- С огромной радостью! - ответил я, вставая. Подошел к ней подал руку. Мы вышли в проход и я хотел было взять её за талию, но она запротестовала:
- Нет-нет! Туда! Туда! - И указала в сторону основного зала. Дамочке нужен был простор для вдохновения и ощущение толпы. От выпитого шампанского лицо её раскраснелось и помолодело, глаза блестели странным лихорадочным блеском. Теперь я окончательно понял, что ей надо лечиться долго и серьезно. Иначе она плохо кончит. Ага.
Мы сошли в зал и влились в толпу танцующих. Стоило мне лишь взять её за талию, как она прижалась ко мне сильным и упругим и телом и, откинув голову назад посмотрела мне в глаза долгим многообещающим взглядом, проговорила с предыханием:
- Какой вы сильный!
Если она все это играла, то была несомненно весьма одаренной актрисой. Нет, скорее, она действительно стремилась меня охмурить. При нашем знакомстве я её чем-то очень достал, возбудив тем самым жгучий к себе интерес. И мадам решила отомстить мне весьма своеобразным образом, наивно считая, что перед её чарами не устоит ни один мужик, в том числе и следователь прокуратуры.
- Шутите, Людмила Яковлевна! - ответил я. - Нашли тоже мне Геракла.
- Я не об этом. От вас исходит такая энергетика, что прямо мороз по коже! - Она полуприкрыла веки и, глубоко вздохнув, приникла ко мне, прошептала: - Полюбите меня, Сергей Иванович!
- Как?! Прямо здесь?! - очень я "удивился".
Мои слова её отчего-то очень рассмешили. Смех долго сотрясал её сильное и мускулистое, как у мустанга, тело. Наконец, она устала смеяться и с придыханием сказала:
- Какой вы, Сергей Иванович, право... Насмешник какой. Чего придумали! Здесь!... Для этого необходима интимная обстановка.
- А мне кажется, что для Этого обстановка значания не имеет. Главное было бы желание, а все остальное, тасазать, декорум.
- Э-э! Не скажите, - горячо зашептала мне в ухо "Миссис Соблазнительница". - Значит вы не любили по настоящему.
- Да по всякому я любил, - решительно возразил. - Легче спросить - как и где я ещё не любил. Однажды на Памире, не поверите, это случилось в кабине канатной дороги. Пока поднимались на лыжную базу, я не только успел познакомиться с одной прелестной любительницей катания с гор, но и дважды её полюбить. И все это я делал по настоящему. Ни одна ещё не обвинила меня в халтуре.
- Ах, Сережа, прекрати! - взмолилась мадам, переходя на ты. - А то я умру от смеха.
- Ни самая плохая смерть. Но я бы предпочел умереть в объятиях такой знойной женщины, как ты, золотко. - Я погладил её крутое бедро и слегка ущипнул, чем привел её в неописуемый восторг.
Я уже вывел определенную закономерность из общения с мадам Верхорученко - чем большие пошлости я говорил, тем больше это ей нравилось. И я старался удовлетворить её постоянно растущие запросы.
Кончилась музыка и я хотел вернуться, но мадам мне этого не позволила.
- Потанцуем еще, - сказала она таким тоном, каким командир отдает приказ своим подчиненным занять рубеж и окопаться. И привалясь ко мне рельефной грудью, простонала: - Ах, Сережа, я от тебя балдею!
На небольшую эстраду в углу зала взобралась худая и страшная, как осенняя распутица, девица и, гнусавя, стала что-то бессвязно бормотать о неразделенной любви. Неподалеку я увидел свою возлюбленную в объятиях этого восторженного сукиного сына. Наши оппоненты работали по полной программе.
Не успели ещё смолкнуть последние звуки музыки, как Людмила Яковлевна взяла меня за руку, твердо и решительно сказала:
- Пойдем!
И мы оказались в узком и темном коридоре, где мадам притиснула меня к стене и жадно впилась в губы. Ее жаркий язык без особого труда раздвинул мои зубы, проник вглубь меня и стал там вытворять такое, о чем я раньше лишь догадывался. Да, если бы я не был защищен любовью, то туго бы мне пришлось. Точно. Да не той любовью, которую культивирует эта "Миссис Прелюбодеяние", а настоящей, которая возвышает нас до космических высот, или низвергает в гиену огненную. Именно такая любовь была у меня на вооружении. И чихал я на прелести этой стареющей Венеры. Ни на того, блин, напала. Ага.
Мы ещё какое-то время потискили друг друга и вернулись к столу основательно помятые. Мадам взирала теперь на всех снисходительно и свысока - под её неистовым натиском пала очередная "жертва".
- А что это мы с Владиславом Юрьевичем вас нигде не видели? "ревниво" спросила Светлана. А её прекрасные голубые глаза, устремленные на меня, смеялись и сочувствовали одновременно.
- А мы это... ходили любоваться ночным городом, - ответил я с блудливой ухмылкой, чем ещё больше понравился банковскому служащему.
И здесь я заметил на полу у ножки своего стула браслет из довольно крупных бриллиантов. С моим твердым окладом надо горбатиться долгие годы, донашивая последние шмутки и питаясь исключительно святым духом, чтобы приобрести такую вот штучку. Мои оппоненты оригинальностью не отличаются. В моей многотрудной биографии уже было такое. Однажды, когда я вот также танцевал в ресторане, в карман моего пиджака, висевшего на спинке стула, была положена довольно солидная пачка долларов. Тогда мне с трудом удалось выкрутиться из щекотливой ситуации. Неужели они повторяются и задумали нечто подобное? Нет, вряд ли. Просто проверяют меня, как любил говорить один из моих клиентов, "на вшивость". Что ж, надо не ударить в грязь лицом и оправдать их надежды и чаяния.
Я сел на стул, но сделал это так "неуклюже", что уронил со стола вилку. Поднимая её, я заодно и прихватил браслет. Вилку положил на стол. Браслет естественно - в карман. Я был отчего-то уверен, что этот мой маневр обязательно зафиксирован объективом телекамеры или, на худой конец, фотоаппарата. Мне почему-то так ка-а-ажется.
Но мои действия не прошли не замеченными не только от телеобъектива, но и банковского клерка с лицом министра финансов или фельдмаршала. Он не мог скрыть самодовольной улыбки, наполнил наши рюмки водкой, а бокалы дам шампанским и торжественно проговорил:
- Светлана Анатольевна и Сергей Иванович, я хочу выпить за вас, за вашу новую семью. За то, чтобы вы всегда жили богато и счастливо!
Мы со Светланой не стали против этого возражать.
Вечер уже близился к своему логическому концу, когда Владислав Юрьевич спросил:
- Сергей Иванович, у вас нет желания пойти покурить?
Я чистосердечно признался, что такое желание у меня появилось уже давно. В курительной комнате было многолюдно и накурено.
- Пойдемте на улицу, - предложил Владислав Юрьевич.
Ночь встретила нас чернильной чернотой и прохладой. Небо затянули тучи. Не было видно ни звезд, ни луны. Моя бабушка отчего-то называла такие ночи сиротскими.
Закурили. После довольно продолжительной паузы Владислав Юрьевич спросил:
- Сергей Иванович, а сколько вы получаете за свою работу?
- Не скажу, - ответил решительно.
- Отчего же?
- Будете долго смеяться.
- И все же? - не отставал он.
- Где-то около четырех тысяч.
- Рублей?
- Естественно.
- Да, не жалует вас государство, - посочувствовал он.
- Это точно. Не жалует, - согласился я.
- Но ведь у вас в связи со свадьбой намечаются большие расходы?
- Это точно, - вздохнул я обреченно. - Займу у друзей. Как-нибудь выкручусь.
- В связи с этим у меня к вам есть весьма для вас заманчивое предложение.
Мой оппонент пер прямиком к намеченной цели, как атомный ледокол по ледяным торосам. Он торопливо нанизывал на крючок жирного червя, полагая, что я с удовольствием его слопаю. Святая простота! Нет, дорогой, видит Бог, но кушать эту наживку придется тебе самому. Такова участь всех дилетантов на свете. Ибо не разбираешься ты ни в тактике, ни в стратегии ведения борьбы с такими кондовыми мужиками, как Сергей Иванов. Извини, но, как говорится, каждому свое: одному - попадья, а другому - попова дочка.
- И что же это за предложение? - спросил я после некоторой паузы, связанной с размышлениями на заданную тему.
- Вы могли бы давать нашему банку юридические консультации за определенную, естественно, плату.
- Но вы ведь знаете, что нам запрещено совместительство, - возразил я.
- А я и не говорю о совместительстве. Оформим это трудовым соглашением на оказание консультационных услуг. Это ведь не запрещено законом. Кроме того это для вас будет не обременительно - пару раз в месяц, не больше. Наш банк очень нуждается в таких людях, как вы, с вашим опытом и знаниями. Поэтому, уверен, скупиться на оплату ваших услуг не будет. Так как?
- А вы уполномочены решать кадровые вопросы?
- В определенной степени. У меня хорошие отношения с управляющим.
- Вот когда вы с ним переговорите на этот счет, тогда и потолкуем.
- А в принципе? В принципе вы не против?
- Я подумаю. Посоветуюсь со Светланой, - пообещал я.
Расстались мы в этот вечер почти друзьями.
Глава шестая: Говоров. Третий "господин".
Все те же симпатичные ребята с хорошо развитой мускулатурой и с почти не тронутыми цивилизацией мозгами, которые совсем недавно едва не помогли мне стать хомо бывшими, подхватили меня по белы руки, выволокли в холл и по винтовой лестнице подняли на второй этаж. Напротив массивной дубовой двери они придали моему телу строго вертикальное положение, одернули мой пиджак, разгладили руками, и тот, кто имел преимущественное право голоса, сказал удовлетворенно:
- Порядок!
Его приятель подтвердил это кивком головы. Похоже, что он ещё не научился говорить. Хотя кое-что уже понимал, а вот говорить - не научился.
Вскоре появился их шеф - яркий представитель юрского периода, сторонник палочных аргументов в споре интеллектов. Он строго и взыскательно осмотрел меня, снял чего-то там с моего пиджака и, как только-что это делал его подчиненный, вдохновенно продекламировал:
- Порядок!
Я невольно им позавидовал. Хорошо этим ребятам живется. Факт. Все-то у них в порядке. Если бы они получили задание отправить меня прямиком в прошлое, то, осмотрев мой молодой и красивый труп, они вот так же сказали бы: "Порядок!" К моему счастью - они такого задания не получили.
Шеф, почтительно склонившись перед дверью, будто метрдотель ресторана - перед почетными гостями, осторожно постучал. Подождал, прислушиваясь. Затем приоткрыл дверь, спросил заискивающе:
- Разрешите, Виктор Ильич?!
- Чего уж там ага... Входите, - раздался скрипучий голос Сосновского.
И мы оказались в довольно просторном кабинете, выполненном в стиле барокко - пышно и помпезно. Современный Растрелли здорово над ним потрудился, чтобы заслужить одобрение олигарха. Обилие хрусталя и позолоты ослепляло. Даже письменный стол из орехового дерева с гнутыми ножками и изукрашенный позолоченной вязью был подлинным произведением и смог бы достойно представлять его автора в музее декаративно-прикладного искусства. И за этим столом, посреди этой роскоши сидел черненький плюгавенький хомункулюс (человечек), герой телеэкрана и политических скандалов, этакая ходячая карикатура Кукриниксов. Если бы меня спросили, - как выглядит современная Россия? Я бы не задумываясь ответил - как Виктор Ильич Сосновский - столь же жалко и нелепо.
Сосновский пробуравил меня насквозь черными умными глазками. Но это ему показалось недостаточным. Выскочил из-за стола, подкатил на коротких ножках, схватил меня за предплечье, помял его, будто желал убедиться материален ли я, и только затем проговорил:
- Вот каков... Однако каков. Здравствуйте ага!
- Авэ, цезар, моритури тэ салютант! - ответил со свойственной мне иронической улыбкой.
- Чего это он того? - обратился босс к шефу службы безопасности.
Тот лишь пожал плечами, обнаружив тем самым полное незнание латыни. Потребовал от меня:
- Скажи по русски.
- Я сказал: "Здравствуй, Цезарь! Идущие на смерть тебя приветствуют!
Сосновский заливисто рассмеялся. Очевидно, ему очень понравилось сравнение с Цезарем.
- Это хорошо того... Кхе-кхе... Юмор, да?... Смешно ага. Рад того, этого... Да вы чего же... Садитесь того. - Он повернулся к шефу службы безопасности, все ещё скрывавшемуся от меня под псевдонимом Ашот Насырович: - Как его?
- Максим Казимирович, - подсказал тот.
- Ага. Садитесь, Максим Казимирович... А то чего уж... В ногах того...
Так и не дождавшись от него ответа - что же у меня в ногах, я сел. Он оббежал стол, сел на свое законное место и, небрежным жестом указав на дверь, сказал:
- А вы, дружочки, того... Идите ага.
Бой-скауты со своим шефом незаметно вышли. Мы с олигархом остались вдвоем и принялись заинтересованно друг друга рассматривать. Он пытался острым, как язык Жванецкого, и "твердым", как слово президента, взглядом просверлить в моем лбу дырку, чтобы подсмотреть мои тайные помыслы. Я, как мог, этому противился. Наконец, мне эти гляделки надоели и я сказал:
- Давно мечтал с вами познакомиться, Виктор Ильич. Меня всегда удивляло, как вам удалось, выражаясь словами Салтыкова-Щедрина, "Капитал приобрести и невинность соблюсти"? Удивительно! Я бы, лично, так не смог.
Быстрый ум Сосновского мгновенно среагировал на мои слова, уловив в них насмешку. О своей "невинности" он знал лучше, чем кто-либо и давно уже на этот счет не питал никаких иллюзий. Лицо его посерело. Взгляд черных глаз стал злым и колючим.
- Вы это того... Нехорошо. - Чтобы усилить эффект, он даже погрозил мне пальцем, повторил: - Нехорошо! Зачем это... Вам палец в рот... Не клади в рот.
- Ну что вы, Виктор Ильич, такое говорите! - почти искренне удивился я. - Мне совершенно непонятны причины вашего недоверия. Вы первый раз меня видите, а уже так против меня настроены! Обидно, знаете ли. И очень!
Сосновский оставил без внимания мою риторику вкупе с патетикой и тут же перешел к делу. Указывая на меня пальцем, спросил:
- Сколько того... Стоите сколько?
- В каком смысле?
- В этом... в прямом. Сколько вы стоите?
- Шутить изволите, милостивый государь! - разыграл я оскорбленную добродетель.
- Нисколько ни того... Какие могут быть ага... Какая ваша... Цена ваша какая?
- Да как вы смеете! - вскричал я, вскакивая. Задрал подбородок, откинул со лба воображаемую прядь. - Я не продаюсь, милостивый государь!
- А я и не продаю ага.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43