- Вражда племен приносит людям одни несчастья и страдания. Сейчас ты
думаешь о мести, но ведь отмщение не сделает тебя счастливым.
- Оно успокоит мою душу.
- Ты ошибаешься.
- Отец, я бы на его месте тоже...- начал было молчавший до этого
Дайдухул-Сохор.
Ласково, но решительно остановив сына, Бэрхэ-сэчен сказал:
- Местью ничего не исправишь. А жить прошлым - значит уподобиться
лошади, скачущей вокруг столба коновязи: как ни бежит, остается на одном
месте.
От спора с ним Чиледу уклонился. Если раньше мысль о мести Есугею и его
роду была неопределенной, размытой, то теперь стала четкой, как свежая
зарубина на сосновом стволе. Бэрхэ-сэчен, видимо, догадался, что говорить
об этом Чиледу не хочет, устало усмехнулся.
- Ну, ладно... А вот воинов мы не дадим. Не в наших обычаях искать
брани. Меха... В обмен на ткани, например, мы кое-что можем дать. Однако
если нойон будет тебя спрашивать, говори: меха обещаны найманам.
- Зачем это?- удивился Чиледу.
- Так будет лучше и для нас, и для тебя.
Почему лучше, Чиледу так и не понял. Однако Тайр-Усуну он все сказал
так, как просил Бэрхэ-сэчен. Нойон пришел в ярость.
- Как они смеют! Меха обещаны найманам - это что? Они хотят сказать,
что предпочитают иметь дело с сильными, богатыми найманами, а не с битыми
меркитами!- Вдруг Тайр-Усун обрушился на Чиледу:- Ты все рассказал им!
Обрадовался сородичу, продал нас!
- Бэрхэ-сэчен не просто сородич, он мой кровный родственник!-
вырвалось у Чиледу.- И не продавал я вас...
- Родственник? Ах, вон как!- Тайр-Усун как бы споткнулся, в его глазах
мелькнуло недоверие.- Не врешь? Ну что ж, это возможно. И ты, конечно,
остаешься здесь?
- Нет, я не остаюсь. Я твой нукер.
Тайр-Усун подошел к нему, взял за подбородок, посмотрел в лицо.
- Что-то я тебя не понимаю. Но с этим разберемся. А вот как
возвращаться, ничего не получив? Ну, воины - пусть... Без них обойдемся.
Но меха... И еще. Нельзя допустить, чтобы люди этих земель знались с
найманами. Попробуй поговорить еще раз. Бэрхэ-сэчен отказывает мне, но не
может же он отказать своему родственнику.
- Я попробую,- пробормотал Чиледу, чувствуя себя неловко оттого, что
стал участником непонятной игры, затеянной Бэрхэ-сэченом.
Но Бэрхэ-сэчен, встретившись с ним, сказал, что своего уже добился,
Тайр-Усун уразумел: здесь он получит только то, что захотят дать хозяева,
не захотят - ничего не получит.
- Сейчас уже можешь сказать, что тебе удалось склонить меня к
расторжению договоренности с найманами.
Теперь Чиледу понял все. И позавидовал уму Бэрхэ-сэчена. Ведь если бы
он сразу дал Тайр-Усуну меха и не дал воинов, нойон все равно уехал бы
недовольным. А сейчас он обрадуется и этому.
И верно, Тайр-Усун весь просиял, милостиво похлопал Чиледу по плечу.
- Молодец! О твоей услуге я скажу самому Тохто-беки.
Он сдержал свое слово. Когда вернулись домой с вьюками, набитыми
мехами, Тайр-Усун провел Чиледу к Тохто-беки.
К мехам Тохто-беки остался равнодушным. Встряхнув искристую шкурку
соболя, подул на пушистый шелк меха, кинул в мешок.
Тайр-Усун, обиженно хмурясь, начал рассказывать, с каким великим трудом
удалось ему добыть это богатство. Тохто-беки слушал его с благодушной
улыбкой, расхаживал перед ним, заложив руки за спину. Он совсем
выздоровел, но шея так и осталась скривленной, и голова по-прежнему
склонялась на один бок.
- Я уже думал, что мы ничего не получим,- говорил Тайр-Усун,- но мой
нукер Чиледу оказался близким родственником Бэрхэ-сэчена. И он помог мне.
Он мог бы остаться там, но не остался-так велико его желание сражаться под
твоим знаменем.
Тохто-беки шагнул к Чиледу.
- А-а, жених... Хвалю за верность! Я прикажу агтачи' дать тебе из моих
табунов скакуна.- Повернулся к Тайр-Усуну:- Конечно, это хорошо, что вы
так управили дело с хори-туматами. Но меха дарить наследникам хана
кэрэитов мы не будем. Пока ты ездил, тут кое-что произошло. Братья
передрались. Мы всем четверым обещали поддержку. Верх взял Тогорил. Два
его брата, Тай-Тумэр и Буха-Тумэр, прибежали сюда, один, Эрхэ-Хара, к
сожалению, ушел к найманам. Братьев я приветил, обнадежил...
[' А г т а ч - конюший.]
- Это хорошая новость,- сказал Тайр-Усун, подумав, уточнил:- Это очень
хорошая новость. Но что намерен делать Тогорил?
- Он прислал к нам гонца. Просит выдать ему Тай-Тумэра и Буха-Тумэра.
Вот какие дела!- Тохто-беки весело глянул на Тайр-Усуна.- Хорошо, что вы
удержали меня от поспешного выступления против тайчиутов. Кэрэиты будут с
нами, мы станем вдвое сильнее. Тогда никакие тайчиуты не сдержат нашего
натиска. Мы сметем их курени, окропим землю их кровью!
- Что ты ответил гонцу Тогорила?
- Я ему наговорил много, не сказав ничего.
- Ты хочешь помогать Тай-Тумэру и Буха-Тумэру? Тогда нам придется
воевать с Тогорилом. Может быть, лучше выдать беглецов? Тогорил станет
нашим другом.
- Другом - не знаю...- усомнился Тохто-беки.- Но, опасаясь Эрхэ-Хара,
вымаливающего помощь у хана найманского, он задирать нас не станет. Время
есть. Надо сделать так, чтобы братья смертельно возненавидели друг друга.
Чем сильнее станет меж ними вражда, тем труднее обойтись без нас. А мы уж
посмотрим, кого поддержать...
VII
В огромной юрте, обтянутой внутри желтым шелком, подперев взлохмаченную
голову руками, перед погасшим очагом сидел одинокий человек. За войлочными
стенами бесновалась вьюга, голодным волком выл ветер, подрагивала юрта,
колыхался шелк, в неплотно прикрытое дымовое отверстие влетали снежинки и
белыми бабочками порхали над головой человека. За дверями слышались
простуженные голоса нукеров, несущих наружную охрану,- кто-то хотел пройти
в юрту, а они не пускали. Наконец дверь все-таки приоткрылась, у порога
остановился нукер.
- Чего тебе?
- Слуга всевышнего...
- Пропустите.
Путаясь в длинной черной одежде, осеняя себя крестным знамением ',
вошел служитель бога, поклонился.
[' Кэрэиты исповедовали христианство несторианского толка.]
- Ну что тебе?- Человек опустил руки, открыл глаза.
У него было скуластое, исклеванное оспой, некрасивое лицо. Шуба с
золотыми пуговицами, крытая тканью из верблюжьей шерсти, свободно висела
на сильных покатых плечах. Робея перед ним, священник суетливо сковырнул с
реденькой бороденки ледяную сосульку.
- Государь, ты будешь прощаться?..
Молодой хан кэрэитов Тогорил застегнул золотые пуговицы шубы, молча
направился к выходу. Священник опередил его, первым выскользнул из двери.
Ветер рванул длинные полы одежды, разметал в стороны, и он стал похож на
готовую ко взлету ворону. Белая свистящая мгла скрывала все вокруг. Нукеры
подхватили хана с двух сторон, но он отодвинул их, резко дернул плечами,
пошел за священником, нагнув обнаженную голову.
Священник привел его в юрту-церковь. В ней было душно от множества
чадящих светильников, от запаха благовонных трав. Посредине под тонким
узорчатым покрывалом лежало тело молодой женщины. Его жены. Матери его
младенца-сына.
Ни на кого не взглянув, Тогорил шагнул к ней, опустился на колени. В ее
изголовье на возвышении, покрытом малиновым шелком, лежал крест,
украшенный крупными рубинами. Камни, отражая огни светильников, лучили
красный тревожный свет. Тогорил положил руку на крест, поцеловал свои
пальцы и откинул покрывало. Смерть почти не изменила ее лицо, только под
глазами легли голубоватые тени. С ниткой жемчуга на высоком чистом лбу,
она и сейчас была красива, и на мгновение Тогорилу показалось, что она
жива, что не за упокой ее души читает торопливым речитативом молитву
священник, что не ее оплакивают люди, стоящие на коленях у стен юрты; он
притронулся рукой к ее щеке и ощутил леденящий холод, пронзивший его
насквозь. Поднялся, в последний раз посмотрел на ее лицо. Брови хмуро
сведены, между ними тоненькой ниточкой - складка. Ему трудно дышать, он
вышел из церкви и крупным шагом направился в свою пустую юрту.
Она была ему не только женой. Она заменяла ему и мать, и братьев, и
друзей. Она скакала рядом с ним и во время веселой облавной охоты, и во
время сражений с врагами. Она была его лучшим нукером...
Еще позавчера они принимали в этой юрте, затянутой желтым шелком,
изъявление покорности от нойонов и старейшин знатных родов. Потом был пир,
и она попросила позволения выпить вина из его чаши. Вскоре ей стало плохо.
<Это вино,- сказал он ей,- китайское рисовое вино. У меня всегда от него
жар внутри. Иди отдохни>. Она удалилась. А когда закончился пир и он
пришел к ней, она уже умирала. Сознание покинуло ее. Перед самой смертью
очнулась, сказала: <Меня отравили>.
Да, ее отравили. Но не ей предназначалась эта чаша, а ему. Это он
сегодня должен был лежать в душной церкви.
Ветер стал стихать. Юрта уже не вздрагивала. Стало слышно, как за
дверями поскрипывает снег под ногами нукеров. Он открыл дверь, приказал:
- Путь приведут ко мне баурчи '. И разведите огонь, холодно.
[' Б а у р ч и - ведающий ханским столом.]
В юрте запылал огонь. Он распахнул шубу, протянул руки к рыжим языкам
пламени. Его знобило, казалось, холод тела жены вошел в него, и все внутри
заледенело.
Три нукера привели баурчи - маленького человека с вислыми седеющими
усами. Его Тогорил помнил с детства - баурчи отца. Юркий, ловкий, он как
никто другой умел распорядиться на пирах, никого не забудет, не обделит.
Сам при этом не мельтешит перед глазами, все у него делалось само собой. И
сколько помнит его Тогорил, у баурчи всегда были такие же седеющие усы,
гладкое, без морщин, лицо. Сейчас баурчи посинел от холода, кончики его
усов мелко подрагивали.
- Грейся.- Тогорил шагнул в сторону, давая ему место у очага.
Баурчи робко приблизился к огню, не сводя испуганных глаз с Тогорила,
попытался улыбнуться, но губы запрыгали в неудержимой дрожи.
Давно, когда Тогорил и его братья были маленькими, баурчи любил их
угощать. Даст что-нибудь вкусное, улыбается, подмигивает.
Тогорил вздохнул, отогнал непрошеное воспоминание, попросил:
- Рассказывай.
- О чем?- Голос плохо слушался баурчи, он кашлянул.- Я верный слуга
твоего отца...
- Может быть, ты и был верным слугой моего отца... Кто приказал
отравить меня?
Баурчи перекрестился.
- Клянусь господом богом! Да как я посмею!
Тогорил кивнул нукерам. Двое содрали с баурчи одежду, повалили на пол,
третий взмахнул короткой плетью. Поперек смуглой мускулистой спины баурчи
лег пузырчатый рубец, и он взвыл высоким, пронзительным голосом. Плеть
снова опустилась на спину, кожа лопнула, темные жгутики крови побежали по
межреберным впадинам. Тогорил отвернулся. С каждым ударом баурчи выл
слабее и слабее. Тогорил остановил нукеров. Баурчи посадили. Его глаза
были как у затравленного зверя.
- Ну?- Тогорил навис над ним, брезгливо морщась.
- Я не виноват! Я...
- Разомните ему руки.
Нукеры снова схватили его. Захрустели суставы пальцев.
- О-о-о! Не надо!
- Говори.
- Скажу.- Лицо баурчи стало пористым, рыхлым, по нему ручьями бежал
пот.- Я скажу. Это твои братья.
- Ты врешь!
- Нет, я не вру. Мне незачем врать, раз я должен умереть. Только не
мучай меня.
- Почему ты это сделал?
- Я боялся смерти. Их человек сказал, что ты все равно не усидишь в
этой юрте. Тай-Тумэра и Буха-Тумэра поддерживают меркиты, Эрхэ-Хара -
найманы. Если бы не исполнил их приказа, день твоего падения стал бы днем
моей смерти.
- Та-ак,- зловеще протянул Тогорил.- Уберите его.
В тот же день он отправил к Тохто-беки еще одного посланца с
требованием немедленно выдать братьев. Если не выдаст, быть войне.
Владетель меркитов отправил Тай-Тумэра и Буха-Тумэра под охраной нойона
Тайр-Усуна, передав через него Тогорилу заверения в дружбе и приязни...
Тогорил повелел собрать всех своих нойонов. Ожидая их, стоял у огня.
Ледяной холод не уходил из нутра. Огонь не грел. Он сел на возвышение, где
обычно в торжественные дни сидел его отец, место, из-за которого после его
смерти пролито столько крови. Видит бог, он не стремился сесть сюда, ему
было достаточно улуса, выделенного отцом, но братья не оставляли его в
покое, они не верили, что ему не нужна власть. Да, он не хотел этого
места, но получил его, зато потерял жену, а она была для него дороже
ханства.
Тогорил не отвечал на приветствия нойонов. Он ненавидел сейчас всех.
Сегодня подобострастно кланяются ему, а завтра будут так же гнуть спину
перед другим. Им все равно, кто будет ханом, лишь бы в неприкосновенности
оставались их стада.
Юрта заполнилась народом, но в ней по-прежнему было тихо. Нойоны молча
сидели каждый на своем месте, поджав под себя ноги, с беспокойным
ожиданием поглядывали на молодого хана. Тайр-Усуна, как гостя, усадили на
почетном месте. Он тоже скрестил ноги, сцепил па туго затянутом поясе
пальцы, выпуклыми, немигающими глазами смотрел на складки желтого шелка,
обтягивающего юрту.
Привели Тай-Тумэра и Буха-Тумэра. Они стояли у дверей, о чем-то шепотом
переговаривались. Близнецы, они были так похожи друг на друга, что их
часто путали даже родные,- оба светлокожие, с одинаково изогнутыми
бровями, одинаковыми, едва наметившимися усиками. За их спиной толпились
нукеры, молодые парни, единственные до конца верные хану люди.
Встретив взгляд братьев, Тогорил встрепенулся, оглядел нойонов.
- Вас, чьи доблести всем известны, вас, чьей мудростью восхищаются
племена, вас, умеющих принять горечь правды и отвергнуть сладость лжи, я
позвал сегодня для решения важного дела. Господь всемогущий помог мне
овладеть юртой отца и этим высоким местом в ней. Вы говорили мне слова
покорности, и я принял их к своему сердцу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10