Пока готовился кофе, Шурочка то и дело открывала кухонные шкафчики, и из них вываливались кастрюли, сковородки, какие-то пучки с лекарственными травами, пустые банки из-под кофе. На столе в ряд для распродажи выстроились тостер, мясорубка, соковыжималка, стопка тарелок и много другой кухонной утвари.
– Извините, но разве это никому не понадобится? Ну, тому, кто здесь останется? – осторожно поинтересовалась Люба.
– Ангел мой, мой муж… я имею в виду мой бывший муж, сказал, что ему ничего не надо, и попросил максимально расчистить жизненное пространство…
– Но все-таки, к примеру, ложка ему может пригодиться, – пожала плечами Люба. – Супчик поесть.
– Какой еще супчик? Он не будет тратить время на то, чтобы себе приготовить суп, ведь вы его совсем не знаете. А мне он так сказал: хоть все продавай, – пояснила Шурочка. – Чем мы с вами сейчас и будем заниматься. Вот, посмотрите, ангел мой, отличная мясорубка, почти новая. Я ею даже почти что не пользовалась, ее нужно лишь совсем немножко оттереть от ржавчины. Кажется, последний раз я забыла ее помыть.
– Неужели котлетки делали? – не удержалась от ехидного вопроса Люба.
– Да нет, пирожные… Из печенья, их еще картошками называют. Но магазинные мне почему-то все равно больше нравятся, – вздохнула Шурочка.
Она окинула взглядом все свое кухонное хозяйство и сама же пришла в уныние, даже жевать перестала.
– В принципе я бы мечтала все это продать оптом, сразу. Ну, чтобы потом больше не возиться, – сказала Шурочка печальным голосом. – Пускай, кому нужно, сами разбираются, что к чему. Почему, ангел мой, я должна тратить на это свое драгоценное время?
– Скажите, а к вам уже приходили какие-нибудь другие покупатели? – поинтересовалась Люба.
– Пока нет… Дело в том, ангел мой, что я, кажется, забыла отдать купоны. Я имею в виду купоны в газету бесплатных объявлений, куда меня привела одна наша музейная сотрудница. Но может быть, я их все-таки отправила? Иначе как бы вы тогда меня нашли?
Люба промолчала, сделав вид, что не может оторваться от сладкого кольца с творожным кремом.
– …Все эти квитанции, переводы, купоны я практически сразу же теряю или где-нибудь забываю и потом уже никогда не могу найти, – вздохнула Шурочка. – Знаете, и все-таки это очень хорошая мясорубка, напрасно вы от нее отказываетесь.
– Почему отказываюсь? Я согласна, – с набитым ртом сказала Люба.
– В самом деле? На вашем месте, ангел мой, я бы тоже выбрала мясорубку.
– Я согласна купить это все сразу, оптом, только если вы больше не будете звать сюда покупателей. Теперь это все мое. Сколько же все это стоит?
– Ангел мой, я в вас не ошиблась! – воскликнула Шурочка. – Но я… понятия не имею, сколько это может стоить. Дело в том, что я переезжаю в дом, где все уже есть. Мой Глебушка, ко всему прочему, очень хозяйственный мужчина, он замечательно устроил быт. У него три дочери и, кажется, маленький мальчик. Примерно пятнадцати лет или чуть больше.
– Ну да, совсем малыш, – заметила Люба. – Но вы же сами говорили, что детей пятеро.
– Ах да, старшая дочь давно живет в Америке. Глеб мне присылал такие красивые фотографии океанского побережья. Хотите покажу?
– В следующий раз. Значит, вам попался богатый мужчина? – деловито поинтересовалась Люба, наблюдая, как ее собеседница лихо допивает уже третью чашку крепкого кофе – горького, как отрава.
– Что значит – попался? Глеб – мой друг детства! Мы ходили с ним вместе еще в детский сад, на горшках рядом сидели. Можно сказать, что мы с ним – согоршечники! И Глебушка уже в то время был ко мне неравнодушен…
Люба чуть не поперхнулась пирожным и уставилась на Шурочку.
– Вы хотите сказать, что у вас с тех самых пор – большая любовь?
– Не просто большая, а очень, очень большая. Мы с Глебом и в школе сидели за одной партой, а потом еще учились в одном институте в Ленинграде. Он ведь тоже искусствовед. Мы собирались пожениться, но… Я сама в свое время выкинула фортель: приехала сюда в музей на практику и неожиданно для всех вышла замуж за одного местного художника. Так получилось. Но теперь мы наконец-то можем все расставить по своим местам, исправить ошибки молодости…
Шурочка внезапно сорвалась с места и вернулась с толстой книгой в бордовом переплете, положила ее на стол перед Любой.
– Вот, это он, – объявила она торжественно. – Он весь тут.
– Кто? – удивилась Люба.
– Мой Глеб.
– А-а-а…
Люба не нашлась что сказать и молча взяла в руки книгу. Название у нее было такое, что без бутылки не выговоришь, самым понятным было слово «композиция». Почти на каждой странице были изображены какие-то заштрихованные квадраты, линии, диаграммы, а текст написан таким мелким убористым шрифтом, что его только под лупой читать. И ни одной фотографии автора!
Люба подумала: хоть бы на морду его моржовскую, закаленную посмотреть. Наверняка интересный мужчина.
Но на обложке значилась лишь фамилия – Г.М. Петриченко.
– Книга Глеба, – с гордостью пояснила Шурочка. – Жаль, что я не могу пока дать вам ее почитать, потому что как раз сама основательно прорабатываю и тороплюсь успеть до нашей встречи. Таких специалистов по теории композиции, как Глеб, во всем мире – раз-два и обчелся. Теперь вы меня лучше понимаете, ангел мой? Все эти долгие годы мы с Глебом переписывались, перезванивались и знаем друг о друге решительно все.
– Солидный человек, – кивнула Люба, осторожно откладывая в сторону увесистый книжный кирпич. – Пятеро детей – это не шутка. А жена у него где?
– В том-то и дело, что его Тамара неожиданно умерла. – Шурочка рассеянно пощелкала зажигалкой и снова закурила. – Хорошая как будто была женщина. И теперь Глеб находится в ужасном, отчаянном положении. Он так и сказал по телефону: «Шуренок, я в полном отчаянии!» А я ему ответила коротко, одним словом: «Выезжаю…» Ну зачем нам лишние слова? Глебушка и так знает, что теперь я буду для него и матерью, и сестрой, и женой. Там я сейчас нужнее, понимаете? Хотя я все же не представляла, что переезд связан с такими ужасными хлопотами: нужно что-то срочно продавать, увольняться…
– Но может, вам лучше туда для начала просто так съездить, на разведку? – не удержалась от вопроса Люба.
Она сама себя не узнавала. С какой радости ей-то удерживать здесь жену Павлуши? Ведь чем быстрее, тем… Но вопрос вырвался сам собой, и Бабочкиной почему-то он сильно не понравился.
– Все так говорят! Нет, это просто удивительно: все говорят одно и то же. Как это примитивно. Почему, почему люди привыкли мыслить штампами? – возмутилась Шурочка. – Вы все так говорите, потому что не можете себе представить по-настоящему высоких, не подвластных времени отношений. Несчастные люди, мне вас жаль. Вы уже допили свой кофе, ангел мой? Тогда пойдемте смотреть диван, пока вы меня окончательно не разочаровали.
Шурочка первой забежала в комнату и принялась показывать обстановку.
По отдельности это были старые, давно отслужившие свой век вещи. Но все вместе каким-то непостижимым образом они составляли дом, создавали домашний уют.
– Продается – все! – объявила она торжественно. – Хочу обратить внимание на кресло, очень удобное. Не смотрите, что у него нет одного подлокотника. Когда-то у нас была собака. Но так даже удобнее сидеть, можно под себя ноги поджать. Я всегда здесь телевизор смотрю, это мое любимое место.
И Шурочка показала, как ловко она умеет сворачиваться в кресле. Она на самом деле была не по возрасту гибкой и ловкой.
– А муж где обычно сидит? – с деланным равнодушием поинтересовалась Люба.
– Вот здесь, за спиной. И все время что-то рисует в своем блокнотике. Он не любит смотреть телевизор. Иногда я ему что-нибудь рассказываю, а он молча кивает. Кстати, и стол тоже очень хороший, с полировкой… Правда, он уже не раздвигается. Но зачем его лишний раз двигать? Когда-то у нас были шумные праздники. Представляете, ангел мой, в этих самых стенах мы устраивали что-то вроде художественного салона, и за этим столом собирались самые известные люди в городе, настоящие знаменитости: художники, писатели, артисты.
– А сейчас куда они подевались?
– Все в прошлом, ангел мой, все в прошлом, – вздохнула Шурочка. – И потом, мой муж… как бы вам сказать… он очень занятой человек, и ему жалко тратить время, как он сам говорит, на пустую болтовню. Так вы берете этот стол?
– Если артисты – то подумаю…
– Да, чуть не забыла: вы же спрашивали о диване. Вот же он! Сейчас я уберу с него зимние вещи и чемоданы, и можно будет убедиться, что он за эти годы отлично сохранился…
– Сколько же вашему дивану лет? – поинтересовалась Люба. – Наверное, ваш ровесник?
– Хотела бы я быть в его возрасте! – нисколько не обиделась Шурочка. – Ему же всего лет тридцать. На нем спит муж, когда не ночует в своей мастерской, а я – в другой комнате, поэтому им редко пользовались… Там, внизу, и ящик есть, где мы старую обувь храним. Хотите покажу?
– Ой, нет, лучше не надо! – испугалась Люба. – Я вам и так верю. Лучше не открывайте. И за сколько вы продаете диван?
– Мне кажется, он стоит не меньше тысячи рублей, – серьезно сообщила Шурочка, делая вид, будто что-то подсчитывает в уме. – Дело в том, что мне сейчас срочно, в первую очередь, нужно три тысячи рублей на билет. Но если бы вы в придачу взяли еще кресло и стол…
– Беру, – решительно махнула рукой Люба. – Я у вас здесь все покупаю. Все до единой вещи. Три тысячи отдаю сразу как задаток, а остальные деньги – позже, по частям. Договорились?
– Ой, договорились, – растерялась от неожиданности Шурочка, недоверчиво принимая протянутые деньги. – Значит, я уже сегодня смогу билет купить? Но ведь потом, может быть, очень скоро, я вернусь, и мы закончим свои дела. Только бы уехать…
– У меня есть одна маленькая проблема, – сказала Люба. – Дело в том, что я сейчас делаю дома ремонт и не могу сразу забрать весь ваш замечательный… антиквариат.
– Ну, уж скажете тоже… антиквариат, – с сомнением покачала головой Шурочка.
В настоящем антиквариате она, похоже, разбиралась. Все-таки искусствовед, не зря столько лет в музее работала.
– Для меня важнее всего, что все ваши вещи выдержали проверку временем, – бодро пояснила Люба. – Современную мебель делают такой ненадежной, непрочной, она под руками рассыпается. Конечно, на диване и кресле придется сменить обивку…
Люба посмотрела на потертый, скособоченный диван, и в голову ей пришла еще более гениальная идея.
– Да ведь я как раз у себя в квартире красить начала… Ужасно голова от краски болит. Вы не будете возражать, если я одну ночь, пока дома у меня проветривается, здесь переночую? На своем собственном диване?
– Ну да, вы же его купили, – пожала плечами Шурочка. – Я думаю, это ваше законное право. Но только я хотела сегодня уехать… Погодите, но как же тогда? Что же делать? Оставить вам запасной ключ?
– Конечно, я здесь ничего не украду! Не могу же я сама у себя украсть. Здесь же все теперь мое, – засмеялась Люба. – А деньги я вам постепенно, по частям отдавать буду.
Похоже, у Шурочки окончательно все перепуталось в голове.
– Ну да, правильно. Но только… Мне бы мужа все-таки предупредить, – вдруг вспомнила она. – Или – наоборот, не нужно? Он обещал зайти вечером. Да, но это вовсе не значит, что он меня здесь застанет. Хотя… Как мне все надоело!
Шурочка задумалась, вставила в рот очередную сигарету и машинально закурила.
– В принципе я уже двадцать лет назад сказала ему, что это когда-нибудь случится, и тогда он не сможет меня удержать. Но он даже не пытается, ему все равно… Он и не заметит, что меня уже нет! – воскликнула она, словно продолжая перед кем-то оправдываться.
– Скажите, а ваш муж – он кто, робот? – неожиданно спросила Люба.
– В каком смысле? – удивилась Шурочка. – Я же говорила – художник.
– Такое чувство, что он не умеет ни есть, ни пить, ни говорить, ни смотреть…
– Опять вы про свой супчик, – по-детски скривилась Шурочка. – В каком-то смысле вы недалеки от истины. Не робот, конечно… Но иногда мне кажется, что он существует по определенной программе, и я давно ему только мешаю. Конечно, я все понимаю: искусство требует жертв. Но ведь он и не отказывается от меня, помогает материально… Нет, не подумайте, я его нисколько не осуждаю. Он такой человек, в своем роде уникальный. Сейчас мало таких художников, я это как раз хорошо, лучше других принимаю…
– А вдруг ваш муж снова захочет жениться? – поинтересовалась Люба. – Тогда ему и стол, и диван могут пригодиться.
– Он? Жениться? Это исключено.
– Почему? Может, он себе студентку способную найдет?
– Глупости. У него принцип: никаких близких отношений с ученицами, насчет этого я спокойна. Он уже двадцать с лишним лет преподает, и за все это время не было ни одного случая. Потому что у него такой принцип. Вы, ангел мой, совсем не знаете этого человека. У него есть железные принципы. Работа и принципы.
– А если он в кого-нибудь влюбится?
– Почти невероятно. Может быть, я даже за него обрадовалась бы. Иногда Павлик бывает таким славным… Но я его сейчас почти не вижу. Наверное, ему пора подстричь бороду. Знаете, ангел мой, но вы все-таки какая-то странная покупательница. Я вас не понимаю: сами же хотели купить диван, а теперь уговариваете его не продавать, а оставить для какой-то студентки. Мой муж мечтает устроить здесь свою мастерскую, и, кроме творчества, его больше никто не интересует: ни я, ни любые другие женщины. Вы не помните, на железнодорожном вокзале билеты продаются круглосуточно?
И Шурочка быстро побежала к двери – обуваться.
Они с Павлушей действительно были похожи: оба – сумасшедшие, и еще неизвестно, кого из них можно было вылечить.
***
Вечером в мастерскую прибежал встревоженный Сережа Маркелов.
– Ты что, переезжаешь? – спросил он с порога.
– Вообще-то я думала остаться здесь до конца недели, – удивилась Люба. – Ты же сам разрешил. Что-то изменилось?
– А диван тебе тогда зачем?
– Вот ты о чем… Так, про запас.
– Врешь ты все! Так и скажи, что другую квартиру нашла.
– Может, и нашла.
Люба вспомнила, как Шурочка продавала ей кресло без подлокотника, и невольно улыбнулась.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15