Их могут одного за другим менять через неделю-две, специально для того, чтобы подобрать тот психологический тип, который наиболее близок вам и способен вызвать на откровенность. Причем, часто «подсадные» работают вообще нагло и в открытую. Например, Тамара Винникова просидела в одиночке почти десять месяцев, но первые две недели после ареста в камере «американки» — изолятора КГБ — с ней находилась молодая женщина. О таких обычно говорят: «Приятная во всех отношениях». Тамара Дмитриевна рассказывала, что ее соседка сильно не маскировалась и постоянно пыталась получить ответы на три вопроса: как Винникова относиться к президенту Лукашенко, удалось ли ей спрятать какие-нибудь документы и с кем из оппозиционеров она дружна.
Мне удалось вычислить двоих. Первый просидел всего неделю и запомнился только тем, что в никогда не умывался. Второй оставался на весь срок.
Целенаправленно гебисты работали с Дмитрием Завадским, но, к счастью, хитроумные схемы нужного им результата не принесли. Дима уверен, что многие ходы в тюрьме смог угадать:
«Утконоса» мне подсадили еще на ИВС. Вел он себя обычно, только был очень разговорчив. Постоянно рассказывал о своих родственниках, какие-то деревенские истории... Но знал больше меня — всех собкоров в корпунктах ОРТ, всех ведущих, кто у нас на канале работал раньше, кто работает сейчас. Я поначалу этому значения не придавал, а потом заподозрил, что все-таки он — «их» человек. Например, он клялся, что ни о чем не разговаривает с надзирателями, а те иногда интересовались вопросами, о которых мы говорили только в камере.
В тюрьме о «подсадке» я старался не думать. Но мыслям же не запретишь появляться. Сидит в камере четыре человека и один из них, такой интеллигентный, особенный — говорит, что полгода сидит ни за что, ничего внятного о себе не рассказывает... Он постоянно напоминал мне про тот участок границы, на котором мы побывали. Будто невзначай вдруг говорит: «Там дубы такие хорошие, помнишь?..» Это меня настораживало — откуда ты знаешь, если последние полгода провел за решеткой, где именно я был и какие там дубы...
О том, в чем меня подозревали, я практически в камере не говорил. На всякий случай. Хотя не давал себе никаких алгоритмов и даже не задумывался над тем, о чем говорить, о чем нет.
Кстати, когда этот человек выехал, на его место заехал прямо противоположный тип, такой «матерый» уголовник весь в «куполах». Представился Колей Сараном. Он рассказывал свои «страшные истории»: что ходка эта не первая, что на северах сидел, что был когда-то приговорен к смертной казни... Как-то он даже предложил: хочешь, попрошу адвоката и он принесет тетрадь с записями того времени, когда я был приговорен к вышке. Рассказывал, что ограбил ларек, его взял патруль, он отсидел 3 или 4 года, потом вышел и убил тех, кто его посадил. За это его якобы и приговорили, сидел во всех зонах, мыслимых и немыслимых... Многим премудростям и примочкам различным он меня, кстати, и научил — тюремной почте и всяким бытовым вещам: научил делать клей, ружья духовые, объяснил, как по панораме связываться, если нельзя связаться через решетку. Он открыто ничего не спрашивал. Более того, в первый же день написал записочку: «Ты ничего не говорил? Здесь подсадные утки». А через день ко мне приходит малява, замаскированная, в двух обертках. На одной обертке один номер камеры написан, разворачиваю — другой... В общем, полная конспирация. В маляве следующее: у тебя сидит такой-то и такой-то, у него такие-то масти на руках, мы с ним вместе с этапа приехали, он — подсадная утка. Вот тогда у меня мурашки по телу побежали, начал в голове прокручивать все разговоры, которые с ним вел. Когда ничего серьезного не вспомнил, успокоился.
Пробыл я с ним в одной камере неделю или чуть больше. И только он «поехал по этапу», как через день-два выяснилось, что сидит он уже в другой камере и рассказывает совершенно другую «легенду». А ведь он мне свой адрес оставил и я ему свой. Его-то «координаты», конечно, липовыми оказались.
4 августа.
Утром выводят на разговор к оперативникам. В маленькой комнатке двое — капитан и чином постарше — майор. Разговор недолгий: за что посадили, как было на самом деле, спокойно ли в камере, есть ли конфликты?.. Обычная процедура — «кум» должен поговорить с каждым вновь прибывшим.
… Во всех независимых белорусских газетах появилось обращение к гражданам Беларуси защитить сотрудников ОРТ и подписаться под обращением к президенту Лукашенко с требованием освободить журналистов. Уже через несколько дней активисты «Маладога фронта» принесли в редакцию «Белорусской деловой газеты» две тысячи подписей. Всего за два месяца с небольшим удалось собрать больше 10 тысяч подписей белорусских граждан в нашу защиту. Социологические опросы в начале августа показывали, что 35% избирателей не одобряют войну властей против журналистов ОРТ, в сентябре процент резко пошел вверх.
5 августа
Кажется, сегодня самый счастливый день — родные передали продукты. Вещи в изолятор можно передавать без ограничений, а продукты — лишь раз в месяц и всего 8 килограммов. В этих восьми килограммах сконцентрированы все удовольствия мира, поэтому очень важно максимально эффективно рассчитать, сколько и чего передать.
Конечно, в первую очередь — мясо. Лучше всего передавать сырокопченую колбасу, либо сало, остальные мясные продукты портятся на следующий же день. Колбаса не «приедается» и ее легче хранить. Для калорий неплохо пару пачек сухого детского питания — идеально с гречневой мукой, поскольку эту смесь добавляют в пресные тюремные каши. Тюремную баланду невозможно есть, поскольку она пресная и безвкусная. Потому, в соответствии с рекламным слоганом, добавьте быстрорастворимый бульон «Галина Бланка». С ними каши и супы становятся солеными, у них появляется нормальный приятный запах, исчезает ощущение, что питаешься кормом для скота. В нашей камере сидел бомж Василий из далекого российского города Кирова. Его взяли польские пограничники при попытке нелегально перейти белорусско-польскую границу. Белорусские пограничники его не заметили, а сигнализация не сработала, поскольку ее периодически отключают ради экономии электроэнергии. Василий без куриных бульонов вообще есть отказывался и все время повторял: «Молодец Галина Бланк. Только она нас, зеков, понимает, хоть соль добавляет!»
Без сигарет и чая «дачка» вообще немыслима. Мама моя в первый раз все удивлялась: зачем Паше сигареты, он же не курит. Сигареты нужны, поскольку в тюрьме это валюта. Правда, вместо чая можно передать кофе. По мне, кофе даже лучше. Там кофе — из разряда неисполнимых желаний, а чай — традиция, он нужен главным образом, чтобы варить «чиф».
Еще неплохо получить банку жира, пачку масла или импортного маргарина (он не портится). Никогда не забуду бутерброды с жиром. У нас ничего не осталось, кроме свиного жира, а голодуха просто доводила до безумия — чуть ли не минуты считали до обеда или ужина. И вот намазываю один кусок хлеба с жиром, посыпаю солью и почти мгновенно съедаю. Потом второй «бутерброд». На третьем усилием воли заставляю себя остановиться, чтобы хватило на завтра. И, кажется, что ничего вкуснее хлеба с жиром в жизни никогда не ел.
Обязательно надо передавать лук и чеснок — легкие и очень полезные. Овощи можно передавать только в случае, если их не включают в отведенные 8 килограммов (в некоторых изоляторах это практикуют). Если нет, то огурцами, помидорами и яблоками можно пожертвовать в пользу чего-нибудь более важного.
И, наконец, десерт — печенье и конфеты. Это съедается в последнюю очередь, когда колбасы или сала не осталось. Здесь тоже важен вес и объем: легкое печенье, небольшие конфеты. Неплохо получить растворимые напитки и соки, варенье, сахар, соль, спички. И ничего не должно быть лишнего. Мать одного из сокамерников с перепугу прислала ему хлеб, напиток в пластиковой бутылке, яблоки, стеклянную банку с крестьянской колбасой. Все это съели за два дня, а могли бы пропянуть на правильно «дачке» и неделю.
Раз в месяц можно отовариться в тюремном ларьке на одну минимальную зарплату. Отмечаешь по списку, что хочешь купить, и баландеры все это принесут. Ассортимент в ларьке, мягко говоря, не— богатый: сигареты, чай, печенье и какая-то мелочь. Трудно высчитать, что лучше взять: пять пачек сигарет с фильтром, две пачки чая и полкило конфет или десять пачек «Примы», три пачки чая и банку солянки. На свободе такой выбор кажется смешным, но в тюрьме, когда считаешь каждую сигарету и хочется поесть чего-нибудь сладкого, принять решение не просто.
Конечно, это странное меню не актуально для нормальных цивилизованных государств. Даже в России к продовольственным передачам в тюрьму подходят значительно либеральнее. Но в Беларуси человека, попавшего в тюрьму, сразу лишают самого необходимого.
...Полдня перебирали «дачку», раскладывали по пустым пачкам сигареты, считали, сколько дней протянем. Одним словом — праздник.
Такие же чувства передача вызывала передача и у Дмитрия Завадского: «Продукты в передачу каждый „заказывал“ родственникам по своему вкусу. Самая популярная еда — сало. Кстати, в зависимости от того, кто сидит в камере, устанавливаются и традиции приема пищи. В первой камере хлеб мы не резали — ломали, а во второй все уже было по полной программе: где-то без пяти шесть нарезался хлеб, чистился чеснок, тумбочка выставлялась в центр...
Особое удовольствие — делать пирожные. Полбуханки черного хлеба и буханка белого (в реальности он серый) делится на пять частей. Каждая из частей поливается и засыпается сахаром. Сахар на хлебе размокает — получается сладкое пирожное».
6 августа
В тюрьме четыре раза в неделю разносят газеты, но нашу камеру обходят стороной. Меня полное отсутствие информации просто подавляло, и я стал требовать свежую прессу. Принесли газету «Конъюнктура рынка» — рекламная газета для торговцев оргтехникой... В сентябре информационная блокада несколько ослабла: начали приносить «Гродненскую правду». Теперь всех лучших комбайнеров Гродненщины я знаю в лицо.
Удручало не столько отсутствие информации (в белорусских газетах ее в принципе не много, а в государственных и вовсе одна пропаганда), сколько невозможность убить время чтением Правда, бывали и светлые минуты. Статьи из российских газет, например, «Известий» нам пересылали тюремной почтой заключенные из соседних камер, иногда зачитывали через стенку. Однажды специально для нашей камеры надзиратель принес «Московские новости» на английском языке. «А может быть я — немецкий шпион!» — мая реплика уперлась в закрытую «кормушку».
Еще в тюрьме есть библиотека. Библиотекарь — пожилая добрая женщина, она, видимо, не видела во мне врага народа, потому приходила каждую неделю с новыми книгами, которые специально для меня подбирала. Принесет сразу книг двадцать и спрашивает, что мне больше нравится. В среднем в день прочитывал одну книгу страниц на 300 — смаковал. Но это было уже позже, начиная со второй половины августа, а вначале не было ни газет, ни книг, ни радио, ни телевизора. С собой был только сборник рассказов Хулио Кортасара, который потом оставил в тюремной библиотеке.
7 августа
На утренней поверке «продольный» загадочно сообщил, что сегодня принесут «хорошую газету». Что это означало, я понял только вечером, когда прочитал в «Известиях» о освобождениии из тюрьмы нашего водителя Ярослава. Камень с души свалился. Слава женился за неделю до ареста, и я чувствовал перед ним особую вину. К счастью, для него эта эпопея быстро закончилась:
«Время остановилось. К тому же, часы отобрали — что происходит, день, ночь? Когда привезли в тюремный изолятор, ощущение, по правде, было жутковатое. Не знаешь же ничего — как, что, как себя вести... Все навыки-то по фильму „Джентльменам удачи“...
Оказалось все по-другому. В камере уже сидело четверо человек. Я — пятый. Двое сравнительно взрослые (одному за тридцать, другому — около того) и двое совсем молодых — чуть за двадцать. Трое, видимо, в первый раз попали, а один — уже бывал в подобных местах, весь в наколках, колоритный такой.
Захожу: « Здрасьте, где у вас можно присесть?»
Они мне показывают: «Вот, садись» Потом уже начались расспросы: кто ты, что ты. Я «честно признался», что был в составе съемочной группы. Они показывают мне газету: «Про вас написано?» А я же газет не видел, не знаю, что и отвечать. Прочитал — про нас. Они смеяться начали: «Во, говорят, судьба свела. Кто бы мог подумать?»
Так и началась моя неделя в тюрьме. В какой камере был Шеремет, где Завадский, ничего не знал. Хотя привезли нас вместе с Димой. Вернее, везли в разных машинах, но одновременно. Завадского первым и «оформили». После того до выхода мы так и не виделись. Я, конечно, догадывался, что все где-то здесь, но вот где?
Никакой «целенаправленной» работы с собой в камере я не замечал. Днями ничего не делали, да трепались о жизни. Развлекались — как умели, шахматы были, тумбочка, приспособленная под игру в нарды, в тысячу играли... Телевизора, правда, не было, зато радио в коридоре орало. Были еще две книжки — какие-то колхозно-патриотические. Прочитал.
Никакого особого отношения к себе я, честно говоря, не заметил. Надзиратели относились так же, как ко всем: если «шмон» — все лицом к стенке. Обшмонали, обстучали — гуляй. Тюремное начальство меня не беспокоило, я его — тоже. Сводили на медосмотр, отпечатки пальцев сняли, сфотографировали, вот и все общение. Однажды ребята рассказали, что охранник у них спрашивал, где журналист, покажите? Так я стал «журналистом».
В камере я один был «новичок», остальные уже пару месяцев посидели. Садились есть, мне — как всем. Общий стол. Сало, лук, чеснок, огурцы, даже варенье и масло «Рама» было, а еще печенье, конфеты...В общем, нормальные люди сидели. Все успокаивали меня. Говорили: ерунда у тебя, выпустят через пару дней... Так и оказалось.
Освободили меня, кстати, очень буднично. Сначала был допрос.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30