— взволнованно кричал Пухарчук, когда огромная Стелла выбиралась из ванны и на коротких ножках шустро ковыляла к нам с открытой пастью.
— Ага! — верещал Женек, бросая туда полбуханки.
— Ага! — орал я, кидая в пасть свою буханку. — Ого!
Кроме своей любимицы, мы в зоопарке никого не признавали. Грязь, вонь, сумасшедшие животные с остановившимися глазами.
Нам оставалось несколько дней до отъезда. В тот вечер на город Счастье обрушился роскошный солнечный закат. Огромное кровавое зарево разлилось по нежно-синей дали горизонта. Женек с буханками хлеба»под мышками с нетерпением ждал меня возле гостиницы. Мы пронеслись мимо контролеров, которые что-то пытались нам крикнуть вдогонку, подбежали к клетке — а привычного оглушительного зеванья не последовало. Женек первым врезался в перегородку. Я за ним.
Ванна была пуста. Если бы Стелла погрузилась, мы бы знали: по каким-то пузырькам и еще по какой-нибудь чертовщине, а сейчас ее не было… не было!
— Где же она? — недоуменно прошептал Женек.
— Не знаю, — пожал я плечами.
— Вы здесь не видели бегемота? — подбегал Женек к прохожим.
Те смотрели на него с любопытством, уходили и оглядывались.
— Вы не видели здесь бегемота?! — носился возле клетки Женек, морща носик.
К нам подошла контролер, которая всегда весело улыбалась, когда мы проносились мимо нее. Она посмотрела колючими глазами на наши буханки, взяла одну и разломила ее пополам.
— После вашего ухода, — показались на ее глазах слезы, — кто-то напихал в хлеб иголок и бросил Стелле.
Пухарчук страшно завизжал, словно его полоснули ножом по шее.
— Да, — заплакала женщина. — Стеллу так и не спасли. Она легла на дно ванны и больше не показалась.
Я еле отодрал Женька от клетки. До гостиницы нести его пришлось на руках.
Ах, Счастье, Счастье… Стелле я был обязан знакомством с Валенькой. Каждый раз, когда бываю в церкви, я смотрю на нее. Она кротко улыбается мне.
Когда мы познакомились, Валенька посмотрела на мою изрезанную ладонь и прошептала:
— Евгеша, я знала, что это случится… от судьбы не убежишь. У нее был муж, который ходил на корабле в загранку, дочка, работа в школе, ее любили ученики… и еще, кроме мужа, у нее никого не было.
— Я стану шлюхой, если ты меня бросишь, — спокойно сказала она в тот вечер. — Выбирай, милый.
Я не верил ей, а она продолжала ездить ко мне на свиданья в те города, где мы гастролировали. Я гнал ее, устал от ее рабской, безответной любви, я ни разу не видел на ее кротком лице улыбки. Я не верил ей, и она стала шлюхой.
Я это точно знаю, потому что память о том, что ты когда-то был любим, заставляет вспомнить об этом в час душевной пустоты. И я поехал в город Счастье.
— А Валеньки… давно уже нет, — глядя мне прямо в глаза, ответил печально-высокий загорелый мужчина. — А вы?…
Я повернулся к нему спиной и пошел прочь. Он не стал меня догонять.
Со святыми женщинами грешно шутить.
Женек знал и про Валеньку, она иногда ходила с нами в зоопарк, но, конечно, Стелла была для него всем. Как он мечтал завести у себя в Находке бегемотика.
— Мне тогда даже водяной пистолет не нужен! — кричал он. — А сколько стоит бегемотик?
— Бегемоты в Детском мире не продаются, — отвечал я.
— А может быть… — неопределенно тянул Пухарчук, — ну… какой-нибудь без хвостика… мне любой подойдет, а ванну я ему найду и кормить буду. А ты будешь ко мне в гости ездить.
— Буду, Женек, буду.
О Стелле мы часто говорили, и всякий раз я вспоминал Валеньку.

* * *
— Левшин! Ты собираешься стать руководителем? — поинтересовался я у Витюшки. — Сам же говорил, что презираешь Ирку.
— Говорил… — недоуменно уставился на меня Лев-шин, — и сейчас говорю.
— А что ж ты тогда?
— Не прикидывайся дураком! Почему я должен от денег отказываться? Опущу Иришечку тысяч на… — заулыбался Витюшка, прикидывая в уме на сколько тысяч он раскрутит Ирку. — Да пошлю, родную, куда-нибудь подальше! — махнул беззаботно рукой, так и не назвав суммы.
— Парень, она же хочет купить себе мужа, как когда-то купили ее, и будет об него ноги вытирать!
— Ты просто завидуешь мне! — высокомерно воскликнул Витюшка. — Был бы на моем месте, вел себя точно так же!
Закулисный теперь жил с матерью, но это не помогало. Она не давала денег, и он бежал с раздутым синим лицом к Ирке. Закулисный тихо стучал в дверь и, когда она с презрительным видом ему открывала, стоял, сдерживая дрожь, и, заикаясь, говорил:
— Ир-pa… там-м… ничего не… о-осталось?…
— Для тебя ничего, — издевалась она над ним.
— Ир-pa… я… п-прошу… ну-у…
Один раз он упал в обморок перед дверью, когда она чересчур переусердствовала. Елена Дмитриевна пыталась совестить Ирку за то, что она дает ему деньги и поит водкой.
— Я не хочу, чтобы ваш сын зарезал меня, — зло бросила Ирка, — из-за каких-то двух паршивых червонцев или бутылки водки!
Похмелившись, Закулисный бросался на Ирку с кулаками, но она отработанным ударом наотмашь била ему туфелькой по голове, после чего он валился на пол. Ирка уходила на спектакль и оставляла рядом с ним бутылку водки. Приходила… Закулисный по-прежнему лежал без движений. Потом его уносили к матери.
Елена Дмитриевна все реже и реже стала бывать на спектаклях. Она уже подумывала уехать с Володей в Куралесинск, но как объяснить в филармонии, почему руководителя нет на гастролях; да от ежедневной выручки Закулисная не в силах была отказаться. Она ждала окончания гастролей, чтобы взяться за Володю и спасти семейное дело.
Ни на сцене, ни в гостинице, никто ни с кем старался не разговаривать. Рядовой состав «мойдодыровцев» полностью замкнулся в себе. Коля продолжал петь дифирамбы, покупать цветы и… подарил Ирке дорогие золотые сережки.
— Это мой подарок! — влюбленным голосом воскликнул он. — Отец прислал перевод… Ира! Я люблю тебя!
Ирка, принимая в номере цветы и сережки, вонзила в него насмешливый холодный взгляд.
— Я люблю тебя! — взмахнул Видов руками и упал перед ней на колени, прижимаясь лицом к ее ногам. — Ты сама знаешь, что я всегда мечтал о тебе!
Ирка смотрела на лежащего в двух метрах Закулисного и молчала.
— Коля, — сказала она наконец, отталкивая его коленкой. — Встань, ты не в театре, к тому же ты плохой актер, единственный зритель в этом зале тебе не верит. Давай лучше поговорим о деле. Ты прекрасно знаешь, что я замужем. Когда я стану свободной женщиной, тогда и только тогда мы решим этот вопрос.
— Но когда же? — вставая, попытался поцеловать ее Видов.
Ирка презрительно скривила губы, холодно отстраняясь от него.
— Это… — прошлась она по комнате, выгибая спину, медленно выговаривая слова. — Все…
Ирка вдруг томно упала на широкую кровать, черные длинные волосы рассыпались по небесному атласному покрывалу, и, потянувшись, она подняла с пола сигареты, закурила и с вызовом посмотрела на Видова. На ней были восточные, из тончайшей красной ткани шаровары и немыслимая распашонка с драконами на спине. Коля с волнением смотрел на ее голое гибкое тело. Ирка чуть выгибалась, усмехаясь, поглядывая на Видова, и лениво то сворачивалась в клубочек, то медленно, пуская тоненькую синюю струйку дыма в его сторону, распрямляла длиннющие ноги.
— — Это… — тихо, как бы играя каждым словом, повторила она, — все… зависит… от тебя… Когда?
Видов обернулся и посмотрел на Закулисного, потом с волнением взглянул на Ирку. Она с вызовом смотрела на него горящими зелеными глазами. Коля вздрогнул и вновь со страхом покосился на Закулисного.
— Иди, Коленька, подумай, — мягко сказала Ирка. — Подумай и скажи мне, когда я стану свободной женщиной! Когда?

* * *
— Витюшка! — простонала Ирка, когда они остались одни на сцене. — Что же ты мне ничего не подаришь?
— Иришка! — тут же завопил Левшин, целуя ее в жаркие тонкие губы и небрежно прижимая к себе. Мой подарок весь уместится в твоей долговой яме. Давай я подарю тебе чистую тетрадь!
— Все равно отдашь долг, когда приедем, — дрожала она от страсти, впиваясь губами в его губы. Ты все-таки не умеешь вести себя с порядочными женщинами… подари мне хотя бы цветы. Сегодня дам тебе денег… — задыхалась Ирка.
— Я тебе сейчас подарю гораздо больше, — шептал Витюшка, раздевая ее. — Гораздо больше, чем цветы.
— Витюшка… — стонала Ирка. — Ну, не надо… за кого ты меня принимаешь? Сейчас могут зайти… привык со своими шлюхами… Ты меня любишь? — извивалась она под ним.
— Иришка, о чем ты говоришь! — зажимал он ее губы поцелуем.
— Ты мне еще ни разу не сказал, что ты меня любишь!
Она не могла расстаться с Левшиным ни днем ни ночью. Когда Видов за какой-то пустяк замахнулся на Левшина рукой, Ирка, как фурия, вцепилась ногтями в его лицо. У Коли шансов не было почти никаких.
Гoре ни на что не обращал внимания. Он выкуривал пачку за пачкой и неизвестно где бродил ночами. Один раз он пришел с разбитым лицом и распухшими кулаками. Разбудил глубокой ночью швейцара, ввалился к Ирке, и она, глядя на его страшный вид, не пискнув, заняла восемьсот рублей. Утром Горе вернул ей деньги.
Пухарчук боялся показываться Ирке на глаза, а когда волей-неволей натыкался на нее, весь дрожал от страха и начинал морщить носик.
— Чудовище! — со злостью бросала ему Ирка, возненавидя его раз и навсегда. — Иди сюда, — подводила она Женька к зеркалу, — и посмотри на себя! Какой же ты лилипут? Сколько мне еще придется выслушивать из-за тебя от учителей? Ты понимаешь, что позоришь мой удивительный «Мойдодыр»?
Я продолжал бегать на заделку, но уже ни огонька, ни хорошего настроения не было. Ирка кричала на меня, когда я вечером давал данные, грозила разогнать, если в зале будет мало зрителей, хотя сейчас я набивал уже далеко за пятьсот, — и вскоре отвесила мне первую пощечину. Даже Закулисный не позволял себе такого.
— Заступиться? — снисходительно спросил вечером Левшин. — Все равно никуда не уйдешь из филармонии. Кому мы нужны? Могу поговорить с Иркой.
Я вернул пощечину. На этот раз Витюшка меня не простил. Он просто с сожалением посмотрел мне в глаза и даже не закричал. Может, Витюшка хотел что-то сказать, но предпочел расстаться.
— Володя! — рыдала каждое утро Елена Дмитриевна.
— Сынок, ну давай поговорим.
Закулисный зарос, перестал умываться, волосы спутались, изо рта бил фонтан перегара. Он гнойными глазами таращился на мать и не мог выдавить из себя слово.
— Володя! — кричала ему Елена Дмитриевна. — Опомнись! Что ты с собой делаешь? Что ты делаешь со мной? Давай съездим к врачу, вот закончатся гастроли
— и ты снова станешь нормальным. Отвечай, Володя! Ты хочешь, чтобы все было хорошо?
Закулисный начинал трястись еще сильнее, он не понимал, о чем говорила мать, только одно желание мучило его…
— Володя! — ударила она его по щеке. — Ты меня слышишь? Ты умрешь, если не бросишь пить! Что будет с нашим «Мойдодыром»? Что будет с нашим удивительным «Мойдодыром»? Эта гадина… она хочет прибрать его себе! Ты меня слышишь, Володя? Вспомни о своем отце! Эта сволочь хочет забрать наш «Мойдодыр»!
— Дай… — выдавил, стуча зубами, Закулисный, и по его телу пробежала судорога. — Дай…
Елена Дмитриевна бросилась к двери и заперла ее на ключ.
— Ты больше не выйдешь отсюда! — закричала она. — Не пущу!
Маленькая фигурка с короткими кривыми ножками, со сбившейся копной пепельных волос прижалась к двери, и на лице появилась решимость бороться до конца.
— Во имя отца! Во имя своей матери! — восклицала она со слезами на глазах. — Подумай о «Мойдодыре», неужели ты хочешь, чтобы эта дрянь украла наш театр?! Володя, опомнись, что ты делаешь?!
— Дай… — прохрипел Закулисный, дрожащими руками рванув холодильник. — Дай! — затрясся он всем телом, словно слепой, вытянув руки вперед, шатаясь и мелкими шажками приближаясь к матери. — Дай!
— Не пущу! Не ходи к ней! — завизжала Елена Дмитриевна. — Ты умрешь, болван! Что будет с нашим «Мойдодыром»?
— Дай! — отталкивая мать, схватился за дверь.
— Не пущу! — застонала она. — Не пущу-у! Закулисный судорожно схватился за ключ и выпал в
коридор.
— Мой «Мойдодыр»… — закричала ему вдогонку Елена Дмитриевна, — отдать этой… — задыхалась она, — мой театр…

* * *
— Ир-pa! Ир-ра! — трясся Закулисный у двери, пиная ее ногой. Но Ирка уже уехала на спектакль, так и не дождавшись супруга. Закулисный, как лунатик, спустился с лестницы, поймал такси и вывалился из него возле Дворца культуры.
Ирка расплатилась с водителем и, не обращая внимания на развалившегося на асфальте Закулисного, снова села за кассу. Рядом с ней сидел Видов, еще не потерявший надежду на взаимность.
— Ира, ну ты пойми, — проникновенно вдалбливал он ей, когда они бывали одни. — Это же Левшин! Он пропьет весь «Мойдодыр»! Это будет второй Закулисный! Думаешь, он любит тебя? У него только кабаки да шлюхи на уме… Сама знаешь это лучше меня. Я разведусь ради тебя с женой.
— Коля, — с серьезным видом издевалась над ним Ирка. — У тебя же семья, двое детей, как я могу разбить твое счастье, ведь я женщина, я так хорошо понимаю твою жену, ты такой верный муж… о чем ты говоришь? А Витюшка свободный человек, может быть, скоро… я стану свободной женщиной.
— А если все изменится?
— Не изменится! — бросила она злой взгляд на лежащего перед Дворцом культуры Закулисного и перевела его на Видова. — Ты помнишь наш разговор?
— Помню…
— Что-то я не вижу, чтобы ты его помнил, а гастроли заканчиваются.
— Ира, неужели ты вправду думаешь…
— Я ничего не думаю! — отрезала Ирка. — Я хочу, чтобы ты больше не возвращался к разговору о своих чувствах.

* * *
Закулисный очнулся, дополз до стола, за которым сидели Ирка и Коля. Вцепившись в стол, кое-как поднялся. Его страшная алкогольная маска разлагалась на спектры и оттенки. Видова чуть не вырвало.
— Что надо? — с усмешкой бросив взгляд на скорчившегося Видова, спросила Ирка мужа.
В осоловелых глазах алкоголика не было ни искры сознания, он не понимал вопроса. Закулисный лишь шевелил разбухшими черными потрескавшимися губами и еще сильнее схватился за стол, чтобы не упасть.
— Дай… — наконец прохрипел он.
— Чего? — скривила Ирка губы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30