Как тебе снится, что она на другой стороне каньона, и ты не можешь перепрыгнуть к ней. Так бывает, когда ты теряешь тех, кого любишь. Внутренний голос шепчет тебе: “Прыгай!” Ты знаешь, что это невозможно, и мучаешься от того, что не веришь этому до конца.
Аманда, открыв рот, не сводила с меня глаз, грустных и влажных.
– О, тетя Клер, – прошептала она. – Роан Салливан сумеет перепрыгнуть через каньон и вернуться к тебе. Я знаю, что сумеет.
Славный удар я получила за свою откровенность. Перед глазами замелькали огненные круги, я глубоко вздохнула и вновь пришла в себя.
– Нет, дорогая, – сказала я спокойно. – Люди вырастают и отдаляются друг от друга на такие расстояния, которые не перепрыгнешь. И дело тут не в размерах. А я вообще не могу прыгать, – закончила я. – Я могу только сидеть.
Ее голубые глаза сверкнули. Она посмотрела на меня так, как посмотрела бы я сама, когда была юной, упрямой и сентиментальной.
– Иногда мне кажется, что ты не очень стараешься, – мягко упрекнула она. – Не старей и не отдаляйся от меня, тетя Клер.
Я не могла больше сказать ни слова.
* * *
Я всю ночь вздрагивала в кровати. Нет, я не плакала, просто била кулаком по одеялу, чувствуя собственное невыносимое бессилие. Я потащилась в ванную и стала рыться в маленькой лакированной деревянной коробочке, которую берегла много лет. Я хранила в ней те вещи, на которые у меня не хватало мужества смотреть, но не было сил выбросить. Я вынула подвеску – старый выцветший листок клевера. Я носила его так долго, что зелень стерлась, позолота облезла, и она стала тусклой, как древняя монета.
Наверное, благополучная Клер Мэлони была все-таки сумасшедшей. Да, я признаюсь, уже вглядывалась в лица разных мужчин – а вдруг Рони. Рылась в праздничных открытках – с теми же чувствами. Кидалась к телефону и дверям, с замиранием сердца ожидая – это Рони.
Жизнь моя была лентой Мебиуса, у которой всегда одна сторона – Рони.
Я не могла спать. Я молча сидела у темного окна спальни. Над горой Даншинног клубящиеся облака то и дело закрывали полную луну, и тогда гора исчезала, растворяясь в чернильной пустоте ночи, как и мои мысли.
Вдруг я увидела свет. Слабенький, еле-еле мерцающий свет на вершине горы. Я моргнула, и он исчез. Но мне не показалось: он появился снова.
Черт возьми, кто-то был там, на моей горе! Пока я разбужу домашних, объясню им, в чем дело, человек может исчезнуть. И снова я буду слышать за спиной встревоженный шепот о моем состоянии.
Я накинула ветровку прямо на ночную рубашку и выбралась из окна спальни. Это было побольней, чем любая процедура. Когда я, наконец, свалилась в кусты камелии, впору было бы плюнуть на эту затею.
Но свет no-прежнему горел. Не отрывая взгляд от Даншинног, я забралась в старый грузовик, который стоял за амбаром, запустила мотор и кое-как поехала, нажимая на педаль левой ногой.
Когда я добралась до загона на вершине Даншинног по старой мощеной дороге, фары моего грузовика выхватили из тьмы незнакомую машину, на которой висел знак “Аренда”. От небольшого костерка, сложенного на камне, летели искры.
Пораженная, затравленно оглядываясь вокруг, я вела машину на этот огонь. Вокруг не было ни души, ни намека, что кто-то осмелился этой ночью заехать на частную территорию. Луна и звезды полностью исчезли за облаками. В воздухе запахло дождем.
– Кто здесь? – закричала я. – Где вы? Это частная собственность! Частная!
Я босиком ступила на цветущую лужайку. Эти цветы мы с дедушкой посадили здесь двадцать лет назад.
Я вдруг подумала о цветах с ненавистью. Потому что они выжили, потому что они не исполнили своего предназначения, потому что позволили незнакомцу топтать себя. Я стала колотить по ним костылем, как взбесившееся животное.
– Кто здесь? Выходите! – кричала я.
Дождь, холодный и частый, перешел в ливень. Костер зашипел и погас, выпустив струю белого дыма. Я поскользнулась и упала.
В следующее мгновение я почувствовала, что меня подхватывают крепкие сильные руки.
Я не знала, кто это или что это. Было темно, потоки воды заливали мне глаза, у меня кружилась голова. Я дрожала, бездумно прижимаясь к неизвестно откуда взявшейся опоре то ли из плоти и крови, то ли из моего пошедшего вразнос подсознания. Это было похоже на ночной кошмар. Я стала вырываться.
– Клер, – произнес прерывающийся голос. Я подняла голову и в свете луны, вышедшей из-за облаков, увидела его лицо на фоне темного неба, его глаза, не отрывающиеся от моих.
– Роан, – прошептала я. Раскат грома. Мне показалось, что воздух вокруг больше не годится для дыхания.
Роан.
Глава 5
Эта ночь была как омут, засасывающий и всепоглощающий омут. Скорее всего я не вспомню всех ее подробностей. В голове сплошной туман, события видятся, как сквозь запотевшее вагонное стекло.
Дождь буквально сек нас. Небо разрезали молнии, над долиной, как приветственный салют, гремел гром. От костра все еще шел обволакивающий дым. Роан отнес меня к машине. Я не спрашивала, куда мы едем, мне это было безразлично.
Он вел машину, а я пыталась рассмотреть во время вспышек молнии его лицо. Странно, что кое-какие детали все же задержались в моей дырявой, как решето, памяти. На полу валялся скомканный конверт авиакомпании, между сиденьем водителя и ручкой соседнего кресла был засунут кожаный портфель. В открытой пепельнице лежал остывающий окурок.
Слова застревали у меня в горле. Мокрые волосы липли к лицу, подол ночной рубашки облегал голые, испачканные глиной ноги. Я не знала, где мои костыли. Он жив! Он вернулся домой! Он не забыл меня! Через какое-то время я начала понимать, что машина скользит по тяжелому бугристому грунту и не желает слушаться водителя. По крыше хлестали ветки, комья грязи летели в ветровое стекло. Широко машущие оконные “дворники” еле справлялись со своим делом.
– Ты меня крадешь? – спросила я.
Он взглянул на меня, мелькнули в улыбке его зубы.
– Да, черт подери.
– Роан, – в моем голосе были мольба и благодарность.
Он неожиданно остановил машину, вышел под дождь и открыл дверцу с моей стороны. Он снова взял меня на руки, как ребенка. Свет фонаря прорезал тьму, и я увидела старую хижину. “Десять прыжков”! Он привез меня на озеро “Десять прыжков”.
Я вцепилась в его рубашку. Его кожа и волосы пахли летним дождем. Это был Рони, можно взять и прижаться к его широкой сильной груди.
Все было непонятно. Он поднялся по развалившимся ступенькам, пронес меня сквозь проем, на котором дверей не было еще до нашего рождения, в это укрытие из тика и корабельной сосны. Струи дождя заливали незастекленное окно, но все равно было ощущение, что ты находишься в надежном месте.
Он поставил меня на пол, хотя все во мне сопротивлялось этому. Я не могла его видеть, но слышала, как он двигается. Звуки, смысл которых не могла определить. Потом появился свет. Роан включил фонарь, и я обнаружила, что сижу на надувном матрасе. В пыльном углу маленькой комнаты стоял переносной дорожный холодильник и набитая сумка.
Годами мне снился сон: безликий незнакомец приходит ко мне через огонь, и я знаю, что это Роан. Я не вижу его лица и не могу взять его за руку. Таково мое наказание за то, что не сумела отстоять его.
“Когда тебе будет тридцать лет, твоя жизнь изменится”.
И вот я была с ним, за мной стояли тридцать лет жизни, сердце у меня болело, и я думала: “Какие еще сюрпризы припасла для меня судьба?!”
Роан присел на корточки рядом с матрасом. В свете подвесного фонаря он казался высеченным из мрамора, живыми были лишь глаза, быстрые, как ртуть.
Пытаться разговаривать не было смысла. Как дикие звери, мы приглядывались друг к другу немигающими глазами.
Наконец, после двадцати лет необъяснимого молчания, он сказал скорее с грустью, чем с сарказмом:
– Дом, милый дом.
Я посмотрела на человека, которого помнила мальчиком. Теперь передо мною взрослый мужчина, его взгляд обжигал меня, лицо его стало более суровым. Темные волосы беспорядочно падали прядями на широкие скулы.
– Да, – мягко сказала я. Он дотронулся до моего мокрого лица, стряхивая капли дождя с губ и подбородка. – Я помню тебя, – прошептала я. – Я знаю тебя.
– Я не вернулся бы, если не чувствовал бы этого.
Ветхий наш дом вздрогнул от очередного удара грома. В моем смятенном мозгу мир умирал и возрождался, настоящее и будущее сливались в одно целое.
Он достал два одеяла – красное и белое – и набросил их мне на плечи. Только сейчас я поняла, что вся дрожу. Роан понял это раньше меня. Должно быть, он наконец заметил некоторую обескураженность на моем лице, нахмурился, снова присел возле меня на корточки. Потом, казалось, с сожалением оглядел домик, некогда принадлежавший моим предкам.
– Я купил этот дом и озеро, – сказал он.
Опять тишина. Мне нужно было время, чтобы переварить все это. В частности, то, что у него есть такие деньги, что он мог позволить себе потратить их и что все это имеет отношение ко мне.
Дождь стучал по крыше. Я представила себе, как поднимается вода из озера, заливая кусты смородины и мохнатые дубы, поднимается все выше и выше и наконец уносит нас куда-то, где все можно начать сначала.
Он сел, согнув колено и положив на него руку. У меня заболела нога. Я почувствовала, как я измучена. На лице у меня прибавился свежий и весьма болезненный синяк. Это, видимо, когда я упала на уступе. Я никак не могла поверить в реальность случившегося.
– Мне нужно отдохнуть, – призналась я.
– Я не хочу отвозить тебя на ферму сегодня, – жестко сказал он. – Или надо отвезти? – Он говорил не о моем желании или нежелании, он имел в виду долг перед семьей.
Я не могла сейчас объяснять ему мой сложный путь назад к семье и к нему. Он слишком много был должен мне в этой жизни. Так я тогда считала.
– Нет, я не дам тебе снова исчезнуть. Я до сих пор не уверена, что ты настоящий.
Он протянул руку, я была как парализованная. Погладив мою щеку, он прошептал:
– Такой же настоящий, как и ты.
Двадцать лет. Целых двадцать лет. Мне можно было не произносить эти слова вслух, его глаза потемнели, он кивнул. Плотно закутавшись в одеяла, я лежала на боку так изящно, как могла, а может быть, просто как колода.
Роан достал откуда-то пышную подушку в красивой голубой наволочке и положил рядом, как подарок. Я все воспринимала символично. Я сунула подушку под голову. На надувном матрасе, в хижине, в лесу, и ни одна живая душа, кроме него, не знает, где я.
Он повернулся к свету – я видела лишь его силуэт, – и свет погас. Ночь окружала нас, пахло дождем, мокрой землей. На какую-то долю секунды мне показалось, что мы вне времени и пространства.
– Поговори со мной, – быстро сказала я. – Скажи что-нибудь важное для тебя. Я хочу слышать твой голос.
– Я сижу рядом, – ответил он приглушенно. – Слушаю твое дыхание. Чувствую такой покой, какого не чувствовал много лет.
Как в тумане, я слушала его голос и чувствовала какое-то непонятное удовлетворение. Странно, ведь глубоко внутри во мне сидела горькая обида. Он следил за мной все эти годы и ни разу не дал мне понять это.
– Мне снилось, что ты приходил в больницу, – наконец прошептала я.
– Я приходил.
* * *
Рано утром солнце осветило спартанскую убогость нашего убежища. Пара колибри порхала над оранжевыми цветами лозы, обвивающей разбитое окно. В моей душе странным образом соседствовали восторг и отчаянье.
Роан!
Осторожно, по стеночке я выбралась на веранду.
Мои костыли были прислонены к разбитым перилам. Я не знала, что Роан не забыл захватить их с собой.
Он стоял ко мне спиной ярдах в пятидесяти. Роан, ставший старше, крепче, в лучшей мужской поре. Та сверхъестественная сдержанность, которая была в нем и раньше, равная готовность к защите и к нападению, смотря по обстоятельствам, теперь представлялась мне духовной силой. Он, казалось, был полностью поглощен созерцанием голубого неба и гладкой поверхности озера.
Он здесь! Он действительно дома!
Я заставила себя продвигаться вперед, медленно, шаг за шагом. Одеяло соскользнуло с моих плеч. Я продиралась через вереск, с трудом удерживая равновесие. На мне была ночная рубашка с аппликацией в виде пальмы, желтая ветровка, я была босиком.
Задыхаясь, я выбралась на открытое место. Роан повернулся на шум и протянул ко мне руки. В самый последний момент моего триумфального продвижения один из костылей поскользнулся на камне.
Он поймал меня, когда я начала падать. Я разозлилась на себя, но тут заметила, что под глазами у него темные круги, и сразу забыла обо всем.
– Ты, как всегда, вовремя, – сказала я хрипло.
– Да, сейчас я ушел. Жаль, что меня не было рядом с тобой тогда, два месяца назад.
– Был. Все, что я делала для других, лишь частично возмещало то, что я не могла сделать для тебя двадцать лет назад.
– Значит, мы поступали одинаково. Я тоже старался жить так, чтобы оплатить все счета.
Сколько незаданных вопросов, сколько перемен за эти годы – так много и так мало.
– Я не могу ни о чем говорить. Мне нужно лишь смотреть на тебя, – это было самое главное мое ощущение сейчас.
Его, казалось, это и радовало и беспокоило. Он сгорбился, опустил подбородок, не отрывая от меня тревожного тяжелого взгляда.
– Почему бы тебе не сказать мне, что ты видишь?
А что я видела? Я видела мозаику, которую кто-то рассыпал, а я не могла собрать. Когда я смотрела на его лицо, то не помнила, во что он одет. Я переводила взгляд на мозолистые руки и забывала, какого цвета у него глаза. Вот тяжелые золотые часы на запястье. Вот серая рубашка, и рукава закатаны. Что еще? Все те же густые, темные, чуть длинноватые волосы и тень легкой щетины над верхней губой и на подбородке.
– Ты великолепен, – сказала я.
А сама-то, господи! Вдруг вспомнив о бледной, покрытой шрамами ноге, я плотнее закуталась в одеяло. Он снова посмотрел мне в глаза.
– А ты самая красивая женщина, которую я когда-либо видел в своей жизни, – сказал он спокойно. – Не будем больше об этом.
Когда мужчина говорит так, то дело даже не в словах, а в музыке, глубине голоса. Я внимательно его рассматривала. Все – каждое маленькое открытие – было подобно воде, падающей на пересохшую землю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43