— Филипп, дурачок мой, как же тут одиноко! Как хочется на свободу и чтоб было побольше народу! Чтоб со мной были мои друзья!
Лаура решила еще раз подняться на стену. И снова, стоя над пропастью, с надеждой оглядела тропку, по которой тогда проходил чабан. Никого… Она спустилась во двор, ей было очень грустно.
— Как ты думаешь, Филипп, можно доверить тому, кто назвал себя другом, новое письмо чирешарам?
Лаура повторила вслух вопрос, который задавала себе мысленно не один раз.
— Что же ты молчишь, Филипп? — настаивала она. — Есть у нас в этой тюрьме друг или нет?
Но Филипп не слушал ее. Он вдруг высоко подпрыгнул и исчез за большим камнем. Лаура огляделась, не понимая, что это с ним. На каменном столике, который служил ей скамьей, она увидела черную движущуюся ленту…
Блестящая синяя змея, с роговидным выростом на верхней челюсти, напряглась, будто готовая взвиться пружина.
И когда змея молнией мелькнула в воздухе, кот прыгнул ей навстречу. Хвост гадюки скользнул по платью Лауры.
Змея не успела увернуться — Филипп мгновенно обезглавил ее. Затем как ни в чем не бывало стал тереться у ног девушки. А Лаура медленно приходила в себя. Надо было взять себя в руки, преодолеть ужас, что-то делать. Ласка зверька успокоила ее.
Она взяла палку и сбросила в яму извивающееся тело змеи. И только тут заметила страшную припухлость на челюсти маленькой, отвратительной головы. Мурашки пробежали у нее по спине. Филипп смотрел на нее ласковыми, сонными глазами. Наклонившись, Лаура стала гладить кота, а он принимал ласку, словно избалованное дитя, сожмурив глаза и монотонно мурлыча.
— Милый мой дружок… — ласково шептала девушка.
Вечерело. В замок проникали сумерки. Пленница направилась в свою комнату. В глазах ее стояли слезы.
— Какая жестокость, Филипп! Каким бессердечным он бывает… — шептала она, думая а человеке со шрамом.
…В комнате, где жили похитители, сидели на походной койке двое. Черты лица еле угадывались в сумеречном свете.
— Сегодня шеф очень сердит, — раздался голос тощего.
— Я тоже заметил. Не ладится у него что-то.
— Ты думаешь, из-за чабана?
— Из-за него тоже… Но есть и другие причины.
— А мне казалось, что они в конце концов столковались…
— В чем-то — да. Но разве можно быть полностью уверенным? Вдруг он проболтался, рассказал кому-нибудь?
— Не мог с нами раньше поговорить! Дурень!
— Но он же клялся, что и словом не обмолвился…
— Уж и не знаешь, верить или не верить… Надо быть начеку…
— Ты полагаешь, мы еще что-нибудь найдем?
— Уверен. Шеф говорит, что это еще не все. Вбил себе в голову, и все тут…
— Боюсь, как бы он не поступил опрометчиво. Как с девушкой, например. А ты как думаешь?
— Я полностью ему доверяю. Не забудь, что мы уже не первый раз оказываемся в подобных обстоятельствах. И всегда нам улыбалась удача.
— Но сейчас все куда опаснее. В любой момент, на каждом шагу подстерегает неожиданность.
— Тихо. Кажется, идет, — шепнул человек с глазами хорька.
— Тебе показалось. Он, наверное, в той комнате.
— И теперь не слышишь?
— Ага.
Потайная дверь открылась, и в проеме показалась плотная фигура человека со шрамом.
— Кто-нибудь с фонарем ко мне. Быстро!
Тощий соскочил с койки, достал из ниши фонарь и поспешил за шефом. Хорек остался один в комнате. Он тут же осторожно направился к нише, открыл невидимую дверцу, сунул руку в тайник и достал горсть золотых монет. Прикосновение к блестящим монетам рождало ощущение физического наслаждения. Но тут до слуха донеслись какие- то звуки. Он быстро водворил на место монеты, закрыл дверцу тайника и опустился на походную койку.
Те двое вернулись. Тощий сухо сообщил:
— Ничего.
В комнате снова воцарилось молчание.
В другой зале замка крепко спала девушка в белом.
И снилось ей, что она в беломраморной палате с огромной колонной посередине… Большая, кованная железом дверь широко открыта… Лакей в ливрее с золотыми позументами покорно смотрит на нее маленькими глазами хорька. В углу стоит высокий мужчина с длинным шрамом от края левого глаза до угла рта, стоит с опущенной головой, с видом побежденного. За дверью слышен шум шагов, звяканье шпор, молодые голоса. Лакей с глазами хорька, согнув спину колесом, тихо докладывает:
«Ваше сиятельство, прибыли Рыцари с улицы Черешен».
Владетельница замка, позабыв о своих титулах и высоком роде, бежит к двери встречать гостей. Вдруг сердце у нее заколотилось. По мраморным плитам пола поползла, бесшумно извиваясь, черная лента… Хозяйка замка громко вскрикнула во сне…
Услышав крик спящей, человек с глазами хорька застыл на месте. С раскладушки горящими глазами смотрел на него кот. Толстяк спрятался за колонной и подождал. Немного погодя он снова показался на виду. Луч фонаря осветил нишу… В ней лежал бумажный сверток. Человек подошел поближе и прочитал слова, выведенные крупными буквами: «Парикмахерская „Гигиена“ — для чирешаров». Он взял в руки сверток, ощупал его и вздрогнул. В нем была монета. Он погасил фонарь и сунул находку в карман. Затем подошел к раскладушке. Глаза кота настороженно следили за ним. Человек наклонился, протянул руку… И в то же мгновенье Филипп подпрыгнул со своего места, целясь когтями в протянутую ладонь. Ночной гость испуганно одернул руку и, бесшумно отступив, вышел из комнаты через потайную дверь.
А Лаура по-прежнему спала и видела сон… Кот набросился на черную, отвратительную ленту, откусил ядовитую голову…
— Филипп! — шепнула спящая, и кот блаженно примостился у ее ног.
Было около полуночи. В палатке на горе чирешарам не спалось. Они тихо лежали, перебирая в памяти события минувшего дня. Обнаруженный в потолке лаз привел их в тесную и грязную каморку, на ее стенах красовались имена и даты, причем совсем недавние. Видимо в праздничные дни сельская ребятня играла тут в прятки. Затем они осмотрели и остальные погреба: всюду была грязь, кучи камней — трудно было представить, чтобы здесь были потайные двери, скрытые ходы или другие интересующие их вещи. И все же чирешары решили продолжать поиски с еще большей тщательностью и завтра.
Урсу догадывался, что друзья не спят. Ему не давала покоя одна мысль, и потому он еле слышным шепотом решился спросить:
— Вы спите?
Ему ответили так же тихо:
— Нет.
— Мне кажется, что нам нужно работать быстрее, — сказал он. — Нельзя тратить время только на обследование развалин. Ты как думаешь, Тикуш?
Тик понял, куда гнет Урсу. Конечно, ему бы хотелось продолжать осмотр развалин. А вдруг тут обнаружится какой-нибудь ловко замаскированный лаз, а его при этом не будет. А если тут ничего нет? Тогда они и впрямь зря потратили время.
И он ответил:
— Ты прав. Мы должны заняться и другим делом.
— Думаешь, нам надо идти по следам посыльного? — спросил Дан.
— Именно, — шепнул Урсу. — Но Тик может справиться и один. Особых трудностей я не вижу. Надо поскорее разобраться в этой истории с замком и пленницей. Завтра к полудню у нас должно быть хотя бы самое общее представление. Вы как думаете?
— Я могу отправиться хоть сейчас, — ответил Тик. — Завтра до полудня я обязательно найду того, кто первый получил пакет, пусть даже мне придется заходить в каждый дом.
— Ну, а теперь, раз мы договорились, то попробуем поспать хоть часок, — предложил Дан, зевая. — Завтра у нас множество дел. Спокойной ночи.
Тик, должно быть, видел хорошие сны: рассвет застал его бодрым, полным сил, готовым сейчас же отправиться в путь. Но некоторое время он вместе с друзьями еще покопался в развалинах, а когда решил, что село уже проснулось, простился с ребятами и двинулся в дорогу.
Но в селе уже никого не было. Крестьяне тоже встали до зари — лето было в разгаре — и ушли в поле. В мэрии Тик застал одного только старика, который был, очевидно, и сторожем и посыльным, смотря по надобности.
— С добрым утром! — приветствовал его Тик. — А что, разве тут никого нет?
Старик ответил долгим взглядом из-под густых бровей.
— Что значит никого? А я, по-твоему, никто?
Тик поперхнулся. Неудачное начало. Он попытался поправить дело.
— Я хотел сказать — никого из работников мэрии.
Но тут же понял, что запутался еще больше.
— Слушай, пострел, ты думаешь, я тут пятая спица в колеснице? Слыхал про такого Плэчинтэ?
— А как же, — нашелся Тик. — Кто же его не знает?
— Уж будто бы все знают, — недоверчиво протянул старик. — А ты сам откуда слыхал?
— От… от одной девчонки, Катрины, — сказал Тик. — Она говорила — другого такого в селе не сыскать.
— Так она и сказала, эта сорока?
— Честное слово!
— А может, смеха ради сказала, а?
— Да нет, — решительно возразил мальчуган. — Она сказала: «Поглядели бы вы на деда Плэчинтэ, — старый, а как держится, а начнет рассказывать веселые байки, живот надорвешь… В молодости такие штуки откалывал…»
— Прямо так и сказала?
— Ага.
— Так знай, что тот самый Плэчинтэ зять мне, он тут секретарем в мэрии.
У Тика сделалось такое несчастное лицо, что старик сжалился.
— Попался, бесенок? Я и есть тот самый Плэчинтэ. А секретаря звать Илие. Илие Далбэ. Не лучше ли говорить правду с самого начала?
— Ну, вы так напустились на меня… А я хотел сделать вам приятное, ей-богу. Каждый видит, что человек вы хороший и добрый.
Тут старик не выдержал:
— Что ж, ты парень не промах, да и Катрину передразниваешь, как никто в селе. Ведь эта сорока — моя дочь. А на что тебе Илие Далбэ?
— Хотел задать ему один вопрос.
— А может, меня спросишь? Ведь все равно, прежде чем ответить, он беспременно на меня глянет.
— Я хотел спросить, не принес ли кто-нибудь в мэрию на той неделе маленький сверток, перевязанный веревкой?
— Как же. Григоре Бетялэ принес. Люди называют его еще Развалюхой. А на что он тебе?
— Я хотел спросить его кой о чем.
— Кого? Развалюху? Так он, должно, ушел — он же не здешний. Живет в Зогрень. Вчера вечером еще был здесь, а утром отправился домой.
— А может, он еще не ушел, — проговорил малышка Тик. Он знал, что село Зогрень находится в шести километрах от города, но с противоположной стороны.
— Может, и так. Узнай попробуй. Ступай напрямик по улице, а за колодцем спроси кого-нибудь из ребятни — там их куча день-деньской возится. Они тебе покажут хату Болгындэ, где ночевал Развалюха.
Тик поблагодарил старика и пустился почти бегом к колодцу, что виднелся в нижнем конце улицы. Отправься он пораньше, да не будь дед Плэчинтэ так речист, то, пожалуй…
— Эй, шпингалет! — обратился он к мальцу в красных полотняных штанишках, игравшему у колодца. — Где тут хата Болгындэ?
— А на что он тебе?
— Ты ответь, чего глаза пялишь!
— Не скажу!
— Хочешь, дам пуговицу?
— А не врешь? — засомневался малец.
Пришлось Тику оторвать пуговицу и отдать шпингалету. Теперь он понял, что Катрина права: в этой деревне даже детишки не забывают о своей выгоде.
— Вон, где растет та шелковица. Прямо перед ней. Только дома никого нет.
Но Тик не слушал — он бежал к указанной хате. Постучал в ворота, да так громко, что все собаки в селе загавкали. Но в хате никто не отозвался. Наконец из окна соседнего дома высунулась старуха:
— Кого надо? Чего расшумелся? Никого нет у Болгындэ.
— Куда же они подевались? — неосторожно спросил Тик.
— Да ты что думаешь, охальник, людям делать нечего? Или у нас в селе баклуши бьют? А ну-ка проваливай, не то собак спущу.
— Тетушка, да что вы! — взмолился Тик. — Мне поговорить надо с кем-нибудь из семьи Болгындэ. Я не хотел вас обидеть, ей-богу!
Когда надо было, он умел строить такие несчастные рожи…
— Что же ты не сказал? Дома-то остался самый махонький. Должно, возится у колодца. Такая пичужка в красных штанишках.
— Спасибо! — отозвался Тик с такой яростью, что старуха опять было собралась спустить собак.
Добежав до колодца, чирешар отвел в сторону малыша в красных штанишках.
— Хочешь еще пуговицу? Еще покрасивее?
— А не врешь? — засомневался малец. — Эта, что у тебя осталась, нехорошая.
— У меня есть замечательная пуговица, только смотри — больше не обманывай.
— Не буду, правда, только дай еще пуговицу.
— Где дед Бетялэ?
— Какой Бетялэ?
— Развалюха. Где он, малыш?
— А, Развалюха! Так он ушел еще с петухами…
— А куда он пошел?
— Домой к себе, в Зогрень. Он к нам приходит раз в год. Теперь только через год явится.
— Слушай, он в самом деле ушел?
— Чтоб мне не сойти с этого места!
— А ну-ка дай пуговицу, посмотрю, какая из них больше?.. Так! А теперь катись колбасой.
— Так ты же говорил, что дашь еще пуговицу, а сам и эту отнял.
— А ну топай! Слыхал.
— Отдай пуговицу! Не то я бате скажу.
— Почему ты позволил Развалюхе уйти? Я бы тебе десять пуговиц дал. На, держи монету и не скули!
Услышав про монету, мальчуган подскочил, точно воробышек. Схватив монету, он спрятал ее в карман и лишь потом сказал:
— А Развалюха вовсе и не в Зогрень пошел. Сказывал, дело у него в селе Папура.
Услышав неожиданную весть, Тик отдал ему тут же обе пуговицы. Малец схватил их и пустился наутек к дому. Прежде чем принять решение, Тик зашел в мэрию.
— Где тут село Папура? — спросил он деда Плэчинтэ.
— Папура? От Зогрень надо идти километров пять в сторону Вэлень. А прямиком по тропе — четыре. А на что тебе?
Радость Тика как рукой сняло: он-то думал — село где-то поблизости.
— Так, хотел узнать… — неохотно ответил он деду.
Поиски Тика начинались явно неудачно.
Урсу и Дан ничего не обнаружили и во втором подвале. Только измазались в глине и набрали полные ботинки воды. Пришлось идти к ближайшему источнику и заняться постирушкой. Когда явился Тик, ребята уже нежились на солнце.
— Вот как! — упрекнул их паренек. — Вспомнили, что сейчас каникулы.
— Да мы тут совсем замучились! — пожаловался Урсу. — В этих развалинах и осколка мрамора не найдешь.
— Осталось обследовать только стены с правой стороны, — заключил Дан. — Там несколько грязных погребов. До вечера, наверное, справимся.
— А ты, Тикуш, что собираешься делать? — спросил Урсу.
— Поеду искать Развалюху.
— Может, подождешь нас? Вместе поедем.
— Зачем время терять, — возразил Тик.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36