Я поймала его около путей. Едва не сломала ногу, оступившись в той самой яме. Правильно ли я сделала, решив поселиться здесь?
Манька принесла коробку, красиво перевязанную красной ленточкой, — подарок к новоселью. Я спросила, нет ли там чего-нибудь съестного — дома хоть шаром покати, потому что в чертовой машине заглох мотор. Это была не лучшая идея — поселиться в этом месте. Но об этом я никому не скажу. Как-нибудь справлюсь. Открыла коробку — котенок! Как живой! Крохотный, в половину моей ладони! Только кошки нам не хватало! Тося с ума сойдет от счастья!
Котик тут же пристроился на кухне и оставил на полу лужицу. И запищал! Борис подошел, облизал его. Тося, вернувшись из школы, обмерла от счастья! Чудный, очаровательный котенок!
* * *
Кот Метек вполне освоился. Он немного подрос за эти дни. Тося кормила его из шприца молоком, хотя он уже и сам вовсю уплетал консервы. Котенок был трехцветный. Хорошенький. Уля помогла мне все распаковать. Красиво. Деревянный потолок. Я чувствовала себя по-домашнему. Это было самое правильное решение в моей жизни. Метек повадился дразнить Бориса. Звери носились по всему дому. В конце концов Метек спрятался под буфетом на кухне и застрял. Борис с разбега заскочил на кресло. Вытащить Метека я не смогла, пришлось позвать на помощь Кшисика и Улю. Когда мы отодвигали буфет, грохнулось шесть тарелок и выпали чашки. Четыре разбились. Может быть, к счастью.
Мы распили очередную бутылку шампанского. Вечером приехала Агнешка. Она договорилась насчет телефона — мне выделят специальную линию! У нас будет свой собственный телефончик, и я смогу часами болтать со всеми, кто далеко. И наверняка позвонят мама и папа, что-нибудь мне посоветуют. И мне не будет так одиноко! Господи, похоже, ты покончил с печальной статистикой, по крайней мере в отношении меня!
* * *
Сунув грабли под дверную ручку, я поехала в редакцию. Не так уж это и далеко, меньше часа. Ехать очень приятно. Можно почитать, да и вообще. Я привыкну.
В коридоре редакции меня остановил главный редактор. Помахивая “Плейбоем”, осведомился, известно ли мне, что клитор у современных дам в два с половиной раза больше, чем у их бабушек. Я ничего об этом не знала. Поинтересовалась, в связи с чем. Если верны мои предположения по этому поводу, то нет ничего удивительного в том, что так мало удачных союзов — со статистической точки зрения.
Не желая вдаваться в подробности, шеф помчался к своему кабинету. Я проводила его взглядом в надежде, что ему не придет в голову просматривать письма. Пусть занимается клитором, и помоги ему Господь.
Я забрала свою работу, сделала кое-какие покупки, села в электричку. По пути собралась заехать к Маньке, чтобы взять миску Бориса, которую та забыла привезти. Вагон был набит битком. Я стояла. Пропади все пропадом, это не так уж и близко. Но я уговаривала себя, что это мой любимый вид транспорта. Перед глазами маячила надпись, которая подняла мне настроение, выглядела она приблизительно так: “За проезд без билета взимается штраф. Безбилетным пассажиром считается пассажир, не имеющий действительного билета на проезд”. Порадовало меня также предупреждение нашего МПС о том, что запрещен провоз отравляющих, едких и зловонных веществ.
На следующей станции в вагон ввалились два субъекта, полностью соответствующие последнему описанию, и я успокоилась, решив, что железнодорожное ведомство меня всего лишь пугает. Впрочем, эти типы провозили самих себя. Едва держались на ногах и выражались. Сильно пахнущие зловонные господа благополучно проехали одну остановку до ближайшего открытого винного магазина, однако успели громко и четко высказать свои замечания в адрес неизвестных мне лиц. Разговор был короткий:
— Чё ты п…ишь?!
— А то. Точняк.
— А она?
— Взяла да и за дверь меня выставила.
— Ну-у! Во-оо б… пригожая!
Вот так дела! После этих пассажиров остался только тухлый запах усвоенного алкоголя. Я узнала новое значение слов, которые считаются неприличными: “п…ить” значит “врать, нести чушь”, “пригожая б…” — женщина, которая не со всеми подряд (а ведь недавно было прямо-таки наоборот).
Забавно все в этом мире!
* * *
Манька была явно не в себе. У нее сидели гости, в том числе тот ее мужик — ну, в общем-то ничего, приятный.
Дитя лет этак шести исподлобья разглядывало взрослых. Потом исчезло под столом — там очень удобно тянуть за хвост кота. Я хотела только забрать миску Бориса, но Манька усадила меня за стол, а если уж она велела, то ох-хо-хо! Смышленое дитя, которому наконец-то досталось от кошки, принялось реветь. Мать извлекла ребенка из-под стола и строго глянула на Маньку. Но ее усилия пропали даром, потому что Манька глазела на своего мужчину. Он, впрочем, тоже не сводил с нее глаз. Ну вот, еще одна из нас, пропащая душа.
Потом случилась трагедия. Ребенок вырвал у матери стакан и с криком: “Я хочу кока-колы!” — высосал алкоголь, после чего оплевал коктейлем мамочку, себя и обильно заставленный стол. Затем крошку отнесли в ванную, чтобы умыть и прополоскать рот, причем ребенок громко протестовал, а когда вышел оттуда, спросил:
— Это здесь жила та сова, которая сдохла? Манька вышла из ступора. Все замерли и уставились на меня. Речь шла о моей сове, которая была в зоопарке! Я побледнела.
— Идиотка! — набросилась на меня Манька. — Дура! Что я, должна была тебе признаться, что она сдохла? С самого начала было ясно, что она не выживет, а это было равносильно тому, что у тебя не будет этого проклятого дома, ты сама идиотка, вот мне и пришлось якобы отдать сову в зоопарк! И так бы ничего не вышло! Это ты кретинка, со своими предрассудками!
Гости онемели. Ребенок тоже. Я подумала, что существуют границы, которые можно переступать. Я не считала себя идиоткой. Я видела полные слез глаза Маньки, которой не удалось спасти сову. Но она сделала нечто куда более важное… Последнее, что я чувствовала, была обида.
Я вернулась домой на последней электричке. Тося сидела у камина с дочерью Ули и уплетала суп, принесенный самой Улей. Метек вертелся посредине ковра и тормошил папоротник. Я отнесла папоротник в кухню, на окно, все равно его теперь широко открывать не буду. Борис даже мордой не повел при моем появлении. Я принялась за мытье посуды.
Все равно я верю в приметы. И буду верить.
* * *
По дороге в редакцию встретила знакомую. Одну из тех сплетниц, которые меня недолюбливают.
— Ты слышала, что у Йоли ребенок?
— Да? — Я сделала большие глаза. — От кого? Она посмотрела на меня, как на придурковатую.
— Как это?
Думала, ехидна, морально меня убить. Теперь пусть выкручивается.
— Ну, с этим… с твоим…
— А-а-а… — махнула я рукой, — так это они уже давно запланировали. Я думала, что-нибудь новое случилось в природе. Очаровательный малыш, — продолжала я как ни в чем не бывало, — светленькие волосики и темные глазки, просто прелесть! Представляешь, вес — четыре сто, настоящий богатырь!
Ни за что не доставлю удовольствия этой злюке: ни злости, ни разбитого сердца. Ага! Я оказалась права. Напускной сочувственный взгляд постепенно сменился бешенством. Нет, ей меня не добить, ни за что!
— Вы мне казались хорошей супружеской парой, — заявила она в исступлении.
— Очень хорошей, поэтому мы и теперь хорошо живем, — соврала я не моргнув глазом, а сквозь ресницы мне мерещилась Йоля, обметанная ветрянкой.
Я улыбнулась.
— Даже не думала, что ты так легко с этим смиришься. — В голосе знакомой зазвучало разочарование. — Да, не думала, что ты такая бесчувственная. Нет ничего лучше, чем поддержка другой женщины!
Кто б мог подумать, что еще недавно меня удивляло поведение Маньки! Иногда она работает в одну смену с женщиной, иногда с мужчиной. По ее словам, с мужчинами еще как-то можно договориться. Ведь как быть женщине, которая ходит на службу и занята с восьми до шести? И хочет при этом хорошо выглядеть? Такая женщина выгадывает, как бы ей отлучиться в рабочее время, особенно если наступает затишье. В солярий, например, или сделать педикюр. Если с ней дежурит мужчина, все в порядке, можно прямо сказать: “Иду в солярий, буду через полчаса”. Мужчины таких вещей не понимают, но относятся к ним с уважением. Женщины понимают значение слова “солярий”, однако должного уважения не проявляет. Еще бы! Она идет, а я нет? У нее есть деньги на всякие там прихоти?!
Манька в таких случаях применяет свой метод. Покрутится-покрутится по лечебнице, убедившись, что никого, кроме нее самой и напарницы, нет, сообщает:
— Надо сходить за ливерной колбасой.
Слово “надо” выражает не прихоть, тем более не желание, а неприятную повинность, что подразумевает: я должна, потому что нечего есть, а также более глубокий смысл: денег хватит только на ливерную колбасу, она и спасет жизнь мне и моей семье. И наконец, то, что лежит на самом дне значений вереницы слов “надо” и “ливерная колбаса”: одно дело, если бы я шла просто за покупками, но у меня тяжелое финансовое положение и ты, наверное, не будешь возражать? Слово “покупки” может также вызвать ненужные ассоциации, например: у тебя в конце месяца еще есть деньги? А отсюда последует простой вывод: если у тебя есть деньги, то и время найдешь, и лучше всего после работы!
В общем, если Маньке надо идти за ливерной колбасой, то, ясное дело, ее напарница вздыхает с сочувствием и говорит: “Ступай”. Манька тут же садится в свою новую машину и мчится в солярий. Иногда возвращается красная. В солярии, как известно, иногда загорают, а иногда, неизвестно почему, сначала розовеют.
Я как-то спросила Маньку:
— Неужели напарница не догадывается, что ты была в солярии, ведь невооруженным глазом видно?
— Э-э-э, — ответила Манька, — когда у меня была старая машина, я говорила, что эта колымага — чтоб ей ни дна ни покрышки! — заглохла и мне пришлось ее толкать, вот я и раскраснелась.
До чего умна Манька! Даже если на ней дорогие тряпки, которые совсем недавно вызывали зависть ее коллеги, то теперь, после того, как ей пришлось толкать машину в своем наряде, та испытывала удовлетворение, умело замаскированное сочувствием: “Какой кошмар!”
Приятельница живо вообразила, как напотелась бедная женщина, толкая машину, и ведь никакой самый лучший, современный и качественный дезодорант, защищающий в течение двадцати четырех часов, содержащий микрогранулы, которые обогащаются кислородом, не рассчитан на то, что придется толкать автомобиль. Кроме того, у приятельницы машина получше, ее не надо толкать. В этой связи вопрос о нарядах отступает на второй план, да к тому же на фоне ливерной колбасы.
Но так было когда-то. Теперь у Маньки новая машина, которая не ломается. В солярий она по-прежнему ездит. Я как-то поинтересовалась:
— А что ты теперь говоришь, когда возвращаешься красная как рак?
— А! — ответила Манька, сияя. — Говорю, что меня стукнули. Что у меня климактерические приливы. Она меня еще больше за это любит! Сочувствует, что так рано! Может быть, и мне надо было бы доставить удовольствие моей знакомой: разрыдаться, начать жаловаться, стонать, — ей было бы так приятно, что не ее муж сделал ребенка Йоле. Куда мне — умом не вышла. Теперь вместо сочувствующей приятельницы у меня появился враг. Мне бы следовало подольше пожить у Маньки — многому бы научилась.
ВСЕ ОНИ ОДИНАКОВЫ
В редакции меня окликнул главный:
— Пани Юдита, зайдите на минутку!
Я перепугалась до смерти. Оказалось, он решил предложить мне перейти на ставку.
— Предпочитаю хвалить день по вечеру, — сказал он, — однако, бесспорно, с тех пор, как вы у нас работаете, стало приходить больше благодарственных писем, адресованных именно вам. Взгляните! — и театральным жестом обвел горы корреспонденции, наваленной на письменном столе.
У меня подкосилось ноги. Я узнала голубой конверт в стопке еще не разобранных писем. Голубой нажаловался — как пить дать. Не нужна мне никакая ставка! Не хочу. Я живу в деревне и не могу каждый день ездить в Варшаву. К тому же шеф меня выгонит, как только прочитает письмо от Голубого. Мужчины коварны! Нет чтобы написать прямо мне или вообще перестать закидывать редакцию посланиями, этот бездельник (у кого же еще в этой стране есть время переписываться!) нашел себе развлечение!
Я промямлила, что не хочу на ставку, что изменились семейные обстоятельства, лучше продолжать работать внештатно… бормотала что-то и бормотала.
— Ну, как хотите, но… — И тут он взял в руки голубой конверт.
Господи, за что ты меня?
— Вот, пожалуйста. — Главный вынул голубой листок. О Боже, сделай что-нибудь!
— Дорогая пани Юдита… это как раз то, к чему я стремлюсь — покончить с нашей анонимностью, вам это замечательно удалось, хотя, как я уже сказал, предпочитаю хвалить день по вечеру. — Шеф сложил листок, засунул в конверт и протянул мне с грудой остальных писем. — Вот, пожалуй, и все. Мы еще подумаем насчет вашей кандидатуры… Может, вам поручить еще что-нибудь? Не напишете ли вы что-нибудь о сексе? — Его глаза вспыхнули маниакальным огнем.
О сексе я могла бы написать, что он совершенно не нужен, чрезмерно разрекламирован, я знала по собственному опыту, что без этого можно прожить.
— Да, что-нибудь о сексе, — главный уткнулся в разворот “Хастлера”. — Сейчас это очень модно! Ну что ж, давайте договоримся на будущую неделю — что-нибудь покруче, пикантное, яркое, что может заинтересовать читателей!
Скорее читательниц, ведь мы — женский журнал, и, разумеется, я должна буду заинтересовать Голубого. Я прижала к сердцу все те письма, которые не успел прочитать шеф. Надо идти, немедленно.
— Будет сделано, не сомневайтесь, — выдавила я.
— Очень хорошо, замечательно, именно на это я и рассчитывал, — обрадовался главный, не замечая, как я буквально на карачках отползаю к двери. — Итак, на среду! Что-нибудь, что заденет читателей за живое, вызовет негодование!
Я сама была переполнена негодованием. Почему все уверены, что мир стоит на сексе?
* * *
На этот раз в электричке не было толчеи. Я уселась прямо под табличкой “Безбилетным пассажиром считается пассажир, не имеющий билета”…
Воздух пах весной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26