— Ну, иллюзионное, вы знаете, что это такое… фокусы, исчезновения, превращения, эстрадно-фантастическое представление… «Мойдодыр»!
— Ах! — пронеслось по классу.
— Это необычный «Мойдодыр». Все представление поставлено по принципу «черный кабинет» Станиславского, — посмотрел я со значением в сторону учительницы, которая тоже со значением кивнула мне головой, мол, я хорошо понимаю, как это необходимо знать первоклашкам. — Ну… что это такое… «черный кабинет»? — задал я вопрос и тут же поспешил ответить на него сам: — Помните, наверно, сказку: «Одеяло улетело, убежала простыня, и подушка, как лягушка, — махал я руками в ^воздухе, предполагая, что именно так все и происходит на сцене, — ускакала от меня!»
Учительница громко рассмеялась, и тут же за ней захохотал весь класс.
— Вот, как в сказке, так у нас будет и на сцене! — довольный успехом, воскликнул я. — На фоне черного бархата все предметы, которые находятся на сцене, будут кружиться, вертеться, светиться в абсолютной темноте… это принцип «холодного свечения» — последний закон физики, — опять повернулся я к учительнице, которая тут же сделала строгое лицо, давая понять, что вполне понимает важность сказанного как для себя, так и для своих учеников. — И даже сам маленький… — тут я вспомнил про Пухарчука, которого совсем забыл представить детям. А знаете, кто у нас играет грязнулю?
— Нет! — проорал класс.
— В главной роли у нас… лилипутик, во-о-т такой маленький, — опустил я руку к колену, как это делал Лев-тин. — А кто знает, что наш маленький-маленький лилипутик будет делать на сцене? — просюсюкал я, невольно вспоминая Женька, который был, наверно, больше завуча-организатора.
— Бегать! — выкрикнул кто-то из самых смелых.
— Играть!
— Прыгать!
— Нет, дети, — улыбнулся я, счастливый, что у меня все так хорошо складывается. — Наш маленький лилипутик будет перед вами… ЛЕТАТЬ! Прямо вот так — прыг! Прыг! И полетел! — замахал я руками. — Без всяких веревочек, лесочек, ниточек, проволочек…
— Ой, проволочек… — хихикала Мила Африкановна. — Да как же это?
— Это феерия светящихся красок, — непонятно к чему шлепнул я фразу, которую с таким значением произнес Левшин. — Кто хочет пойти, поднимите руки?
Частокол рук тут же вырос перед глазами.
— А мама с папой дадут вам денежку? — спросил я слащавым голосом. — У нас дорогие билеты, потому что это единственный в Советском Союзе «черный театр» лилипутов, и билетик у нас стоит один рублик.
— Дадут, дадут! — закричали дети.
— Как дорого! — ахнула учительница. — Может, подешевле?
— Ну что вы, Клавдия Сергеевна! — вскричала завуч. — Не часто к нам приезжают такие артисты, ведь это же «черный кабинет» самого Станиславского!
— Сколько вам оставить билетов? — спросил я уже деловым тоном.
— Все пойдут? — строго посмотрела учительница на класс.
— Все! — задребезжали стекла.
Я распрощался с классом, который вместе с учительницей, как на параде, проскандировал:
— Спасибо!
Мы с завучем вышли, и за урок пробежали все начальные классы. В моем блокноте появились первые записи. На час дня я раздал 350 билетов. Успех был полнейший.
— Остальные пионерские классы, — сказала завуч, — учатся во второй смене. Хотите, я им сама раздам?
— Нет. У меня свой стиль работы.
— А может, вы старшеклассников пригласите? Им тоже интересно будет… они как раз учатся в первую смену, для них можно сделать отдельный спектакль.
Меня вполне устраивало предложение Милы Африкаковны. Завуч подвела к очередному классу.
— Здесь у нас учатся спортивные ребята, — с гордостью сказала она. — 10 «Б». Мальчики специализируются в секции бокса, а девочки занимаются спортивной гимнастикой. Между прочим, это и самый успевающий, и дисциплинированный класс.
«Если будут бить, — подумал я про мальчиков, — то со знанием дела».
— Здравствуйте, ребятки! — по инерции было пропел я, когда мы вошли с завучем в класс.
Ребятки были головы на две выше меня. Они, ухмыляясь, поднялись для приветствия и также развязно уселись за парты, выставив напоказ разбитые кулачищи,
«Может, не надо их приглашать?» — едва успел я подумать, как Мила Африкановна воскликнула:
— Ребята, внимательно послушайте, что вам сейчас скажет товарищ артист из Куралесинской филармонии Прошу вас, — кивнула она мне.
«Здесь надо что-то другое говорить. Но что?»
— Любите спектакли? — спросил я, пытаясь наладите контакт с классом.
Школяры дружно и презрительно промолчали.
— А вы прямой слева давно не пропускали? — вдруг раздался хриплый голос с задней парты.
— Семенов! — тут же одернула завуч. — Здесь тебе не ринг, здесь искусство! Прошу вас, — улыбнулась она мне.
— А ринг — это тоже искусство! — снова брякнул Семенов.
Я посмотрел на этого малого, на его расплющенный нос — и почему-то понял, что наша встреча будет не последней. Если честно, то я бы удрал из этого класса, но на меня смотрели внимательные глаза представителей спортивной гимнастики, отступать было некуда.
— Так вот, товарищи старшеклассники, — решился я. — Куралесинская филармония хочет показать вам не простое представление. Это единственный в мире «черный театр» лилипутов.
— Так уж и в мире? — ухмыльнулся сосед Семенова, вообще безносый тип.
«Черт с вами, — подумал я. — Брякнул так брякнул, Будем надеяться, что такую кухню вы еще не видели».
— Существует еще один театр, на Западе, — начал я врать напропалую, надеясь исключительно на авось. — Но у них принципиальная разница с нашим «черным» театром Станиславского, — сказал я таким тоном, что даже Семенов промолчал. — Так вот, у них все представление поставлено по принципу игры теней…
— Как это? — загудел класс.
— Ну-у… игра теней… — протянул я, даже приблизительно не представляя, что это такое. — Игра теней…
это совсем не то, что наш кабинет, где вся сцена из черного бархата, где происходит иллюзия летающих предметов, феерия светящихся красок и летающих лилипутиков.
— И лилипутиков?! — заорал класс, полностью забыв про свою спортивную дисциплину. — А как же они летают?
— Летают они у нас без ниточек и веревочек!
Еще я хотел рассказать им о принципе «холодного свечения», но вовремя сообразил, что эти ребятки, с кулаками не меньше моей головы, могут подумать, будто учитель физики зажал от них этот последний закон, и мало ли чем это все кончится.
— Идем! — заорали спортсмены. — Давай билеты!
— Но билеты у нас дорогие! — пропел я эту фразу голосом лисички из моего далекого рыжего детства. -
Мама с папой дадут вам денежку?
— Идем! — ревел класс. — Сколько билет стоит? Рублей десять? Пятнадцать?
— Рублик… — выдавил я растерянно.
— Ха-ха-ха! — рассмеялись спортсмены. — Всего-то! Мама с папой… умора!
Две секунды — и меня чуть не смели вместе с завучем. Тридцать пять билетов как не бывало, зато в кармане теперь лежало тридцать пять рублей. Под шумные аплодисменты мы вместе с завучем вышли.
— Вы настоящий артист! — воскликнула Мила Африкановна. — Мы их в ТЮЗ не можем вывести, а вы раз, два — и готово! Потрясающе!
— Да, — скромно потупился я. — Почти десять месяцев на гастролях, устаешь, конечно, но без искусства уже не могу жить, это моя судьба, если даже хотите — призвание… иногда хочется бросить эту административную работу и вновь уйти на сцену, ведь только там, на сцене, можно до конца почувствовать себя артистом.
— Ах! — захлопала глазами завуч. — А вы что заканчивали? «Вот этого не надо! Без рук!» — Давайте сначала сделаем в классах объявления, а потом мы с вами поговорим, — ушел я в сторону от вопроса.
В других классах школяры были нищие, как помойные коты, но благодаря стараниям завуча разошлось триста билетов. Еще один спектакль был сделан…
Когда я вышел из школы, осень, щурясь, глядела на меня золотыми капризными глазами и разбрасывала звенящие листья мне под ноги.
«Заработало! Надо же… Не хуже Левшина…» Потом я достал кусок колбасы с булкой, уселся на скамейку и без всякого аппетита за два прикуса уничтожил бутерброд. Еще подумал, что если пообедаю, как все нормальные люди, то Закулисный не убьет меня, запишет рубль в долговую яму… поорет, конечно, но жить надо.
Я пошел и проел рубль. Затем купил самых дорогих сигарет. Точно кто-то тянул меня за руку: давай, давай купи еще, все равно не твои, скажешь, что потерял, или вообще ничего не говори, потом отдашь… как-нибудь выкрутишься.
Я бродил по магазинам, с восхищением поглядывая на отечественную продукцию. Все было не по карману и не по вкусу.
И вдруг! О, господи! В парфюмерии среди всевозможных дурацких пузырьков стоял французский одеколон! И всего-то пятнадцать рублей…
— Девушка! — завопил я. — Отдайте! Как он к вам попал? Я был в Париже, но такого не видел!
— Я здесь десять лет работаю и тоже его в первый раз нижу, — улыбнулась продавщица.
О, Франция! О, юность! О, осень! И еще я понял, что здесь витает Витюшкин дух. В следующей школе завуча не оказалось. «Если нет хозяйки, можно спросить разрешение у директора, — вспомнил я наставления Левшина. Этим ребятам все до фени, лишь бы не трогали. Спросил у хозяина разрешение — и полетел по классам. Если его и нет, то можно к пионервожатым обратиться. Эти ненормальные всегда помогут, им бы только шум в школе наделать, чтобы все видели, что они не сидят на месте. А когда никого нет, то беги сразу в классы, на свой страх и риск».
Я побежал к хозяину.
— На совещание уехал, — ответила секретарша. Я побежал к пионервожатым. Школяры сидели в пионерской комнате с кисточками и карандашами, склонясь над огромным листом ватмана, еще не решаясь его испортить. Какой-то вихрастый и худой пятиклассник стоял с горном и руке и прицеливался ногой в барабан. Атмосфера была творческой.
— Где пионервожатая? — поинтересовался я.
— …
— Куда вы ее дели? — закричал я.
— …
Тогда подошел к вихрастому и поднял его за ухо.
— Не трожь барабан! — прорычал я. — Если не хочешь, чтобы он оказался на твоей голове! Говори, что вы сделали с пионервожатой?
— А-а-тпусти-и у-у-хо! — завопил вихрастый. Пионеры с уважением побросали кисточки. Они что-то разом закричали, показывая руками в разные стороны.
— Тише! — скомандовал я. — По одному. Вот ты говори, куда делась пионервожатая.
— У нас нет пионервожатой, — ответила мне хрупкая девчонка со старческими большими глазами. — К нам никто не хочет идти работать, а вы не новый пионервожатый?
— Вот те раз, — уселся я на предложенный стул. — Вы очень скверные дети… поэтому к вам никто и не хочет идти работать, и я к вам не пойду.
— Мы не скверные, — ответил очкарик. — Просто пионервожатым платят мало, а требуют много.
— И директор ворюга! — пискнул вихрастый с алым ухом. — Школа третий год не ремонтировалась, а из родителей каждый год деньги на ремонт выбивают.
— У вас школа или воспитательная колония? — спросил я, крайне озадаченный такой откровенностью пионеров. — А если я из милиции?
— Мы уже обращались в милицию, — печально вздохнула девочка в бантах со старческими большими глазами, видимо, бывшая у них за командира. — Они нас за детей считают и не хотят с нами серьезно разговаривать. Мы, сейчас факты собираем.
— Что-то вроде следопытов-кляузников, — понимающе кивнул я головой. — У вас же родители есть, чего они-то не занимаются этим?
— Родители боятся, чтобы нас директор не загрыз, — ответила девчонка и, чуть подумав, добавила: — Генетический страх… надеюсь… — встряхнула она бантами, — вы меня понимаете? А мы его не боимся, правда за нами! У нашего актива и девиз есть.
Она посмотрела на актив и взмахнула худенькой ручкой:
— Если не мы, так кто же?! — закричали активисты
«Чего это делается? — со страхом подумалось мне. Я таким не был, а эти скрепки даже директора за человека не считают, для них он ворюга и все, говорить не боятся. Они же его посадят, когда подрастут».
— Ну а завуч-организатор у вас где? — спросил я.
— Елена Сергеевна уволилась, — последовал ответ. За ней директор ухаживал, а она его терпеть не может.
— Кто ж вами тогда занимается?! — вскричал я. — У вас что здесь, анархия?!
— У нас штаб есть, — солидно произнес очкарик. — Мы сами занимаемся школой. — Я заместитель, а она, — показал он рукой на девчонку в бантах, — председатель штаба.
— Штаб?! — взвизгнул он вдруг пронзительно.
— Шкипер!!! — оглушили меня пионеры.
— Наш девиз? — закричала председатель штаба.
— Так держать!!! — задрожала школа.
Я почему— то вспомнил армию. Точно так же выводил нас старшина в пятидесятиградусный мороз на плац и заставлял орать до тех пор, пока у нас не отклеивались уши, а его красно-пунцовый нос не превращался в белоснежно-нежный.
— Все это хорошо, — сказал я. — А как у вас проходят организационные мероприятия? Предположим, поход в кино, в театры? Я вот, например, артист, и мы привезли для вас фантастическое представление.
— Штаб! — строго посмотрела на меня председатель, потом взглянула на подчиненных. — Линейку!
Активисты тут же повылетали из пионерской комнаты.
— Вас как зовут? — строго спросила меня девчонка с бантами, когда мы остались одни.
— Евгеша, — как-то сробел я.
— Так нельзя, я вас должна представить по отчеству, меня можете просто называть Марина Жукова.
— Не надо по отчеству, — прокашлялся я. — А простите, Марина Жукова, что это за линейка, может быть, как-нибудь по-другому?
Председатель посмотрела на свои крохотные часики и сказала:
— Сейчас прозвенит звонок, и все пионерские классы соберутся на внеочередную линейку. Вы выступите. А вот звонок! — воскликнула она. — Ждите здесь, за вами придут.
«Что они тут вытворяют? — подумал я с волнением. — Какая линейка? Они что, спятили? Не хватало еще, чтобы меня в почетные пионеры приняли…»
В комнату зашли двое пионеров в пилотках, видимо, из рядовых и отсалютовали:
— Товарищ артист, линейка построена!
Я спустился с ними на второй этаж — и меня тут же оглушил барабанный бой. Пионеры стояли правильным прямоугольником, как римские легионеры, вместе со своими классными руководителями. Не хватало только коротких мечей и щитов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30