Вероятно, это не укрылось от взгляда Неды, потому что она подсела ко мне, обняла и с ласковой, хотя и несколько натянутой, улыбкой сказала:
– Не обращай внимания – мало ли что я тебе наговорила!.. Это вроде сочинения на тему. Просто я сама испытываю отвращение к кошмарному делу, которым тебе приходится заниматься… И каждый нормальный человек – если он не привык! – испытывал бы то же самое, правда?.. Не сердись на меня!
Стоило выслушать страшное пророчество полного душевного опустошения ради того, чтобы Неда настроилась на покаянную волну и чтобы у нее вырвалось такое искреннее сердечное признание. Каким разнеженным, размягченным чувствовал я себя потом, лежа рядом с Недой!
ГЛАВА II
«Инженер Ангел Борисов, служащий внешнеторгового объединения, специалист по металлорежущим станкам, родился в Софии, возраст сорок два года. Родители живы. Разведен, имеет дочь 19 лет, проживающую с матерью».
Жил один, снимал однокомнатную квартиру. Собственную квартиру восемь лет назад, разводясь, оставил жене и дочери. Вел жизнь весьма бурную, женщин хоть отбавляй, однако долгое время постоянной связи не намечалось. Много курил, любил играть в карты. На работе исполнителен, дисциплинирован. Два-три раза в год выезжал за границу заключать сделки. Прекрасно знал конъюнктуру международного рынка, владел английским и французским. Отдел, который он возглавлял, работал хорошо. Только однажды задержка при выполнении заключенного договора (не по вине отдела) привела к выплате неустойки.
Я восстанавливал биографию Ангела Борисова. Нечто вроде многосерийного фильма, который мне предстоит смотреть в ближайшие дни.
Стараюсь забыть лицо Ангела Борисова, увиденное на даче: это была маска, за которой уже ничего не скрывалось. Человек исчез. Человек жил в городе, у подножья горы, на затянутой туманом равнине.
…Он был смуглый, темноглазый, глаза живые, широко расставленные, лицо умное, с ироническим выражением, сердечная улыбка; когда он улыбался, губы растягивались до ушей и нос – с горбинкой, довольно большой – слегка опускался. Волосы были еще густые, жесткие, каштановые, короткая стрижка. Для своего возраста он был довольно строен – чуть намечавшийся животик вполне позволителен в сорок два года, да еще при холостяцкой жизни, которую он вел. Свою свободу после развода оберегал: имел связи с разными женщинами, но ни одной не отдавал предпочтения.
– Ангел Борисов пользовался уважением всего коллектива!..
Характеристика, которую заведующая отделом кадров дает Борисову, исполнена сентиментальности. Такой ей и следует быть после случившегося. Интересно, какой бы она была, будь он жив? Заведующая – крупная женщина лет пятидесяти – то и дело взмахивает головой, и ее взлетающие прямые волосы напоминают крылья бойцового петуха. Единственная ее задача сейчас – возвеличить Ангела Борисова. Вряд ли она руководствуется правилом: об умершем либо хорошо, либо ничего. Нет, просто она отстаивает честь учреждения, и тут сентиментально-романтический тон как нельзя более уместен.
– Борисов был очень воспитанный, внешность у него была благородная. И характер тоже. В нашем объединении не найдется человека, который плохо бы отзывался о нем. И надо же, чтобы это произошло именно с ним!
Ангел Борисов самостоятельно выучил английский и французский.
Ангел Борисов вел деловые переговоры без переводчика.
Отдел Борисова занял первое место в социалистическом соревновании в текущем году…
За подробностями величественно проступали серые учрежденческие будни. Что могла знать кадровичка о жизни, которую Борисов вел за пределами вверенного ей учреждения? Ей даже в голову не приходило (или она не интересовалась этим), что у разведенного мужчины могут быть какие-то сложные переживания. В учреждении человек триста служащих, а то и больше, и на семейные катастрофы она смотрит с таким же профессиональным безразличием, с каким, например, сотрудники автоинспекции воспринимают дорожные происшествия.
– Он был разведен, – напомнил я.
Женщина глянула на меня, и в ее глазах вдруг промелькнули светлые искорки. В серой долине биографии Ангела Борисова на миг появилось озаренное солнцем игривое пятнышко.
– Да, действительно… Он развелся с женой… Но если мы будем подходить к каждому с этой точки зрения, то… Мы уже давно не вмешиваемся в эту сторону жизни наших сотрудников. Он был… – Тут она демонстративно перешла на деловой тон, но игривость время от времени прорывалась в ее голосе: развод Борисова, вызвавший заметное волнение среди сослуживиц, как замужних, так и незамужних, возможно, каким-то образом затронул и ее сердце. – Он был, – продолжала она, – интересный человек. Интересный мужчина. И с положением, понимаете?.. Но Он не позволял себе выходить за рамки… Главное – никаких скандалов. И вообще это не имеет ни малейшего отношения к вашим, если можно так выразиться, обязанностям. Вы согласны?
Странно было, что женщина вдруг встала в позу защитницы. Похоже, естественный вопрос о семейном положении Борисова, заданный в порядке служебного расследования, натолкнул меня на что-то, заслуживающее особого внимания. Однако говорить дальше об этом не имело смысла: моя собеседница скорее пооткровенничает с соседкой, чем со мной.
Объединение, в котором работал Борисов, находится в микрорайоне, где еще совсем недавно было село Клопово; передавшее ему свое звучное название. Громада здания вздымается над маленькими одноэтажными домишками, живущими в боязливом ожидании, что вскоре они будут разрушены и изгнаны отсюда таким же каменным многоэтажным ульем.
Установленная на его крыше световая вывеска дважды – крупными латинскими буквами и кириллицей – оповещала всех интересующихся о существовании данного учреждения.
Крадущимся шагом прогуливался я по коридорам улья. Как паук, плел свою паутину по вертикалям лифтов. Принюхивался к разным запахам на этажах. Первые три пропитались благоуханиями столовой. На четвертом, где помещается руководство, разносится запах хороших сигарет, а иногда аромат трубки и даже гаванской сигары. Поднимаясь выше, на пятый, где находятся отдел кадров, бухгалтерия и касса, населенные в основном представительницами прекрасного пола, он смешивается с тонким запахом дорогих духов. В этом учреждении мужчины дарят дамам заграничные вещи, так что пятый этаж бетонного улья служит украшением всего объединения.
Когда я рассказывал Неде о своих впечатлениях, она то прерывала меня восклицаниями, то кивала головой, словно другого и не ожидала услышать. Вообще мои наблюдения вызывали у нее неясное для меня отношение. «Вот видишь, как ты все воспринимаешь!» – сказала она мне в тот раз. А как?..
Не скажу, что меня встретили с восторгом; но для всех сидящих в этом здании людей моя персона непосредственно олицетворяла все необъяснимое, таинственное, загадочное, связанное с переселением Ангела Борисова в мир иной. И сам его способ, и все детали происшествия живо интересовали сотрудников. Когда же я давал понять, что пришел слушать, а не рассказывать, они вдруг становились скучными и забывчивыми, старательно делая вид, что нисколько не интересуются подробностями чужой жизни, лица вытягивались, а глаза осторожно шарили по мне, избегая при этом встречаться с моими.
Интересно, каким казался я этим людям? Ненужный вопрос. Все же я задавал его себе, беседуя с сотрудниками объединения. Портрет идеального следователя: высокий, мужественное лицо, задумчивые глаза, желательно серые, чтобы во взоре чувствовались одновременно суровость и человеколюбие, скепсис и исторический оптимизм, ирония и уверенность в себе… Но я нисколько не похожу на этот образ. Я узкоплеч, сутуловат, у меня впалые щеки и очки минус пять. Я не кажусь силачом, хотя у меня достаточно крепкие мускулы, чтобы справиться с индивидом среднего физического развития, не имеющим специальной подготовки. Владею, хотя и не в совершенстве, приемами вольной борьбы, которые представляют собой скорее мои собственные варианты классических приемов. Заниматься начал еще в первом курсе. Из-за близорукости не принимал участия в состязаниях, но борец я вполне приличный, хотя мои приемы приносили мне не только победы, но и поражения, вызывали насмешки. Слабое зрение не позволяло точно реагировать на движения противника, я сознательно или инстинктивно делал какие-то обманные движения, поэтому бороться со мной было все равно что разгадывать кроссворд, где вертикаль нечаянно поменяли местами с горизонталью. При этом я безбожно, безо всяких правил комбинировал приемы по своей собственной системе, в результате чего изумленный противник непременно должен был упасть, только неизвестно было, кто окажется сверху – он или я. Все зависело от не поддающейся вычислению инерции, от непредсказуемой реакции противника… Но я увлекся, а это значит, что я неплохого мнения о своих физических данных, хотя вовсе не грозен с виду и не внушаю страха окружающим.
В сущности, только теперь я понимаю свое тогдашнее настроение. Ходя по объединению, я присматривался к самому себе, словно не вел следствие по делу о предполагаемом самоубийстве, а исследовал самого себя, ведущего следствие.
Не стоит упрекать меня за медлительность повествования. Мне тоже хочется, чтобы рассказ мой тек быстрым ручейком, даже потоком. Винить надо состояние, в котором я находился тогда под влиянием слов, произнесенных тихим невинным голоском девушки по имени Неда, о том, что я не гожусь для своей работы и что это доведет меня до полного душевного краха. Они не могли не оказать на меня воздействия, поскольку, как я уже говорил, я ценю мнение этой молодой особы… Выходит, во всем виновата Неда.
Будем смягчать юмором серьезность переживаний.
Я сижу у директора и мысленно шлю Неде всякие посулы, а он подробно рассказывает, что делал в день самоубийства, как будто его главная задача – доказать свое алиби.
– В десять у меня началось совещание. Ангел Борисов пришел вовремя, сидел против меня, насколько я помню. Мне он показался каким-то похудевшим, бледным, расстроенным. Он был курильщик, а на наших совещаниях запрещено курить, и он, нервничая, сосал незажженную сигарету. Представляете, если человеку до смерти хочется курить? Я сам бросал, знаю, какое это мученье. Борисов отчитался о работе за неделю и попросил разрешения выйти на минутку позвонить. Я прекрасно понимал, зачем нужно ему выйти, и разрешил… Он действительно отсутствовал ровно столько, сколько нужно, чтобы выкурить сигарету. Вот и все, больше ничего не могу добавить. Совещались мы недолго, я отпустил людей около двенадцати… Пробыл в кабинете еще примерно полчаса, потом пошел обедать, сел за стол с заведующим плановым отделом Бекировым. Он мой ровесник, мы вместе служили… да-да, разумеется, это вас не интересует… К двум поехал на заседание в министерство, поехал на машине, дежурным шофером был Найден, Найден Костов…
Директор говорил что-то еще, но я уже не слушал его: это была пустая трата времени. Заслуживало внимания только плохое настроение Ангела Борисова и то, что он выходил курить. А может, он и впрямь кому-то звонил? Он отсутствовал недолго, значит, звонил от секретарши или из соседнего кабинета. Надо спросить секретаршу…
– А что вы думаете по этому поводу? – услышал я вопрос директора.
Пожав плечами, я подал ему руку, поблагодарил за внимание.
Секретарши на месте не оказалось. Щелкнули часы на стене, я поднял голову. Большая стрелка еще дрожала над цифрой восемь. Без двадцати час – понятно, еще двадцать минут до конца обеденного перерыва.
Кабинет Борисова находился на одиннадцатом этаже, который и этажом не назовешь: по одну сторону темного коридора несколько дверей, а с другой доносится унылый гул – скорее всего, насосов, качающих воду.
Я отпер дверь. На столе Борисова лежали две зеленые папки с потрепанными краями, позади стола был приоткрытый канцелярский шкаф.
Дверь в комнату закрывалась на английский замок. Ни шкаф, ни ящики стола не запирались. Или у Ангела Борисова не было особо секретных документов, или он считал, что достаточно замка на двери.
В ящике стола лежала пачка «Малборо», нераспечатанная, – вероятно, неприкосновенный запас, – два спичечных коробка, цветные карандаши. Единственное, что могло представлять интерес для меня, был листок бумаги с четырьмя телефонными номерами.
Листок я нашел в ящике еще при осмотре комнаты утром, и там оставил, списав, однако, телефонные номера.
Без десяти час. Секретарша уже, наверно, пьет компот.
Я набрал первый телефонный номер, но никто не ответил. Слышались гудки – сигнал в неизвестность. Мне не говорить хотелось – мне нужны были факты, объясняющие, что заставило Ангела Борисова совершить свой последний в жизни поступок. А фактов удручающе недоставало. В этом учреждении я, похоже, зря тратил время: не мог Борисов стать жертвой интриг своих сослуживцев. Для его возраста и профессии должность заведующего отделом во внешнеторговом объединении – достаточно высокая ступенька служебной лестницы. И беседа с директором свидетельствовала о его прочном положении.
Без пяти час. Секретарша, наверно, пьет кофе. Если только не предпочтет сварить его в своем «предбаннике».
Я набрал второй номер. Кто-то тотчас же взял трубку – и наступило молчание. Тот, кто находился на другом конце провода, желал остаться неизвестным. Я вслушивался, надеясь уловить хотя бы дыхание того, кто, как и я, прижимал трубку к уху, но ничего не мог уловить. Уж не ошибся ли я? Может, никто и не снимал трубку? Может быть, это телефонные провода вели между собой разговор на понятном лишь им языке, полном треска, попискивания, каких-то загробных голосов?.. Однако мое терпение было вознаграждено: «собеседник» снял наконец руку с микрофона, и я услышал вздох, а потом кто-то, помедлив еще немного, опустил трубку.
Я «сделал стойку», как выразился бы наш фотограф Марин. Я принюхивался издалека, пытаясь взять след через многочисленные улицы, площади, дома.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25