https://wodolei.ru/catalog/unitazy/s-polochkoj/ 
А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 

ни одна из его лошадей не страдала мягкими или твердыми желваками на коленках или пястном суставе, водяночными пузырями или костными шишками. А овцы! До чего же хороши были овцы, которые осенью паслись в загонах по жнивью под надзором пастуха, окруженного тремя рыжими овчарками; превосходные овцы беррийской породы, скрещенной, вероятно, с английской. Эти овцы дают много мяса, а кормятся они тем, что остается на полях после уборки урожая, ловко подбирая упавшие колоски; содержать их недорого стоит, плодятся они хорошо, и от разведения их быстро можно разбогатеть. Да овцы — это целое состояние, вдобавок к тому богатству, которое представляет собой земля-кормилица, и все это сливается воедино.
К приехавшим людям со всех сторон побежали куры: вероятно, это был час их кормежки. Как только лошадь остановилась, оба парня спрыгнули с сиденья, и Мишель повел Альбера к дому; за ними засеменили леггорны, голошейки, как видно до сыта клевавшие тут зерна. Не зря говорится: «Коли курочка сыта, так яичек нанесла»; хорошая несушка дает в год по две сотни яиц, а вполне достаточно семидесяти пяти яиц, чтобы оплатить ее корм; за курами в перевалку следовали гуси и утки — очень прибыльная живность. Из дому вышла служанка, вынесла лохань, где плавали в воде только что очищенные овощи.
— Отец дома? — спросил Мишель.
— А как же? Ведь уже скоро одиннадцать часов. Он в большой комнате.
Альбер посмотрел на нее: здоровая, крепкая женщина лет сорока. Единственная женщина в доме. Толстые руки и ноги, над верхней губой темный пушок. Лицо загорелое, обветренное, кожа на руках в ципках от постоянных стирок, от морозов. Альбер знал, что в округе говорили, будто Селина «всячески служила» старику Обуану.
— Ты Женетова парня знаешь, Селина?
— Еще бы! Но где ж его узнать-то? Вон как вымахал! Красавец парень стал, право!
— А ведь я у этой старухи на глазах родился! — сказал Мишель.
Он назвал Селину старухой, и она действительно, не по годам, казалась старой. Кто с землей имеет дело, очень быстро стареет, — с виду, по крайней мере, хоть она у человека и не отнимает сил.
— Можешь сказать, что я тебя и подмывала, и нос тебе утирала, ведь матери-то у тебя не было, а сестренки малы еще были. Ах, милочки мои, — добавила Селина, — уж как нам скучно без вас!
Да, в доме было скучно без них, несмотря на то что в нем хозяйничала Селина. Девочки заболели в зимние холода и обе умерли, одна за другой, — младшей едва исполнилось тогда десять лет, а старшей двенадцать. Мишель не забыл этих дней: тогда и он узнал в детстве, что такое смерть.
Селина ушла. Мишель подтолкнул Альбера к порогу горницы. Войдя в горницу, большую, но темную, как во всех крестьянских домах, где окна общих комнат всегда выходят во двор, а не на простор полей, Альбер мало что разглядел, хотя и был настороже, зная, что здесь сидит старик хозяин. Альбер много слышал, много знал о нем и робел перед ним: богатый, престарелый сосед был олицетворением того, о чем Альбер мечтал; конечно, это старик, но у него было все, чего он хотел; совсем не так жилось покойному Гюставу Тубону, его школьному товарищу, — старик Обуан был в глазах Альбера Женета воплощением успеха и всяческих удач в жизни.
— Отец, — сказал Мишель, прежде чем Альбер увидел старика Обуана (сын знал, где он сидит — на обычном своем месте). — Отец, я привел тебе Женетова парня.
Из полумрака послышался голос.
— Младшего? Ладно. Парень славный, он мне нравится. Тебе сколько лет, Альбер?
— Девятнадцать, господин Обуан.
— Ну, это хорошо. Тебе до солдатчины еще два года. Мой-то Мишель три года отслужил.
— Да ведь я уж вернулся, все кончено, отец.
— Надеюсь. А то каково это — три года парня на ферме не было!.. И почему, скажите на милость! Но все ж таки он дома теперь. И уж больше из дому не уйдет.
Старик говорил с легкой дрожью в голосе, выдававшей его глубокую любовь к сыну, — ведь всю силу привязанности, на какую Обуан был способен, он перенес на сына, который был его двойником и преемником. Альбер угадывал это, ведь точно так же отец говорил и о нем самом.
— Входи, входи, парень, — приглашал хозяин. — Выпьем по маленькой.
Обуан направился к стенному шкафу, и теперь, когда он зашевелился, яснее выступила его фигура, заметно было, что он немного сгорблен, но широк в плечах, и еще крепок. Когда он проходил мимо окна, Альбер увидел длинные его усы и вспомнил, что он часто с любопытством смотрел в детстве на эти седые усы, перечеркивавшие лицо Обуана под толстым красноватым носом. Старик достал из шкафа бутылку «домодельной», и Альбер восчувствовал, какую честь ему тут оказывают: его принимали как друга. Мишель принес стаканчики. Это было роскошью, так как обычно для любого питья служили грубые граненые стаканы, подававшиеся к столу. Старик налил всем водки и поднял свой стаканчик.
— За твое здоровье! И за ваш «Край света».
— Спасибо, господин Обуан, за ваше здоровье.
Они выпили и, как полагается, прищелкнули языком.
— Хорошая настойка! — заметил Альбер, и не только из вежливости, а и потому, что это было верно.
— Сам делал, — ответил старик Обуан. — И слежу, чтоб не испортилась. У тебя, Альбер, дело ко мне?
— Мы с ним встретились на меже Двенадцать сетье и потолковали, — сказал Мишель.
— Ну, раз потолковали, — ладно, — отозвался старик. — Что ж ты ему сказал, Мишель?
— Сказал, пускай покупает у нас полоску.
— А деньги у него есть?
— Есть, говорит, у отца деньги.
— Ладно, так и сделаем. Нам от той полоски выгоды никакой нет, а им — будет подмога. Продадим по той цене, какую нотариус укажет. Передай, Альбер, отцу, что я согласен.
— И он тоже согласится.
— У вас, стало быть, дела не так уж плохо идут. Что ж, я рад. Вы ведь все работяги — и ты, и. Морис, и Адель, да и отец тоже трудится, а ведь он в. моих летах, не молоды уж мы с ним. Жаль, что нет теперь с вами старика Гюстава.
— Скоро будет четырнадцать лет, как он помер, — заметил Альбер.
— Да, верно. Он постарше меня был, хотя мы вместе учились в школе. Живи он сейчас, так глубокий был бы старик! Но, бьюсь об заклад, что он все еще помогал бы в хозяйстве, на других не взваливал бы работу. Вот погляди на меня: я пока что не рассыпался и не собираюсь рассыпаться.
— Дядя Гюстав от несчастного случая помер.
— Да, да. Мне рассказывали. Что ж поделать, — так или иначе, а умирать придется. Про Сову ты слыхал?
— Слыхал, господин Обуан.
— Так вот, у меня ее сын работает. Я взял его, потому что матери теперь уж совсем не до него, она и с собой-то никак не управится. А он славный парнишка. Старательный и толковый. Из него хороший работник выйдет. Я пока что приставил его к скотине. Право, можно подумать, что отец его настоящий был землероб, — с лукавой улыбкой заметил Обуан. — Да, Альсид хороший парнишка.
— Его Альсидом звать? Он у вас работает?
— Правильно.
— Некоторые говорят, что он сын моего дяди, — сказал Альбер, глядя прямо в глаза Обуану.
— А что ж, возможно, хоть этой самой Сове верить трудно. Я говорю «возможно», потому что Гюстав в те годы не такой уж был развалина. Вот спроси у Селины, каков я-то был тогда! Так, может, и правда, мальчишка-то тебе родней приходится.
— Ну, значит, можно порадоваться, что он хорошо работает.
— Что ж, мы им довольны. Правда, Мишель?
— Да, — ответил Мишель. — Малому только тринадцать лет, а старается, как взрослый.
— Я, пожалуй, пойду, — сказал Альбер.
— Еще стаканчик выпьешь?
— В полдень нельзя. Работы еще много. А выпьешь — раскиснешь. Никак нельзя.
— Верно говоришь, парень. Молодец! Так, значит, решено? Присылай ко мне отца.
— Непременно пришлю.
— Ну, желаю удачи.
— И вам того же, господин Обуан.
Весьма учтиво простившись с хозяином дома, Альбер вышел впереди Мишеля и только за порогом надел фуражку. Около бороны они пожали друг другу руки, крепко и решительно, словно уже заключили сделку, и, скрепляя ее, ударили по рукам. Альбер разобрал вожжи. Он уже собирался взобраться на сиденье, но Мишель сказал ему:
— Гляди, вон Альсид. Видишь? Вон там.
Альбер повернул голову и увидел красивого паренька, ладного, живого, проворного. Нельзя было сказать, что он похож на покойного Гюстава (Мари хранила пожелтевшую, выцветшую фотографию, где он был снят в форме кирасира; несмотря на работу времени, в молодом солдате можно было узнать черты старика Тубона) ; впрочем, у мальчика были, так же как у Гюстава, светлые глаза, только не голубые, а зеленовато-серые, но красивого оттенка, который не портит впечатления.
— Хочешь поговорить с ним? — спросил Мишель.
— Зачем? Не стоит. — И Альбер дернул вожжи: — Нно, Зели!
Не оглядываясь, он направился к воротам и выехал со двора фермы «Белый бугор».
Глава II
Продажу полоски оформили только в июле, и не без труда. Прежде чем прийти к соглашению, босеронцы долго спорят и торгуются (Фирмену Женету пришлось четыре раза съездить в город Вов к нотариусу). Наконец купчую подписали, но Фирмен уже сожалел об этом, — ведь шли разговоры, что, возможно, будет война.
— Да успокойся ты, деда. Не будет никакой войны, — говорил Альбер.
А Морис:
— Даже если будет война, так живо кончится, — едва призовут, и вернемся.
— Может, оно и так, а все равно не время сейчас последние деньги тратить.
— Зато землицы прикупили, а земля — те же деньги.
— Да, на худой конец, толкнемся в Кредитное товарищество.
Старик Фирмен пожал плечами.
— Для нашего брата эти молодцы никогда ничего не сделают. Побегай… попроси… не дадут. В тысяча восемь сот восьмидесятом году, когда Пиперо с Ваше и Бенуа основали Кредитное товарищество и место ему определили в Шартре, люди думали, что это будет банк для всех и в нем каждый сможет раздобыть под закладную денег, если выпадет тяжелый год или понадобится купить что-нибудь из инвентаря, и ты, стало быть, выбьешься из нужды. Как бы не так! Дудки! Товарищество, понятно, помогает, да только не мелкоте, а крепким хозяевам. Ну, что у нас с вами, к примеру, есть? Чуть побольше восемнадцати гектаров. Как прикупили ту полоску у старика Обуана, стало ровно сорок пять сетье, один мин, один мино и один буасьё. Что это для них? Пустяк. Какой им интерес нас вызволять? Если попал ты в беду, так хоть подыхай, они и пальцем не пошевельнут, а вот всяким шаромыжникам, чужакам, которые откуда-то приползли в Босу, притащили с собой капиталы, накупили земель, а остальные деньги проиграют в Шартре в клубе Марсо, ну, в том, что над «Коммерческим кафе», на площади дез Эпар, или же промотают с непотребными девками в веселых домах на Еврейской улице, — вот этим голубчикам они сколько хочешь ссуды дадут. Право, уж хорошо ли мы сделали, что купили полоску у этого пройдохи Обуана!
— Понятно, хорошо, деда, очень хорошо. Полоска эта нам очень была нужна. Мы и побольше купим, верно тебе говорю. Да, — добавил Альбер и со злобным выражением стиснул зубы. — Эта полоска — только начало. То ли еще будет! Вот увидишь.
Старик пожал плечами.
— Молод ты еще, — сказал он, жалостливо глядя на сына, — в бога веришь!
Ужон-то сам в бога теперь не верил, не то что Мари, его жена, которая крестилась по всякому поводу и ходила в церковь к обедне. «На бога надейся, а сам не плошай, — часто говорил Фирмен Женет. — Богу не подсобишь, так и чуда не будет». Старик Женет был коренной босеронец, — одна уж его фамилия это доказывала. Он родился в краю, где изобиловали такие фамилии, как Кабаре, Изамбер, Бильяр или Пуассон, и где составилась своего рода аристократия — слой крупных землевладельцев (Манури, Леньо, Левасоры), вполне подготовленных к тому положению, какое они заняли после первой мировой войны, которая до них и не докатилась, а немного позже, несмотря на вражеское нашествие, и, может быть, именно благодаря ему, разбогатевших еще больше; этой местной знати не было нужды работать до могилы, как мелкотравчатому фермеру Женету, — они под старость удалялись на покой в город Шартр, так же как и богатеи из Брео-сан-Нап или Отона, жили там в красивых, солидной стройки буржуазных домах с обихоженными, подстриженными садами, где росли ж липы и кедры, а ворота выходили на внешние бульвары или на тихие улицы. Так же как и многие зажиточные босеронцы, привыкшие к легкой жизни, они говорили на склоне лет: «У нашей собаки хвост вырос сам, тянуть его не приходилось» (а это означало, что все в жизни улаживается само собой, не надо тревожиться и мучиться) ; ведь они знали, что ловкому — удача, а сильному — добыча, о мелочах не думай, когда идешь к своей цели, а цель у всех одна — наживай добра. Фирмен Женет был атеист и о боге вспоминал лишь в минуты страха. В чудеса он не верил, — никогда они не падали для него с неба, так же как жареные куропатки, — говорил он, — даже, такое чудо, как смерть старика Гюстава Тубона.
— Ну пока суд да дело, — сказал он, — нечего думать да гадать, посмотрим, что будет. Если случится заваруха, — на наше счастье, придется одному Морису идти — у тебя еще года не вышли. Вот и август наступает, пора пшеницу убирать. Чему быть суждено, того не миновать, но уж пусть хоть это случилось бы после того, как хлеб с поля свезем.
— Да не расстраивайся ты, деда! Ты всегда боишься.
— Не зря боюсь, и всегда боялся, — подтвердил Фирмен. — И пустых выдумок в голове не держу. Ты же сам видел, как нам трудно было ту полоску земли прикупить, вот теперь и боязно, потому как неизвестно, что будет. А ты вон куда заносишься!..
И Фирмен вновь пожал плечами. Чего там замахиваться, и то уж хорошо, что в целости сохранили «Край света». Разве это легко далось? Альбер, конечно, не знал, каково им приходилось, ну хотя бы в те дни, когда на старика Гюстава напала блажь и он вздумал жениться; Фирмен этого не забыл, и воспоминание было не из приятных. Но когда представился случай, так надо же было им воспользоваться; Фернан, новоявленный муж Адель, не жадничал, не требовал очень уж много. Он занял свое место, — вот и все, и Адель всегда могла его осадить. Наверно, так и дальше пойдет, — ведь детей-то у них нет: были бы дети, это придало бы Фернану весу, но за тринадцать лет Адель три раза надеялась стать матерью и каждый раз скидывала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37


А-П

П-Я