3.18 Мы на выдумки хитры
Горлов обомлел, увидев Ларису. Она была похожа на картинку из модного журнала или на счастливую героиню французского фильма из жизни миллионеров.
— К тебе не прорваться, — с порога сказала Лариса и, подойдя, поставила на его стол бутылку коньяка «Двин». — Никогда не задумывалась, что обычно дарят волшебникам.
— Девочки, пройдите в соседнюю комнату там все объяснят. И ты, Таня, пока погуляй, — велел Горлов, выпроваживая всех из комнаты.
— Милый, у меня все хорошо. Представь, я совершенно здорова, — Лариса обняла и поцеловала его в губы, едва они остались одни. — Я так странно себя чувствую, будто несла какую-то непосильную тяжесть, и вдруг стала легкой, как пушинка.
На приставном столике звонили сразу три телефона, в дверь кто-то заглянул, но Горлов услышал только удивленное «Ой, извините!»
— Значит, ничего не было? — спросил он.
— Ничего-ничегошеньки! Там замечательная врачиха, она сказала, что мне еще рожать и рожать…
— Давай пока подождем, — вставил Горлов.
— … и можно летать! Без всяких ограничений. Прости, но я тебя не послушалась — съездила в распределитель и подарила врачу огромную коробку конфет.
— Борис Петрович, мы уже час ждем, — заглянули в дверь сразу три девушки.
— Идите в соседнюю комнату к Пете Рубашкину, он объяснит, — виновато развел руками Горлов.
— Что здесь творится? В коридоре тьма-тьмущая народу и все — женщины, а к тебе не протолкнуться: меня чуть не побили, что без очереди…
— Потом, я занят! — закричал Горлов, заметив открывающуюся дверь. — Отсюда надо удирать! Я, кстати, сегодня не обедал и не ужинал. Поедем?
— На край света! — смеясь, воскликнула Лариса. — Хоть на край света. С тобой!
— На край, так на край, подожди, только найду визитную карточку, — сказал Горлов, перебрасывая с места на место наваленные на стол бумаги. — Вот! Это в Репино, кооперативный ресторан «Волна». Дерут безбожно, но, говорят, очень вкусно и мало народа. Ты когда-нибудь ела шашлык из форели? Или не из форели, а из осетрины, я забыл.
Продолжая говорить, Горлов снимал и опускал трубки телефонов, но секунду помолчав, те снова начинали звонить. Наконец он не выдержал и, уместив в одной руке три трубки, вежливо сказал: «У нас технический перерыв, позвоните через пятнадцать минут». И бросив трубки на стол, добавил: «Когда нас не будет».
На ходу сказав, Рубашкину, чтобы оставался за него, Горлов провел Ларису через заполненный людьми коридор, и они сели в машину.
— В Репино, Володя! — велел Горлов водителю и, предупреждая его недовольство, объяснил: «Там и пообедаем… вместе с ужином».
— Ты меня вспоминал? — тихо спросила Лариса.
— Пожалуй, не часто, — подумав, признался Горлов. — Правда, иногда очень хотелось позвонить, но стеснялся тревожить твою подружку. В эти дни столько всего навалилось — самая настоящая круговерть. Если бы меня спросили, что я больше всего хочу…
— Я тоже, — сказала Лариса и, потянувшись, поцеловала его в щеку.
— Вовсе не это. Больше всего я хочу выспаться. За четыре дня, что мы не виделись, вряд ли наберется часов двенадцать…
— Что же ты делал? Впечатление такое, будто готовишь конкурс красоты, — сейчас это модно, — столько девушек у себя собрал.
— Вовсе нет! — засмеялся Горлов. — Это я твою диагностику отрабатываю. А все девушки, которых ты видела — это телеграфистки. Приезжают со всего города и, не поверишь, совершенно бесплатно.
— Какая связь? — удивилась Лариса.
— Когда ты мне рассказала, я сперва не знал, что делать и кого просить. А потом вспомнил про Рубашкина — он столько всякого народа знает…
— Это который раньше у тебя работал, из-за него тебя хотели посадить?
— Тот самый. Он все бросил и пошел в журналисты. Правда, не очень у него получается, хотя делает вид, что все в порядке. При этом Петя просто сдвинулся на борьбе за демократию, про коммунистов заговоришь, он трястись начинает, и не остановить. В общем у него много всяких знакомых, в самых неожиданных местах. Я и попросил его помочь. Он мне в тот же вечер позвонил, что его приятель все устроит. Так все и получилось. Однако приятель тоже оказался демократом, какая-то шишка в их Народном фронте. Слышала про такой?
— Конечно! Дома только и слышно: «лэ-нэ-фэ такой, лэ-нэ-фэ сякой». Впечатление, что в этом «эл-эн-фе» сплошные шпионы и враги народа, поголовно все!
— Так, этот приятель хочет стать депутатом Ленсовета и попросил помочь в агитации. Отказаться невозможно. Но как помочь, он и сам не знает. До выборов меньше двух недель осталось! Я конечно посадил всех, кто под руку попался за пишущие машинки. Картина еще та: входишь в лабораторию, а там, будто из пулеметов стреляют — листовки печатают! Однажды тип из парткома завалился: дескать, что это тут делается? К счастью никто не подвел. Ответили, что срочно готовят секретные документы и без спецразрешения ничего ему не покажут. Тот, хоть и подозревал что-то, но ушел несолоно хлебавши. День потрудились: вижу, что ничего не выходит. Одна закладка — это пять-шесть листовок, на печать уходит минут сорок, а машинок мало. И тут мне одна сотрудница напомнила про новый телетайп с памятью на один килобайт. Нажмешь две кнопки — он тут же выплевывает четверть страницы. Я позвонил Рубашкину, он переписал свои воззвания до нужного размера, и я ему к вечеру целый чемодан привез — хоть печку ими топи.
— Ты очень долго рассказываешь, а мне нужно знать, зачем у тебя столько девиц. Там есть очень красивые, — сказала Лариса.
— Я же подробно рассказываю! — воскликнул Горлов. — Иначе не поймешь.
— Я, между прочим, стала очень ревнивая. Раньше такого не было, я вообще не знала, что такое ревность. Однажды представила, что ты с другой, и — красные круги перед глазами. Захотелось что-нибудь расколотить или ударить…
— Рубашкин посмотрел и сказал: «Мало! Этого на полквартала не хватит». Стали думать, где бы еще один такой телетайп оседлать. И тут я вспомнил, как мы этот аппарат из Минпромсвязи выбивали. Пришлось чуть ли не через ВПК заявку пробивать, потому что у связистов горел план по внедрению новой техники. Короче, оказалось, что нужные телетайпы есть почти на каждой почте — на них телеграммы принимают. Когда я это рассказал, Петя так обрадовался, что самую последнюю бутылку достал, и мы на радостях выпили. У него, оказывается, несколько девушек-телеграфисток листовки печатали. Он их тут же вызвал, все объяснил, а они — своим подружкам. На следующую ночь полсотни телетайпов на нас заработала, а еще через день наступил полный обвал. Желающие помочь повалили толпами. Мы уже несколько пунктов в разных концах города организовали. У меня — только Петроградский и Василеостровский районы. Сейчас готовим списки, чтобы в ночь перед голосованием в каждую квартиру принесут короткую телеграмму. Что-нибудь вроде: «Голосуйте за кандидата Народного фронта Тяпкина Ивана Ивановича! Долой партноменклатуру!». Технически это сложно, но я уже придумал, как все организовать. Настоящих почтальонов, конечно, не хватит, но вместо них пойдут агитаторы. Самое трудное, чтобы в нужную ночь на телеграфах дежурили наши девочки…
— Итак, почта и телеграф уже в наших руках. Осталось взять мосты с вокзалами, и ты, как Ленин в девятьсот семнадцатом, захватишь власть! Каким будет первый декрет? — смеясь спросила Лариса.
— А какой бы ты хотела?
— Всех одеть, обуть, накормить, и каждому — по отдельной квартире. И самый главный — о любви! Чтобы все любили всех, как у Окуджавы: «Давайте, говорить друг другу комплименты! Тем более. что жизнь короткая такая…» — кажется так?
— Ты — хороший политик! Именно это и обещают демократы. Армию распустим, оружие разломаем на лом и продадим, а выручку распределим поровну — по тысяче долларов на каждого гражданина плюс квартира или дом, если в сельской местности. Тем, кто помогает, — в первую очередь или вообще без очереди.
— Ты так увлеченно обо всем рассказываешь, будто и сам стал демократом… — сказала Лариса.
— Честно говоря, не нравится мне эта публика. Эти ребята чем-то похожи на лакеев, рвущихся к барскому столу. У большинства за душой — круглый ноль. Хотя есть и безусловно честные люди, которые искренне верят, что могут что-то изменить к лучшему.
— Зачем же ты затеял эту, как бы сказать точнее — операцию? — спросила Лариса.
— Таланов же устроил тебя к врачам, я не мог ему отказать, — удивился Горлов ее вопросу.
— Но ты работаешь не только в его округе?
— Остальное получилось само и так быстро, что я даже не успел задуматься. Я не ожидал, что так много людей будут помогать. Они работают совершенно бесплатно и с немалым риском.
— А в чем риск?
— В уголовном кодексе есть дурацкая статья: использование государственного оборудования в личных целях. В случае провала у девушек будут крупные неприятности.
— А у тебя?
— Если рассуждать логически, нам с Петей Рубашкиным придется брать на себя роль организаторов. Подсчитают стоимость работы телетайпов, бумаги, электроэнергии и предъявят хищение в особо крупных размерах в составе организованной группы. Я еще осенью весь УК изучил: от корки до корки, — засмеялся Горлов.
— Это почти самоубийство! Органам наверняка уже все известно. Боренька, зачем ты в то ввязался? — спросила Лариса и, прижавшись к его плечу, добавила: «Я боюсь…».
— Я, пожалуй, тоже боюсь. Но не так, как в прошлый раз. Тогда я чувствовал себя обложенным со всех сторон зайцем, а теперь знаю где охотники, и где сидят фазаны…
— Обкладывают волков и медведей, а зайцев травят собаками!
— Вот, я и не хочу быть зайцем, которого гонят борзые. Впрочем, когда мы в первый раз говорили с Талановым, я этого еще не понимал. Ситуация была простая: он помог мне, я должен помочь ему. Вот и все.
— Выходит, ты из-за меня рискуешь жизнью? — спросила Лариса.
— Выходит, из-за тебя, — рассеянно ответил Горлов, вглядываясь в окно.
— Как странно: чтобы помочь любимой женщине, ты пытаешься изменить результаты выборов…
— Мушкетеры по тем же причинам и не такое вытворяли, — сказал Горлов и неожиданно перегнувшись через сиденье показал куда-то вперед.
— Володя, заворачивай налево! Видишь огни между деревьями? Мы уже приехали!
3.19 Белые птицы на мертвой воде
После первой же рюмки Горлов почувствовал, что его тянет в сон. Он заказал крепкого кофе, но помогло ненадолго.
— Ты совсем не слушаешь, что я говорю, — сказала Лариса, когда едва поковыряв вилкой, он отставил блюдо с запеченной на осиновых углях рыбой.
— Извини, — сказал он, — я задумался о том, что ты говорила в машине.
— О чем же?
— Это правда: все началось из-за тебя, когда я позвонил Таланову. Но все, что я делал потом, было как бы само по себе. Я не то, чтобы забыл, почему ввязался в эту историю, вовсе нет! Не знаю, как объяснить.
— Ты поплыл по течению?
— Скорее направлял то течение, которое меня понесло. В детстве я любил осушать лужи. Да, да не смейся! Особенно весной, когда тает снег. Я рыл канавки и пускал в них кораблики. Чем быстрее текла вода, тем было интереснее. И, пожалуй, ты права: я представлял, будто это настоящие реки, и я плыву на корабле, — Горлов ощущал, что говорит несвязно и едва сдерживался, чтобы не закрыть глаза.
— Ты совсем спишь, — наконец заметила Лариса. — Боренька! Если бы ты знал, как я не хочу тебя отпускать!
— Давай попробуем, — сказал Горлов. — Давай попробуем друг друга не отпускать. Мне почему-то кажется, что сегодня особенный день, и все получится…
Он встал и пошел искать официанта. Тот сидел за столом в подсобном помещении и пил чай.
— Здесь рядом гостиница «Репинская». Можешь устроить на ночь два номера: один для меня с водителем, другой для дамы? — спросил Горлов. — Правда, дама забыла паспорт.
— А ваш и водителя? — поднявшись, попросил официант.
— Лучше обойтись без этого, — решил Горлов.
— Двести, — оглянувшись, прошептал официант.
— Бери! Здесь по счету, а остальное — тебе! — Горлов достал бумажник и отсчитал семьсот рублей. — Захвати в номер яблок, апельсинов и так далее, сам знаешь.
— Отнести в тот, где вы с водителем? — подмигнул официант, но заметив недовольный взгляд Горлова, стал серьезным. — Минут через десять. Я скажу, чтобы пока мороженое и кофе принесли.
— Володя, переночуем здесь. Иди с товарищем, он по дороге все объяснит, — позвал Горлов шофера и, дождавшись, когда они уйдут, вернулся к столику.
Официант все устроил и через четверть часа они перешли через двор в гостиницу. Номер на пятом этаже был обычным: две кровати, разделенные тумбочками, два стула, стол, на котором едва помещался поднос из ресторана рядом с треснувшим и пыльным графином.
— Представляешь, горячая вода течет, — сказала Лариса через открытую дверь ванной. Потом раздался шелест падающей воды. Горлов постоял у окна — там было черно, только вдалеке, у самого горизонта вспыхивал и вновь зажигался маяк. Он решил полежать и, раздевшись, забрался под одеяло, но крепко заснул, едва коснувшись подушки.
— Стало рано светать. Скоро будут белые ночи, — сказала Лариса, заметив, что он открыл глаза. Она сидела на соседней кровати, укутавшись в одеяло, и ела яблоко. — И лето! Ненавижу осень и зиму. Кругом мрак и непогода. Лица кажутся желтыми и зелеными, и люди, будто во сне, будто спят на ходу.
— Иди сюда, — еще не совсем проснувшись, позвал Горлов. Не опуская с плеч одеяло, она перешагнула к нему и, прижавшись, прошептала:
— Я всю ночь ждала, когда ты проснешься… — он не дал ей договорить, и спустя мгновенье она счастливо засмеялась. — Господи, какой ты колючий, как наждачная бумага, как глупая наждачная бумага…
* * *
— Нагулялась? Где ж ты всю ночь пропадала? — спросила свекровь, услышав, как открылась дверь.
— У подружки, — удивляясь, что совсем не смущается, соврала Лариса. — Посидели, выпили шампанского.
— С чего вдруг?
— У меня все в порядке! Я прошла обследование в институте Отто и совершенно здорова. Врач сказала, что мне рожать и рожать!
— Это дело! А то мой Колька весь извелся. Приходит — из себя черный, уходит — зеленый, лицо — словно из болота вынырнул.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68