Комическая опера У. Гилберта и А. Салливана.

– Она широко улыбнулась доктору Фогелю, как бы вовлекая его в разговор.– Рэнди говорит, что он, наверное, шпион. Натали уволила своего японского садовника и наняла мексиканца.– Как это нехорошо с ее стороны! Я не верю, что человек, который так хорошо ухаживает за цветами, как мистер Фудзита, может быть шпионом. И зачем кому-то в Токио шпионить за нами? Или за Натали, я тебя спрашиваю? Есть какая-нибудь работа на горизонте? Вейн покачал головой.– Я завтракал с Аароном Даймондом, но он не сказал ничего обнадеживающего. В городе все говорят, что ты переутомилась и отдыхаешь, но ты же знаешь эти студии.– Ну, я была переутомлена. Теперь я отдохнула и готова опять начать работу. Не так ли, доктор?Вейн взглянул на доктора Фогеля, который едва заметно покачал головой, рассыпав при этом пепел на свой твидовый жилет. Этой темы определенно нельзя было касаться, потому что весь город был наводнен всевозможными слухами от попытки самоубийства до ссоры влюбленных по законам классического треугольника в составе самого Вейна, Лисии и Марти Куика. Некоторые шепотом говорили, что Фелисия – алкоголичка, другие – что Вейн избил ее так сильно, что ей понадобилась пластическая операция, третьи – что она застала Вейна с другой женщиной и попыталась убить его. Поэтому, несмотря на премию киноакадемии, Фелисия оставалась безработной, да и сам Вейн тоже.– Не стоит спешить, дорогая, – быстро сказал он и заметил, что доктор Фогель одобрительно закивал как суфлер из своей будки. – Я получил несколько предложений, но это все весьма посредственные роли, к сожалению. Последняя из них – роль надменного английского лорда, у которого молодая, красивая жена. Они попадают в руки Эрола Флинна в роли пирата, и он влюбляется в мою жену. Меня убивают на дуэли, а красавица, естественно, достается Эролу. Я сейчас обдумываю это предложение.– Надеюсь, ты шутишь.– Нет, вполне серьезно. Это самое лучшее, что Аарон мог для меня найти, так что можешь себе представить, каковы остальные предложения. У меня будет несколько неплохих сцен, где я буду изображать высокомерного аристократа, а ты же знаешь, что мне всегда удаются роли щеголей.Он вынул воображаемую табакерку из рукава, взял щепотку табака, изобразил, что подносит к глазам монокль, и окинул доктора Фогеля презрительным взглядом. Фелисия зааплодировала.– Эрол будет, конечно, бегать голым по пояс, и ему достанется весь хороший текст, – сказал Вейн. – Однако нищие не могут быть слишком разборчивыми.– Но мы же не нищие, дорогой?– Почти нищие. После того… что случилось в Сан-Франциско, Марти Куик упорхнул той же ночью – улетел в Нью-Йорк ставить свое очередное шоу с титьками и задницами, излечившись на время от своей фатальной страсти к классическому театру – оставив нас, любовь моя, по уши в долгах. Нет, моя дорогая, деньги нам очень нужны, и если я должен сыграть плохого парня в пиратской мелодраме, так тому и быть.– Бедный мой Робби. – Она похлопала его по руке. – А как твоя нога? Что там было?– Ничего страшного. Растяжение. Я уже почти не хромаю. Слава Богу, что это был не перелом.Она опять похлопала его по руке.– Я так и не знаю, что на меня тогда нашло. Это выражение на твоем лице! А потом, когда ты сорвался и упал – я подумала, мой Бог, Робби не может упасть…Он поднял бровь.– Я не упал.– Ну, конечно, упал.– Лисия, разве ты не поняла? Я разжал руки! Это был единственный способ заставить их опустить этот чертов занавес. Я подумал, что ситуацию уже ничем не поправишь, остается только устроить несчастный случай. Поэтому я разжал руки и полетел вниз.Фелисия сняла шляпу, наклонилась и, обняв Вейна, поцеловала его.– Милый Робби! А я думала, что ты так рассердился на меня, что потерял равновесие.– Ну я действительно сердился на тебя, Лисия. Если хочешь знать, был просто вне себя от гнева.Она теснее прижалась к нему, не обращая внимания на доктора Фогеля, будто тот был частью декорации. Вейн почувствовал смущение. Юбка у Фелисии задралась, обнажив верх одного чулка вместе с резинкой и несколько дюймов бледной кожи. Фогель – врач, говорил себе Вейн, человеческое тело – его профессия. Он осматривал Фелисию, когда она только прибыла в клинику, прикладывал стетоскоп к ее голой груди. Вид небольшого участка открытого бедра Фелисии это мелочь по сравнению с тем, что Фогель уже видел. Все же Вейну было неловко, как будто он участвовал в низкопробном порнографическом спектакле, где доктор Фогель со своей дурацкой трубкой выступал в роли зрителя.Вейн попытался немного отстраниться, но он уже был прижат к краю дивана, а Фелисия дюйм за дюймом все придвигалась к нему, пока ее рука не легла ему на талию. Он почувствовал, как ее пальцы щекочут его бок, играя с пуговицами на его подтяжках – «помочах», как их называют американцы.– Ты мог разбиться, мой бедный Робби, – прошептала она низким грудным голосом.– В тот момент я об этом не думал, – сказал он. Он предполагал лишь изобразить несчастный случай и притвориться, что ушибся, и был удивлен, когда приземлился так неудачно, что по-настоящему вскрикнул от боли. Театр был чем-то сродни войне – он требовал мужества, ловкости, дисциплины, а иногда и отчаянных поступков, риска. Одного взгляда в лицо Фелисии тогда было достаточно, чтобы он понял, что игра окончена и единственный способ спасти ее репутацию – их репутацию – инсценировать несчастный случай.– Это был такой мужественный поступок. И ты совершил его ради меня! – Она поцеловала его в щеку. – Я люблю тебя, Робби, милый. Ты ведь знаешь об этом, правда?– Знаю.– Я вела себя как эгоистичная дура, верно? Нет-нет, это правда, не возражай.Он пожал плечами, но на самом деле он и не собирался возражать. За последние несколько месяцев Фелисия действительно превратила его жизнь в кошмар своим плохим настроением, ссорами, непрофессиональным поведением на сцене, отказом принимать в расчет напряжение, в котором он находился. Вейн непосредственно взял на себя всю ответственность за постановку: за участвовавших в ней актеров, небольшую армию работников сцены и техников, три контейнера с декорациями и костюмами. Они кочевали из города в город по Соединенным Штатам, получая в награду лишь полупустые залы и обидные отзывы в прессе, постепенно проедая все свои сбережения.– Это провал, признайся, приятель, – с клинической точностью поставил диагноз Марти Куик в Чикаго, в самом начале их турне. Он посоветовал отменить гастроли, но Вейн упрямо возражал и, как оказалось, напрасно. Проработав всю ночь, он сократил пьесу, завершив ее словами умирающей Джульетты, как это часто делали постановщики викторианской эпохи – выбросив почти две сотни строк и моральный урок, который, по замыслу Шекспира, должны были извлечь и зрители – и согласился с предложением Куика одеть Фелисию в неприлично прозрачную ночную рубашку в сцене в спальне, где она прощается с Ромео.Но это не помогло. Публика по-прежнему смеялась в неподходящие моменты, невнимательно слушала длинные монологи и рано покидала зал, чтобы успеть на поезд или автобус. Не хватало какой-то искры или, возможно, идея самоубийства во имя любви казалась людям абсурдной, когда в мире шла война.– Дерьмо, – заявил Марти Куик, очевидно, не знавший сюжет пьесы, на генеральной репетиции. – Ромео – придурок, заколовший себя из-за девчонки! Было бы из-за чего. Нашел бы себе другую: они все устроены одинаково.– Ты прощаешь меня? – заглядывая ему в глаза, спросила наконец Фелисия. Она взяла его руку в свои и всем своим видом изображала ласковую кошечку. Вейн почувствовал, что скользит по привычной наклонной плоскости. И хотя он любил ее, он не простил – не мог простить ее, – но в присутствии доктора Фогеля в этом нельзя было признаться.В прежние времена их ссоры заканчивались необузданными приступами страстного секса, после чего наступало примирение. Теперь ссоры приводили просто к взаимному опустошению, падению без взлета.– Ничего страшного, дорогая, – успокаивающим тоном сказал он, чувствуя, как ее рука все крепче сжимает его руку, так что ногти впиваются ему в кожу. Это было не самое великодушное прощение, но другого он предложить не мог.– Спасибо, любимый. – Она сильнее сжала его руку. – Мне очень жаль, что мы провалились, но теперь этот кошмар кончился, правда? Ты будешь сниматься в своей пиратской картине. Я тоже найду что-нибудь. Продержимся, верно?– Конечно, продержимся, дорогая, – сказал он. – Главное – чтобы ты скорее вернулась домой.Само это слово вызывало в нем острую боль как нож в сердце. «Дом» для него – это дубы и розы в саду, а не пальмы и бугенвиллии; влажный туман над улицей Хеймаркет, а не яркое солнце над бульварами Голливуд и Вайн; терпеливые люди, стоящие в очереди за билетами на Шекспира, а не те, что считают «Ромео и Джульетту» слишком затянутой, слишком романтичной или просто откровенно глупой пьесой. «Дом» – это Англия, и он страстно хотел оказаться там – фактически, он жалел, что приехал в Америку.– Мы справимся, Лисия, сердце мое, – успокоил он ее. – Снимемся в паре картин – заработаем достаточно денег и начнем расплачиваться с долгами.– О Боже, – простонала Фелисия. – Деньги. Как я ненавижу говорить о них!Совершенно верно, подумал Вейн. Отношение Фелисии к деньгам было чисто аристократическим – она была расточительна и считала, что Господь не оставит ее без средств к существованию.Вейн обвинял себя в том, что не пытался контролировать ее расходы, но обычно он даже не решался заговорить с ней об этом. У них и без того было много других поводов для споров.– А этот номер… – она в отчаянии обвела взглядом комнату, как будто лично платила за каждый предмет обстановки, – должно быть, стоит целое состояние!Вейн с удовлетворением отметил испуганное выражение, появившееся на бледном лице доктора Фогеля.– Не беспокойся, родная, – сказал он. – Честно сказать, Рэнди Брукс обещал помощь, если понадобится.На глаза Фелисии навернулись слезы.– О какой милый, милый человек! Как любезно! Какой замечательный жест! Мы должны что-нибудь для него сделать, Робби, дорогой. – Она на минуту задумалась. – Я знаю, что мы сделаем. Мы устроим вечеринку.Фелисия оживилась, ее глаза засияли сквозь слезы, на щеках появился естественный румянец.– Мы пригласим всех наших друзей, хорошо? Устроим настоящий праздник. Поставим на лужайке полосатую палатку, зажжем свечи, а мистер Фудзита приготовит букеты цветов. О Робби, я не танцевала целую вечность! А в бассейне непременно должны плавать цветы. Интересно, мистер Фудзита сможет найти кувшинки… – Она перевела дух. – И милый доктор Фогель с женой должен прийти. Обещайте, что придете, доктор!Нервно улыбнувшись, Фогель медленно кивнул.– Мы с миссис Фогель будем в восторге, – сказал он. – Миссис Фогель обожает танцевать.Вейна подмывало заметить, что устраивать дорогостоящую вечеринку – несколько странный способ выразить благодарность человеку, который только что оплатил за тебя счет из больницы, но, поразмыслив, он решил, что Рэнди Брукс будет счастлив стать почетным гостем и центром внимания. К тому же предложение Фелисии было не таким уж плохим. Эта вечеринка покажет всему миру, что они по-прежнему вместе и все еще платежеспособны. В светской жизни Голливуда атака была лучшей формой обороны. В самом деле, решил он, пожалуй, это самое разумное, что они могли сделать – особенно, если Фелисия все это выдержит.Конечно, трудно сказать, как они будут за все расплачиваться, подумал Вейн, но он тоже заразился беспечным оптимизмом Фелисии. Так бывало уже не раз – он видел трудности там, где она ничего не замечала; ее энтузиазм был огромным, страстным и заразительным. Где бы я был без нее? – спрашивал он себя.– Это поистине замечательная идея, – с воодушевлением сказал он. – Если тебе это, конечно, не повредит. – И он взглянул на доктора, ища у него поддержки.Вейну хотелось верить, что Фелисия вылечилась, что они снова будут любить друг друга, как в прежние дни, что эта вечеринка будет иметь грандиозный успех. Ему необходимо было в это верить, и он поверил.Он взглянул на Фелисию, как всегда бессильный перед такой красотой. Он лучше, чем кто либо другой, знал, как она любит его. Он был ее жизнью – это были не пустые слова, которые она часто повторяла, она действительно это чувствовала, даже когда бывала в скверном настроении и намеренно старалась отравить ему жизнь. Там, где дело касалось любви, Вейн всегда был у нее в долгу и, как всякий должник, испытывал смешанное чувство вины и недовольства собой из опасения, что может оказаться несостоятельным полностью вернуть то, что ему дали в долг.– Я справлюсь, дорогой, – с чувством сказала она, сияя глазами. – Не так: ли, доктор Фогель? Я никогда не чувствовала себя лучше.Фогель с, некоторым сомнением взглянул на нее.– Удовольствия полезны для здоровья, так ведь? – сказал он, будто пытался убедить самого себя. – Я не вижу в этом вреда.– Вот видишь, дорогой! Но я не могу руководить подготовкой отсюда. Мне надо вернуться домой.«Так вот где собака зарыта», – подумал Вейн, засомневавшись, не придумала ли Фелисия эту затею с вечеринкой, чтобы вынудить доктора Фогеля отпустить ее. Она была способна на такое – она вообще на все была способна, если очень хотела чего-то добиться.Фогель, вероятно, поверил, что этот честолюбивый план был признаком душевного здоровья. Но Вейн слишком много играл в кино и театре, чтобы в это поверить. Люди в шоу-бизнесе часто затевали грандиозные, сложные предприятия просто для того, чтобы уйти от проблем и хаоса своей личной жизни. Он сам так поступил с постановкой «Ромео и Джульетты» и подозревал, что Фелисия сейчас делает то же самое.Все-таки где-то в глубине души он хотел, чтобы Фелисия вернулась домой. Пусть временами счастье покидало их, но они принадлежали друг другу, и это было главное.Вейн знал свою роль. Он взял обе ее руки в свои и сжал их, глядя при этом ей в глаза – в них он увидел сейчас откровенную, отчаянную мольбу, – и сказал:– Конечно, ты вернешься домой, родная.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62