми волосами, усатый, он чуть похрапывал. Ханако — маленькая бронзово-загорелая женщина с полным ртом и синевато-черными волосами. Ни одна фотография не могла передать роскошь этих волос, густых, блестящих и длинных — до пояса. Лицо Кутэна было отчасти скрыто ее волосами, он будто зарылся в них. Полтава тоже находил ее волосы эротическими.
Он расстегнул змейку кармана у щиколотки, достал тонкую черную коробочку и вынул из нее шприц. Затем подошел к той стороне постели, где лежала Ханако. Да, действительно красивая женщина, хотя ей недавно и сделали оперативным путем «круглые» западные глаза из узких восточных; последнее время многие японки меняли таким образом свою внешность. На столике рядом с нею лежали два маленьких стеклянных флакона, один пустой, а в другом содержался белый порошок — Полтава знал, что это кокаин. Ему были известны ее наркотические привычки, а также любовь к американским фильмам, предприятиям быстрой пищи, иностранным спортивным машинам и богатым мужчинам на Западе. Все это она любила достаточно сильно, чтобы оставить своего японского мужа.
Полтава склонился над кроватью и сделал Ханако инъекцию в верхней части правой руки, рядом с родинкой в форме звезды. Она застонала и попыталась открыть глаза. Однако введенное вещество подействовало мгновенно. Дыхание женщины замедлилось, она погрузилась в еще более глубокий сон.
Полтава сунул шприц в сумку, а вытащил оттуда сложенный белый платочек и фиалу величиной с большой палец. Содержимое фиалы вылил на платок, затем вытащил четырехдюймовую стальную иглу, заколотую в лямку сумки, и стал проводить ею по влажному платку, пока игла не заблестела. Перейдя к той стороне кровати, где лежал Кутэн, он склонился к спящему французу, зажал ему левой рукой рот и вонзил иглу в основание черепа, где волосы скроют след укола.
У Кутэна выкатились глаза, он сразу проснулся, резко раскинув руки, и задел Ханако. Полтава залез на кровать и стал коленом придерживать барахтающегося Кутэна — через несколько секунд все было кончено. Кутэн расслабился, и Полтава спустился с кровати. После этого Кутэн сильно дрожал некоторое время, конвульсивно вцепляясь в простыни — и окончательно застыл, глядя вверх невидящими глазами. Он не был мертв. Но находился в аду.
Полтава изучал ягэн, фармацию, и хорошо умел готовить различные яды и даже некоторые лекарства. Кутэну он ввел яд, составленный из рыбы-собаки, крыс-самцов и листьев адамова дерева. Яд навсегда разрушил мозг Кутэна, сделал из него растение. Это и было наказанием.
Погубив такого человека как Кутэн, Полтава заново ощутил свою силу. В то же время убийца чувствовал в себе ужасный холод, потому собственные действия оставляли его полностью равнодушным. В подобных случаях что-то поднималось из глубины его души и делало насилие необходимостью.
Инъекция, сделанная Ханако, не имела роковых последствий. Женщина просто надолго потеряла сознание, с ней предстояло разбираться в другое время и в другом месте. Полтава стянул простыню, осмотрел обнаженное тело. Она лежала совершенно неподвижно. Как будто мертвая. Полтаве смерть всегда казалась чувственной. У него даже появилась эрекция, хотя и чуть-чуть.
Ее волосы…
Волосы нужно отрезать. Здесь и сейчас. Иначе они могут задеть и опрокинуть что-нибудь, когда он понесет бесчувственное тело из дома. А доставить ее нужно к морю, в миле отсюда, и обязательно пешком, так как Ханако должна исчезнуть, никем не увиденная. Вот почему он оставил мотоцикл и в Довиль не вернется. На пути через лес длинные волосы Ханако могли бы задеть за ветку и сломать ей шею. Доставить труп тем, кто заплатил ему, означало бы потерпеть неудачу.
Он высвободил нож в пряжке ремня, опустился коленями на кровать и начал обрезать волосы на голове женщины. Ее неподвижное тело будило в нем чувственность, но он не давал себе воли. Вместо того усердно делал свое дело, и скоро мог убрать роскошные черные волны к себе в сумку. Волосы эти потом ему очень пригодятся.
Проверив, лежит ли в сумочке Ханако ее паспорт, он повесил сумочку на плечо и одел женщину в цветастый домашний халат. Затем и Ханако перекинул через то же плечо, лицом к своей спине — пересек комнату и отодвинул засов. Приоткрыл дверь. В коридоре было пусто. Все гости и слуги Кутэна спали.
Полтава вышел из спальни, закрыл дверь и бесшумно продвигался по толстому красному ковру, пока не достиг спиральной каменной лестницы, ведущей на нижний этаж. Он спустился по лестнице в столовую, где потолок был сводчатый, а стены увешаны оленьими рогами и старинными гобеленами. Делая маленькие шажки, чтобы не поскользнуться на вощеном деревянном полу, он шел прямо вперед и вскоре оказался у кабинета. Вошел туда, закрыл за собой дверь, пересек комнату и остановился у деревянного кресла с высокой спинкой и стола красного дерева, которые когда-то принадлежали картезианскому епископу одиннадцатого века.
Осмотрев лужайку в высокие, от пола до потолка, окна и не заметив никакого движения, Полтава, придерживая Ханако на плече, открыл окно. Магнитный детектор он и здесь проигнорировал.
Оказавшись снаружи, он опустил Ханако на землю, надел ботинки, опять водрузил женщину на плечо и трусцой побежал через лужайку к чугунным воротам, ведущим в сад. Там прошел мимо рядов роз, приученных расти на деревянных кольях, к каменным ступенькам, за которыми были другие ворота.
Закрыв за собой эти вторые ворота, он услышал собак.
Полтава остановился взглянуть через плечо, увидел лучи фонарей — люди бегали по лужайке перед домом — потом улыбнулся, отворачиваясь. С ячменного поля он перевел взгляд на пологие холмы в отдалении. Потом он посмотрел в небо, пометил двойную звезду, которая должна будет указывать ему путь, и помчался вперед, сквозь золотистые злаки по плечо, сильнее стискивая женщину, которую накажет Они. Демон.
Глава 2
В Японии реальная власть не всегда принадлежит тем, кто, казалось бы, стоит у власти. Императоры больше двух тысяч лет были на троне, однако же власть принадлежала регентам, вождям кланов и сегунам. За некоторыми исключениями, император царствовал, но не управлял. Многие оказались слишком слабыми, чтобы эффективно править страной и предпочитали жить в роскошной праздности, нежели диктовать свою волю десяткам честолюбивых военачальников.
Сотни лет эти военачальники всю энергию отдавали междоусобицам, бесконечно выясняя, кто же станет первым в стране. Имперская система оставалась в течение этого периода лишь теоретической властью, а действительной являлись сегунаты, или военные династии. Императору позволялось сохранять высший ранг в стране и считаться символом государства. А делами занимались военные.
Гражданские войны кончились в семнадцатом веке, когда великий Иэясу Токугава победил своего самого опасного соперника и основал мощнейшую и последнюю в стране военную династию. Сегунат Токугавы оставался у власти больше двухсот пятидесяти лет и дал Японии небывало долгий период мира. Каждая администрация проявляла неизменное почтение к императорской семье, давая возможность императорам сменять друг друга на троне непрерывной линией. Но механика властных структур всегда оставалась скрытой под слоями церемоний, этикета и обычаев.
По иронии судьбы, самими сегунами Токугавы управляли ями-сегуны, теневые властители. В своем замке в Эдо сегун поднимался на рассвете и начинал строго регламентированный день политических и философских занятий, тренировок в боевых искусствах (а насчитывалось их больше сотни), государственных дел. Вечером он скрывался в своих внутренних покоях, оставался наедине с наложницами. Если не считать охранников и врачей, сегун был единственным мужчиной среди пятисот — тысячи женщин. Но даже здесь его связывали предписанные формы поведения и ритуалы, ибо в Японии самый несгибаемый закон — это закон традиции.
Первой из женщин во внутренних покоях была, конечно, жена сегуна, постоянно окруженная всеобщим почтением. Но, подобно императору, она являлась лишь внешним символом, власть в собственном доме ей почти не принадлежала. Властвовали же отосиери и дзеро, две группы женщин, прежде бывших наложницами; только они могли выбирать надлежащую партнершу сегуну на ночь. Традиция не позволяла ему выбирать самостоятельно, он лишь принимал или отвергал предложенную женщину, так как во внутренних покоях цель была не удовольствие, а продление рода.
Однако же дети рождались не столь уж часто. Ослабленные тепличной и рафинированной атмосферой внутренних покоев, женщины далеко не всегда могли зачать и родить. Мешало и правило, не дозволявшее спать с сегуном женщинам старше тридцати лет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65