Для Джима все это вдруг потеряло всякий смысл. У него возникло такое ощущение, будто его поджаривают живьем на углях. Шелковая удавка – галстук – сошлась вокруг шеи, грозя в любую минуту затянуться в смертельный узел. Не может он сейчас обсуждать покупку фермы. И не сможет – пока напряжение не отпустит его, и он не избавится от этого наваждения – Фэнси. И обратить свой первый взгляд на Фэнси в присутствии Грейси он тоже не в силах.
Нет. Сначала нужно выбраться отсюда и успокоиться. А потому в ответ на оклик Грейси он обернулся, взмахнул рукой в сторону двери и одними губами произнес имена Оскара и Омара. Грейси нахмурилась, но Джим не стал дожидаться ее возражений и метнулся к двери.
И в это самое мгновение сахарно-сладкий голосок произнес его имя и пронизал его электрическим разрядом точно так же, как и по телефону два дня назад.
Что заставило его ускорить шаг. Чтобы успеть сбежать.
Это было очень похоже на Фэнси – ринуться вслед за ним и опередить его на голову. Гибкая и быстрая как кошка, она материализовалась перед стеклянной входной дверью словно бы ниоткуда – и преградила ему путь.
И он нос к носу столкнулся с той самой женщиной, от которой бежал.
Он ахнул от неожиданности.
И вдохнул ее аромат. Как всегда, от нее пахло цветами. Словно она лежала на ложе из них – как в тот самый день.
– Привет, – шепнула Фэнси. – Сколько лет, сколько зим.
Его взгляд медленно, беспомощно, как будто притягиваемый магнитом, опустился на ее лицо. В ее блестящих глазах Джим увидел одиночество. Но он увидел также и безмолвное приглашение в мягком розовом изгибе полураскрытых губ.
А увидев это ожидание, он мгновенно понял, что его инстинкт самосохранения не подвел его. Ему необходимо было сбежать. Потому что этот ее потерянный, зовущий, проникновенный взгляд сулил им обоим беду.
Она по-прежнему прекрасна. Ослепительно прекрасна.
В ушах ее и вокруг шеи сверкали золотом крупные украшения. Она была так угрожающе элегантна и хороша в простом черном платье, что у него от страха душа ушла в пятки.
Но что хуже всего: его не покидала мысль о ее свободе…
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Ну не может Фэнси удержаться, чтобы не выставить его на посмешище! Его затопили самые противоречивые чувства – смятение, страх, тоска, обида и ярость из-за того, что она вот-вот устроит сцену на глазах у половины города.
Проклятье, она ни капельки не растолстела. Нет, Фэнси по-прежнему такая же стройная. И очарование ее осталось при ней, вместе с рыжим огнем волос и темной зеленью печальных глаз. Она не только достаточно хороша, но и достаточно самоуверенна, чтобы дразнить его вот так, как сейчас, – наверное, просто-напросто хочет проверить свою власть над ним.
Джим опустил глаза на ее влажный рот. Мастерски обведенные красным контуром губы, перламутровая помада на нижней губе на оттенок светлее. Почему он до сих пор не замечал, как сильно колотится у него сердце?
В полнейшем отчаянии он оторвал взгляд от ее рта. Оставленные на улице Оскар и Омар, похоже, напрочь забыли, что они пришли на похороны тети Хейзл и обязаны вести себя прилично. Они избавились от курток, галстуков, ботинок и носков – и затеяли игру в прятки с друзьями и парочкой собак прямо на стоянке, среди машин.
Омар напихал полные карманы камней, и они теперь оттопыривались, угрожая треснуть по швам. Но самое-то опасное не в этом. Для чего ему понадобилось столько камней – вот в чем вопрос. Прошлым летом мальчишки забили камнями слив канализационной системы всего города, это стоило Джиму уймы хлопот и денег. А не далее как вчера ему опять пришлось вынести неприятный разговор со школьным начальством, потому что его сыновья избрали школьный автобус мишенью для своих тренировок в меткости.
– Джим… – прошептала Фэнси, напоминая ему о себе.
Она всего лишь произнесла его имя – голосом сладким как мед, нежным как бархат и одновременно настойчивым, – и он моментально забыл городской совет, где его вынудили заплатить целое состояние за испорченную канализационную систему, как забыл и о своем намерении поговорить с Фэнси о покупке ее фермы.
Джиму хотелось сейчас только одного – чтобы она освободила ему проход, но Фэнси не двигалась с места, а значит, он не мог выйти, не дотронувшись до нее. Солнечные лучи, подсвечивая ее сзади, окружали ее фигурку сиянием наподобие ангельского нимба.
– Все думают, что я подошла обсудить с тобой продажу маминой фермы, но… – теперь ее голос звучал мрачно и холодно, улыбка розовых губ таила угрозу, – но я подошла, чтобы узнать: помнишь ли ты еще, как у нас все было с тобой?
Как будто он мог забыть. А ведь пытался, еще как пытался, будь оно все проклято!
Он сунул стиснутые до боли кулаки в карманы и упрямо уставился на нее. И напрасно, потому что она улыбнулась… правда, улыбка вышла нервной.
Алые розы и снежно-белые лилии, приколотые к глухому вороту ее платья, подчеркивали длинную изящную шею. Он вспомнил, как покрывал эту шею поцелуями, и какой теплой и шелковистой была она под его губами. И снова его как током ударило неожиданное воспоминание о той распутной весне, когда она, прикрытая лишь полевыми цветами, преподнесла ему себя вместо подарка ко дню рождения. Оцепенев, он просто стоял и смотрел на нее, словно рассудок внезапно его покинул.
– Ага, – протянул он наконец с горечью. – Помню…
– Я тоже так и не смогла тебя забыть… как ни пыталась, – тихо и чуть печально отозвалась она. – Поэтому решила, что, наверное, и пытаться не стоит.
Если женщина была когда-либо источником беды…
Он понимал, что должен бы бежать от нее как от огня, но ему вдруг почудилась в ней какая-то новая, почти безысходная, уязвимая струнка.
Он не забыл, как бесстыдно она бегала за ним в старших классах. И как легко он шел в ее сети. И что их отношения были постоянной борьбой характеров.
Он продолжал неотрывно смотреть на нее, пока щеки ее не залило румянцем, пока его собственное лицо не заалело – он это почувствовал – еще гуще, чем ее.
Усилием воли он заставил себя вспомнить, с какой легкостью она вышвырнула его из своей жизни, едва он стал помехой ее планам. И помрачнел.
– У меня не было уверенности, что ты придешь на мамины похороны. Ведь ты ни разу, когда я приезжала, не заглянул к нам хотя бы поздороваться, – сказала Фэнси. – А без меня, я знаю, ты навещал маму чуть ли не ежедневно. Ясно, что ты меня избегал.
– Я был женат.
– Я тоже была замужем. – В глазах ее вспыхнула и погасла печаль. – Мне было очень жаль, что Нотти умерла.
Он не мог с той же легкостью ответить, что сильно жалел, когда ее дражайший супруг-миллионер удрал от нее, а потому между ними снова повисло молчание. Наконец он все-таки выдавил:
– Мне очень жаль Хейзл, я любил ее, и… э-э… Грейси сказала, что не появиться сегодня здесь было бы неприлично.
Фэнси сочувственно улыбнулась.
– Я уж и забыла, как это бывает в маленьких городках. Все следят за каждым твоим шагом, все тебя судят.
– Именно. И сейчас тоже, – сказал Джим, бросив мимолетный взгляд на Уэйнетт и Грейси и надеясь, что Фэнси поймет намек и освободит ему дорогу.
– Уэйнетт ни капли не изменилась, по-прежнему такая же сплетница, но твоя Грейси мне очень понравилась. Она просто прелесть. Я благодарна ей, что она заставила тебя прийти, потому что ты единственный, кого мне искренне хотелось видеть.
Эти слова, такие вкрадчиво-кокетливые, высказанные с такой теплотой и легкостью, лишь усугубили его напряжение.
– Раньше, когда я приезжала домой, я тоже не хотела видеть тебя, говорить с тобой, Джим. А теперь хочу.
О Боже. Опять.
– Зачем? – буркнул он. – Ты мне как-то сказала, что я самая настоящая деревенщина, коль предпочитаю остаться в Парди. И решила, что заклеймила меня раз и навсегда.
Ее взгляд прошелся сверху вниз по его высокой мощной фигуре.
– Что ж, может быть, я была далеко не так умна, как мне казалось, – шелковым голоском произнесла она. – А может, я так сказала специально, чтобы ты не слишком удерживал меня здесь. Думаю, я боялась, что ты запросто уговоришь меня остаться.
– Ну, теперь нам этого никогда не узнать.
– Ты не из тех, кто бегает за девчонками, Джим. Но ты красивый. Одни мускулы. А я все гадала: может, ты боишься встретиться со мной, потому что полысел или живот отрастил?
Комплименты от нее ему нужны меньше всего.
– Я никогда не был красивым.
– А мне помнится, что тебя все девчонки в округе пытались подцепить… пока удача не улыбнулась мне.
– Только из-за моего футбольного таланта.
– Меня куда больше восхищали в тебе другие таланты.
Выдох дался ему с трудом.
– Это было давно. С тех пор много воды утекло.
– Тут ты прав. – Он снова уловил уже знакомую печальную нотку в ее голосе.
Они долго молча смотрели друг на друга. Ему вдруг пришел на ум вопрос: сколько мужчин спали с ней, кроме ее бывшего мужа? Наверное, по сравнению с ее элегантными любовниками сам он казался ей неуклюжим провинциалом, потому-то она и запомнила его.
– Я надеялся, что ты растолстела, – резко бросил он.
– Может, и я надеялась на то же самое в отношении тебя. Так что, вполне возможно, что и меня постигло разочарование. – Но ее улыбка доказывала, что это неправда.
Фэнси, в этом строгом платье, подчеркивающем ее женственность, с высоко зачесанными рыжими прядями, выглядела такой восхитительно-чувственной, что у него зашлось сердце. Грудь у нее стала пышнее. Она превратилась в роскошную женщину. Сексуальную. И, разумеется, сама об этом знала.
В те времена, когда Фэнси училась в школе, она была худой, как палка, диковатой девчонкой с толстыми косами и пристрастием к нелепым платьям с кружевами. Джим помнил ту пасхальную вечеринку на ферме у Хейзл, когда неожиданно пошел дождь и Хейзл попыталась уговорить дочь надеть джинсы, как и все, вместо ее любимого кружевного платья. Фэнси тогда пришла в такую ярость, что выскочила к гостям, в чем мать родила.
Это последнее воспоминание повернуло его мысли на дурную дорожку. На какую-то долю секунды он вообразил себе Фэнси без ее элегантной черной оболочки… без единой нитки на обнаженном теле.
Его голодный взгляд так и впился в нее. Он словно видел ее матовое нежное тело; полную грудь, тонкую талию. Восхитительное видение казалось таким маняще живым, что его пронзило желание дотронуться до нее, ощутить ее вкус, проверить, выдержит ли реальность сравнение с его воображением.
Но, вместо того чтобы протянуть к ней руку, Джим в отчаянии поспешно отвел взгляд. Не дай Бог, Фэнси прочитает его мысли и разгадает его! Темное от загара, суровое лицо стало угрюмым, а помрачневшие глаза с деланным интересом остановились на заржавевшей дверной петле.
– Раньше ты не был таким серьезным и надутым, – прошептала она. – Разве это вежливо… тем более со старыми друзьями?
– Мы на похоронах, – напомнил он резко. – На похоронах твоей матери.
– Она не стала бы возражать, если бы ты был со мной полюбезнее, Джим.
– Значит, я возражаю.
– Неужели мы должны ненавидеть друг друга только потому, что когда-то были…
Ну хоть бы раз она не высказала вслух все, что думает!
Но Фэнси всегда отличалась ослиным упрямством: она всегда шла до конца во всем, будь то слова или поступки.
– …любовниками?
Хриплый шепот надолго повис между ними как вызов, снова поднимая из глубин памяти ощущение ее обнаженного тела под покрывалом из цветов, ее обвившихся вокруг него стройных ног, незабываемого восторга обладания ею. И снова узкое черное платье словно на глазах растворилось, и ее красота едва не ослепила его.
– Ненависть – неподходящее слово.
– Но ты определенно не хочешь общаться со мной.
– Ненависть тут ни при чем, – угрожающе понизил он голос.
– То есть? Ты хочешь сказать, что боишься тех чувств, которые, возможно, все еще ко мне испытываешь?
Ну почему ей непременно нужно его уколоть?
– Я ничего к тебе не испытываю, малышка.
Она внимательно рассматривала его.
– Отлично. Значит, никаких сложностей не будет. Мы можем быть друзьями, с тобой и с Грейси. И как друг ты не станешь возражать, если я признаюсь, что мне стыдно за мое поведение… стыдно за то, как я с тобой кокетничала, когда умер твой отец и ты вынужден был вернуться домой и помогать маме.
Ее огромные зеленые глаза светились искренним сожалением. Джим почувствовал, как испаряется его злость, и понял, что должен сейчас же бежать, иначе его засосет трясина, бороться с которой просто выше его сил.
– Все кругом говорят, что ты преуспел в жизни, – продолжала она.
– Для тебя, Фэнси, деньги всегда имели огромное значение.
– Не такое уж и огромное теперь. И друзей на деньги я никогда не меняла.
– Держись от меня подальше, малышка. Ты и я… мы никогда не сможем быть друзьями.
– А кем тогда?
Сделав вид, что не заметил вызова, он наклонился над ней и толкнул тяжелую дверь. Волна раскаленного воздуха проникла в помещение. Оскар и Омар носились сломя голову среди машин и оглашали всю округу дикими криками, изображая, что ловят банду грабителей.
– Ты все еще злишься за то, что я в тебя не поверила. Пойми, мне нужно было сказать, что я виновата, еще много лет назад, – прошептала она. – Потому что я была виновата, и знала это. Но я была слишком упряма.
Джим отвернулся. Неужели она считает, что достаточно извиниться – и жизнь станет прежней, словно и не было этих десяти лет? Все не так просто. Слишком долго грызли его обида и боль. К тому же нельзя забывать и о Грейси.
– Слушай-ка, мне пора, – бросил он.
– Да, конечно.
Он приоткрыл дверь пошире, и солнечные лучи заиграли в ее рыжих волосах.
– Мы с Грейси собираемся пожениться, – в отчаянии выпалил он.
– Я понимаю, Джим.
– Оскар и Омар от нее просто без ума.
– А ты? Что чувствуешь ты?
Пять минут назад ответить на этот вопрос ему было бы куда легче, если бы он вообще отличался разговорчивостью. Но в этот миг все, о чем он мог думать – хоть и не хотел этого, – была Фэнси, ее бледное лицо сердечком, шелковистые блестящие волосы и нежные, соблазнительные губы. Она свободна, как и он. Сейчас он хотел знать лишь одно: осталась ли ее кожа такой же сладкой на вкус, похожей на мед?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13