Мои робкие надежды сбылись. Тот мужчина из кафе и белый маг-целитель Федор Павловский имели одно и то же лицо — мрачноватое, немного помятое, с широкими скулами и узкими глазами.

* * *
Павловский жил и работал в большой квартире в районе Чистых прудов, половина которой была отдала под приемную и кабинет. Здесь было до того уютно, что невольно тянуло в сон. Стеклопакеты полностью отсекали городской шум, персикового цвета гардины компенсировали недостаток солнца. Никакого хай-тека, только добротная проверенная веками классика. Некоторой уступкой изощренному вкусу можно было считать слегка вычурный книжный шкаф в стиле модерн, все остальное было очень удачно усредненным, стильным, добротным, но ровно до такой степени, чтобы не чувствовать себя, как в музее или в офисе престижного модельера. Угловой диван с десятком разноцветных подушек, большой письменный стол, пара кресел. Торшер Галле рядом с низкой мягкой кушеткой. Такая же лампа, дающая теплый неяркий свет на журнальном столике. Я сама очень люблю подобные штучки. Да и в целом, обстановка в которой я оказалась, располагала к себе. Мне здесь до того понравилось, что я выдала Павловскому кредит доверия.
При встрече мужчина произвел на меня более приятное впечатление, чем на фотографии. В глазах его плясали очень обаятельные чертики, а улыбка была исполнена мудрости и понимания.
— Сонечка? Что вы, она никак не может быть замешена во всей истории. Она капризная, взбалмошная девочка, вечный ребенок. Но по сути — добрый человечек. Я ведь до сих по ее опекаю, содержу, оплачиваю все ее расходы.
Мне показалось, что Федор посмотрел на меня с некоторым недоверием к моим умственным способностям. Как это я до такой степени не умею разбираться в людях?
— Мы ответственны за тех, кого приручили. Все это время я не упускаю ее и из вида и поверьте, очень хорошо знаю, чем она живет. Возможно, не все ее поступки идеальны с точки зрения морали и нравственности, но я уверен, никакого криминала за ней быть не может. Да, девочка категорически не способна к нормальной трудовой деятельности, но это не значит, что она готова преступить закон.
— А почему вы развелись?
— Странный вопрос. Потому что кончилась любовь.
— С вашей стороны?
— И с ее тоже, но женщины редко могут в этом себе признаться. Ей нравилась стабильная жизнь, а чувства никогда не были ее родной стихией. Она способна любить, но недолго, как и все дети, которым быстро наскучивают игрушки. Я пытался подыскать ей подходящего мужа, но она отнеслась к моей инициативе без энтузиазма
* * *
На вопрос о том, что Федор делал в кафе «Вагиз», почему и вместо кого он туда явился, я получила несколько корявый, но в целом убедительный ответ.
— Позвонила одна наша общая знакомая, сказала, что Сонечка назначила ей встречу. Но сама она пойти не могла, и Сонин телефон отчего-то молчал. Вот она и попросила заехать и предупредить, благо мне было по пути.
— Что за знакомая?
— Да разве это имеет какое-то отношение к делу?
— Давайте, я сама решу, имеет или нет.
— Желаете, так запишите ее координаты, но я доподлинно знаю, что вчера вечером она улетела в Уругвай, роуминг там не работает, а местный телефон я не знаю.
«Темнишь, мужик, — подумала я, —мог бы придумать что-то попроще. Уругвай…» Впрочем, порой самые нелепые объявления оказываются в итоге самыми правдимыми.
— Скажите, — отступила я от основной темы, — а почему она так любит белый цвет?
— Любит? Нет, разве вы не поняли? У нее мизофобия — боязнь грязи. Патологическое стремление к чистоте. Поэтому она выбрала белый цвет, чтобы проще было контролировать ситуацию.
— Господи…
— О чем вы?
— Да нет, это я так. Последнее время слишком много странных людей попадается на пути.
— Что вы хотите? Когда жизнь странная, то и люди такие. Ритм, в котором варится рядовой москвич, да и не только москвич, ломает психику. Думаете, то, что мы каждый день видим на экране телевизора, то, с чем сталкиваемся каждый день в метро, на улице, на дороге, не впитывается в нас? Все это как ржа разъедает, в разной степени, зависит от прочности, отпущенной природой, но все мы, современные люди, немного не в себе.
Это я и без него знала. Но одно дело немного не в себе, а другое дело зубами мясо из человеческого тела выгрызать.
— Не сочтите за бесцеремонность, но вот еще о чем хотела спросить — вы действительно маг? Или так?
— Что значит так? — сверкнул глазами Павловский.
— Я хотела уточнить, не является ли вывеска на вашей двери лишь брендом, помогающим делать хороший бизнес?
— Является конечно. Если я повешу на дверь табличку, что прием ведет психолог с докторской степенью, специалист по народной медицине, врач общей практики, в конце концов, очередь ко мне поредеет. Но я не шарлатан, если это вас интересует. Я действительно кое-что умею. Привороты, снятие сглаза, талисманы на счастье, это конечно ерунда, мульки-фенечки. У нас крепкие языческие корни, мы идолопоклонники, фетишисты. Поэтому, проводя с брошенной бабой обычный сеанс психоанализа, я даю ей щепотку какой-нибудь безобидной дряни. Она ее сыпет в суп мужу-изменщику и если тот возвращается в семью, списывает успех на волшебные чары. А то, что я за несколько сеансов в корне поменял ее модель поведения с мужчинами, ей это и в голову не придет.
— То если вы совсем-совсем не экстрасенс? — с разочарованием спросила я. Мужик мне нравился. Я почему-то верила ему и доверяла. Может, и правда неплохой психолог?
— Я вижу кое-что… — вдруг сказал он.
— О чем вы?
— Умею видеть. По фотографиям, по лицам людей. Сложно объяснить, как это получается, но почти всегда попадаю в точку. Правда, информация видится самая бестолковая, только ради пущего эффекта на первом сеансе ее и можно использовать. Например, приходит ко мне пациентка, я руку на голову ей кладу и вижу, как наяву, что час назад она примеряла в магазине зеленое платье. Говорю ей об этом и она у меня в кармане.
— А больше, чем час назад, видите?
— Бывает и больше, но это всегда обрывочные, почти бессмысленные видения. Вырванные из контекста, они ничего не дают. А контекста я как раз и не вижу.
— Можно вас кое о чем попросить?
— Пожалуйста, — растерянно сказал Федор.
Выложив перед ним фотографии Арины, я попросила сказать про нее хоть что-то.
Павловский долго крутил их в руках, он даже взмок от напряжения, грея ладонями изнаночную поверхность снимков.
— Я вижу ее в больнице.
— Да что вы? — удивленно воскликнула я, — а как вы ее видите?
— Кровать, гипс…Все, — устало кивнул он, — больше я ничего не увижу, я знаю. Видение бывает только одно.
И тогда я рискнула. Очень сильно рискнула. Без всякого предупреждения я сунула ему под нос снимки изуродованных трупов, три фотографии, по два тела на каждом.
Федор впился глазами в снимки, мгновенно побелел и с грохотом упад на пол.
Ни пощечины, ни вылитый графин воды, ни ватка с удачно найденным в его аптечке нашатырем, результата не дали. Он лежал, точно мертвый. Только сердце ровно и очень редко стучало, даже дыхания я не услышала. Я уже собралась звонить в скорую, когда веки его дрогнули, он открыл глаза и принялся бешено вращать ими, точно в припадке.
— Что с вами? — подскочила я к нему, — вам лучше? Отвечайте немедленно или я вызываю неотложку!
— Нет, нет, — Павловский приподнялся на локте и потом медленно, очень неловко встал, — все нормально.
— Простите ради бога, я не должна была этого делать.
— Не переживайте… просто… просто очень сильно. Слишком сильно.
— Что сильно? Вы что-то увидели?
— Да, человека…
— Убийцу?
— Не знаю, человека, рядом с ними со всеми, уже истерзанными, уже мертвыми…
— Кто это? Вы знаете его?
— Что? — вздрогнул целитель, — нет, конечно нет. Я не знаю.
— А как он выглядит? Вы можете вспомнить, как он выглядит?
— Господи, что вы такое говорите. Это же… игры ума, подсознания… Я могу ошибаться. К тому же образы никогда не бывают детальными. Это символы, намеки.
— Ах, да оставьте вы ваши экивоки! — взорвалась я, — вы можете просто сказать, что именно увидели там, в своем играющем подсознании?
— Руки… черный плащ с капюшоном, лицо…
— Про лицо, подобнее, прошу вас.
— Это как вспышка, как блиц. На мгновение проявляется в кромешной темноте картина. Один раз, второй, третий. Черно-белое контрастное изображение, только руки… они в черной крови, она капает с пальцев. А лицо описать сложно. Вспышка света, она смазала все черты.
— Вы всегда видите ваши картинки именно так, со вспышкой?
— Нет, первый раз.
— Если бы увидели этого человека в жизни, узнали бы?
— Трудно сказать. Наверное, да. Не по приметам. По ощущению. Над ним витает очень холодная и почти бесцветная аура. Такая иногда бывает у зверей…
Павловский долго приходил в себя. Я заварила для него чай, заставила выпить сорок капель валокордина и еще какое-то время составляла ему компанию, беседуя о том о сем.
— А вы вчера примеряли корсет. И красные босоножки на высоком каблуке, — сказал он мне на прощание и улыбнулся, — вам идет, не игнорируйте этот наряд.
* * *
Встреча с магом-целителем вымотала меня до предела. Я никогда не была повернута на мистике. Но в жизни мне не раз приходилось сталкиваться с тем, что существует без всяких объяснений и доказательств. Априори в нашей жизни есть вещи, природу которых не возьмется объяснить ни один ученый. Мы не верим в них, пока не столкнемся ном с носу. Да и сталкиваясь, в целях душевной безопасности, приписываем совпадениям, галлюцинациям, обману, бреду. Павловского я приняла за чистую монету. Да и были ли у меня другие варианты? Никто, кроме Лешки и посетителей «Пантеры», не видел меня в дурацком прикиде. Разве что Филипп подсмотрел в щель нашей спальни? Но едва ли парень способен на такой подвиг.
Честно говоря, Лешкино чадо раздражало меня все больше и больше. Я не видела его лица, каждый вечер я наблюдала лишь его затылок, приклеенный к монитору лэптопа. Не понимала, когда он ел, когда мылся. Гулял ли? Ходил ли в школу? Судя по тому, что Кузя не делал дела на пол, его выводили, а в отсутствии меня и Лешки кроме Филиппа устраивать собаке променад было некому. В голодный обморок сынок тоже не падал, значит чем-то питался. Встревоженные учителя из школы не одолевали папу звонками — видимо и в классе он появлялся. Но для меня он оставался призраком, человеком-затылком. И я не хотела мириться с таким положением дел. Уходя сегодня из дома, я продела нехитрые манипуляции с электрическими пробками. Даже самая современная модель ноутбука не имеет блока питания более чем на десять часов.
И точно. В доме было темно. Лешка еще не вернулся, а Филипп в панике бегал вокруг умирающего компьютера.
— Света нет, — взволнованно сообщил он мне.
— А я знаю, — равнодушно пожала плечами, — завтра будет электрик, пока свечами перебьемся. Все равно скоро спать.
— Нет, нет, — заверещал Филипп, — как это спать? Как это так? Надо вызвать аварийную бригаду, надо протянуть дополнительный кабель, у меня батарейка садится! Пойдите к соседям, попроситесь к ним.
— Да никуда я не пойду, соседи и сами без света сидят, — соврала я.
— Господи, что же делать? — парень схватился за голову.
— Тебе совершенно нечем заняться без компьютера? — мой голос прозвучал сочувственно и почти ласково.
— Нечем, — грустно признался Филипп.
— Пойдем чай попьем?
Видимо, выдернутый из привычной виртуальной среды, он оказался настолько дезориентированным, что готов был на все. Я слегка пожалела о своем злодеянии, но отступать было поздно. Передо мной сидел обычный симпатичный подросток, не хам, на зануда. Грустно хлопал близорукими, как у папочки, глазами и ковырял пальцем кухонную скатерть.
— Скажи, как ты с Кузьмой управляешься? Совершенно избалованная собака.
Мерзкий пес, моментально улавливающий любые негативные интонации в свой адрес, клацнул зубами около моей ноги.
— Да вы что? — удивился Филипп, — он не избалованный. У него комплексы.
— Что? — удивилась я.
— Комплексы. Он считает себя неполноценным, уродливым и поэтому злится на всех, защищается.
— Это он сам тебе рассказал?
— Будто без разговоров не видно, — совершенно серьезно выдал Филипп, — проделками он привлекает к себе внимание, потому что считает, что сам по себе никому не интересен.
Достойный отец своего сына. Сейчас он мне выдаст полный анамнез собачьей неврастении.
— Собаки очень долго живут с людьми и постепенно переняли от нас многие черты. Они так же ревнуют, так же влюбляются, страдают.
Я сидела, открыв рот. Парень был очень неплохо подкован в собачьей психологии, легко скрещивая ее с человеческой, он делал весьма оригинальные выводы. Вот уж не думала, что он интересуется кем-то и чем-то помимо электронного ящика.
Лешка застал нас, активно дискутирующими на тему собачьих неврозов. Он был поражен.
— Как тебе удалось вытащить его из-за компа? И почему у нас нет света?
— Это взаимосвязано. Будет свет, не будет парня. Может, поживем пару неделек в темноте?
* * *
Темнота… Она преследовала меня с того самого момента, когда Гришка показал фотографии мертвых Валевских. Она шла за мной по пятам и цепляла холодными пальцами за локоть. Порой она буквально прижималась ко мне, обнимала за плечи и закрывала ладонями глаза. Это было так страшно… Я уже знала, что навсегда разлюблю фильмы про серийных убийц. В кино ты точно знаешь, что преступник обязательно будет пойман. Рано или поздно, но его прижмут к стене, придавят неопровержимыми уликами. Мерзкий, злобный, но уже не опасный, он будет валяться в ногах у правосудия, не вызывая ничего, кроме брезгливости. Но здесь, сегодня и сейчас все было куда сложнее. Мы даже приблизительно не понимали, где искать, мы не знали, сколько страшных находок еще предстоит, пока он будет пойман. Да и будет ли он пойман? Очень отчетливо рисовался перед глазами самый крайний, но вполне реальный вариант — мы не найдем его, он нас перехитрит. Он насладится кровью и как сытый зверь заляжет спать до нового приступа голода.
Человек в видении Павловского имел ауру зверя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31