Многие оказались не такими быстрыми и удачливыми. Когда они выбрались из-под складок парусины, перед ними предстала мрачная картина. Некоторые дергались, зажатые между скамьей и реей, с раздавленными конечностями. Другие лежали неподвижно, с разбитыми головами, навсегда избавленные от тяжелого труда галерного гребца. Крик стоял ужасающий.
Один человек, отчаянно рыдая, пытался выбраться из-под ткани. Жан запустил руки в дыру, разорвал ее сильнее — и оттуда вынырнула беззубая голова Да Косты.
— Гошподи, парни! — крикнул он. — А я подумал, что тону!
Хакон схватил старика под мышки и попытался вытащить, но португалец отчаянно завопил:
— Нет, штой! Что-то держит мне ногу!
Жан немного расширил отверстие и заглянул под парусину. Левая нога Да Косты была придавлена мачтой, и, судя по тому, как она вывернулась, было ясно, что ступня под ней сломана.
— Оставь его, Хакон. Нам понадобится помощь.
Помощи не пришлось долго ждать: Лавальер потребовал, чтобы Корбо расчистил палубу. В эту минуту гребла только половина команды, а ему необходимо было отойти от галер, которые уже заканчивали поворот.
Солдаты спустились вниз и принялись выбрасывать за борт все, что нельзя будет починить. Некоторые из них находились на мачте и теперь лежали среди погибших и умирающих. Дозорный был избавлен от наказания: он уже получил свое, упав с высоты на палубу.
Стараясь работать как можно быстрее, моряки расчищали завалы из парусины, рей и тяжелых обломков мачты. Когда пришло время освобождать Да Косту, то это удалось сделать только объединенными усилиями Жана, Хакона, Джанука и еще десяти солдат. Старик пронзительно вскрикнул и потерял сознание. Его свалили в проход вместе с еще одиннадцатью искалеченными. Мертвецов бесцеремонно вышвырнули за борт. На место сломавшихся от удара весел быстро установили запасные, и уже через несколько минут «Персей» снова стал двигаться по воде.
От галер их отделяла приблизительно четверть лиги, но Лавальер видел, что противник уже успел развернуться и теперь ветер, который так благоприятствовал его недавнему маневру, наполнял паруса корсаров. Видел он и то, что два пиратских корабля оставили позади третий, искалеченный.
«Какая неудача, — подумал капитан со странным хладнокровием. — Мой гениальный ход уничтожен всего одним удачным выстрелом. С попутным ветром мы могли бы от них уйти. Без паруса…»
На небольшой дистанции «Персей» легко опередил бы массивные арабские галеры даже на одних веслах. Однако у противников имелось достаточно людей, чтобы сменять уставших гребцов, и все солдаты на борту также могли сесть на весла. А его собственные были слишком горды, чтобы научиться этому заранее. Обучать этих неумех сейчас — бессмысленно.
Лавальер безнадежно вздохнул. Гонка будет недолгой.
Словно в ответ на его мысли, прогремел выстрел носовой пушки с меньшего из кораблей корсаров. Ядро упало в море далеко за кормой «Персея», вызвав насмешливые крики его команды, но капитан понимал: арабы просто пристреливаются. Без острой необходимости они не станут наносить ущерб кораблю, который станет их добычей.
Жан и Хакон налегали на весла, подгоняемые ускоренной дробью барабана, свистками и щелканьем бича. Но казалось, что Джанук гребет усерднее всех. Все, кто знал о том, что он солгал относительно своей принадлежности к христианам, не поверили бы его усердию. Достаточно было услышать его ежевечерние молитвы или, как Жану, увидеть, как вспыхнули его глаза при первом появлении пиратов.
Однако все его надежды превратились в прах, были раздавлены так же безвозвратно, как нога Да Косты. И для этого понадобился всего один миг, в который он разглядел второй вымпел, трепетавший на грот-мачте галеры. Вверху был обычный красно-золотой флаг с исламским полумесяцем, вид которого должен был бы ободрить любого, кто следовал учению Пророка. А тот флаг, что был ниже, означал конец всех надежд — если только ему не удастся ценой всех своих сил увести «Персея» от преследователей.
Второй флаг был личным вымпелом капитана, и на нем на фиолетовом фоне была вышита серебряная шипящая змея. Это был знак Хакима ибн Саббаха, рабовладельца, жестокого убийцы, насильника — заклятого и самого что ни на есть личного врага Джанука. За пять лет до этого в Тунисе Джанук убил одного из многочисленных братьев Хакима в ссоре из-за женщины. Под вымпелом с серебряной змеей Джанук избавления не получит. Там его будет ждать только мучительная смерть, по сравнению с которой боль, какую испытывает Акэ, все еще раскачивающийся вниз головой на корме, покажется милосердием.
На палубе капитан отдавал приказания:
— Корбо, по моей команде мы повернем корабль. Мы подпустим их близко, совсем близко. Я считаю, что они попытаются разойтись и зажать нас между двумя кораблями. Гантон, ты должен снести мачту на второй галере и замедлить ее вступление в бой. Августин, пусть твои аркебузьеры не стреляют, пока мы не зацепимся за большой корабль. Они возьмут нас на абордаж, но мы пустим их к нам на борт и уничтожим здесь. Это ясно?
Трое подчиненных нервно переглянулись. Корбо сказал:
— Капитан, шансы…
— Четыре к одному, по моим расчетам. Дойдут до двух к одному, если мы зацепим и захватим большой корабль раньше, чем второй подойдет достаточно близко. Хороший христианский шанс, потому что Бог на нашей стороне. Помните: мы сражаемся с язычниками.
Выстрел язычников вспорол море всего в пятидесяти ярдах за кормой, подняв фонтан воды.
— Почти пора. По моему сигналу, Корбо.
Капитан уже собрался отпустить своих офицеров, когда Августин, с трудом справившись с готовым сорваться голосом, спросил:
— А гребцы?
Лавальер поднес к носу раздушенный шарик, вдохнул аромат цветочных лепестков и немного подумал. Мусульман он явно не мог принимать в расчет, но у него оставалось десять вольных гребцов, которых можно было бы вооружить, и пятьдесят заключенных, которые вряд ли пожелают обменять христианские цепи на языческие. Несмотря на голод, слабость и порки, они смогли бы стать защитой его солдатам, приняв на себя первые стрелы арабов. Да, вооруженный щит может оказаться полезным. Он несколько изменит шансы в пользу француза.
Оглянувшись, Лавальер убедился в том, что у него еще осталось немного времени в запасе, и сказал:
— Я поговорю с ними. Корбо, задай обычный темп, будь любезен.
Он спустился в проход как раз тогда, когда гребцы начали работать веслами медленнее. В эту же секунду поднялся еще один фонтан воды, на этот раз по правому борту. Язычники уже подошли на расстояние пушечного выстрела.
— Вольные гребцы, вы сейчас получите оружие, чтобы принять участие в нашей славной битве и верной победе. Теперь я обращаюсь к заключенным, у кого есть пряди волос. К вам, чьи ужасные преступления обрекли вас на справедливое наказание. Хотите ли вы искупить свои греховные дела? Что вам больше по душе: стать рабами мусульман или взять в руки оружие и принять участие в славном сражении с врагами Христовыми?
Эти вопросы были встречены молчанием: каждый обдумывал вероятные последствия. Если во время боя гребцы залезут под скамьи, то очень велика вероятность остаться в живых: ведь гребцы нужны на любой галере, рабы являются основой морского дела. Какая бы сторона ни одержала победу, ей понадобятся руки, работающие веслами.
Первым очевидный вопрос задал Жан:
— А что мы с этого будем иметь?
По скамьям пронесся ропот одобрения. Лавальер попытался разглядеть того, кто подал голос.
— Вы не станете рабами полумесяца. Разве этого недостаточно?
Жан встал.
— Раб — все равно раб, какой бы флаг ни висел на мачте. А я слышал, что на турецком весле работают так же, как на христианском.
Гребцы опять одобрительно загудели. Еще один фонтан воды, на этот раз по левому борту, продемонстрировал необходимость ускорить переговоры. Будь у Лавальера время, он бы убил этого преступника на месте уже за то, что он посмел обратиться к капитану французского корабля. А теперь капитан только улыбнулся.
— Но, дорогой соотечественник, разве я не сказал об этом? Сражайся храбро, помоги нам добиться неизбежной победы — и ты получишь свободу, как только мы окажемся в каком-нибудь французском порту.
Жану приходилось слышать по всему королевству, как французские аристократы улещивают, скулят, торгуются и молят на эшафотах. А потом он срубал им головы с плеч. Он без труда мог определить, когда ему лгут. Но знал он и то, что во время боя, если уж ему придется быть рабом, то он предпочтет быть рабом вооруженным.
— В этом случае, дорогой соотечественник, я к вашим услугам.
Его слова были подхвачены еще несколькими голосами, и Лавальер улыбнулся, понимая, что немного увеличил свои шансы, причем ценой, которую он платить не станет. Даже если по Божьей милости они одержат победу, большинство из этого сброда живыми не останутся. А договор с рабом — это и не договор вовсе.
— Раздай им оружие, — приказал он Августину, возвращаясь на палубу. — Возьми у меня в каюте.
Пока мусульмане и соплеменники Акэ продолжали довольно вяло продвигать корабль вперед, с остальных сняли цепи. Сержант раздал им разнообразное оружие: мечи, дубинки, абордажные сабли и алебарды, в основном ржавые и погнутые, но пленники и вольнонаемные гребцы с радостью их хватали.
— Клянусь яйцами епископа! — вздохнул Жан и прошел вперед, протягивая руку, словно для того, чтобы приветствовать старого друга. Впрочем, так оно и было. — Мой, кажется, — сказал он, и гребец, схвативший оружие, встретившись с его взглядом, с проклятьем выпустил странный укороченный меч.
Мужчина, которому достался топор Хакона, оказался не столь благоразумным, но спор о праве владения закончился быстро: скандинав схватил испанца за горло и крепко его стиснул.
— Ах, мой красавец, ты по мне соскучился? — Хакон несколько раз поцеловал лезвие, а потом повернулся к Жану, подняв топор над головой. — Мой друг, жизнь снова хороша!
— Хороша и скорее всего коротка. Если бы здесь был Фуггер, он бы, наверное, на нас не поставил. Будь рядом, в случае чего поможем друг другу.
Еще одного человека Жану хотелось иметь рядом с собой в приближающемся бою, и он поспешил найти Джанука. Тот рассекал воздух кривой турецкой саблей.
Поспешно пригнувшись, Жан сказал:
— Держи ее подальше от моей головы. Одного полукруглого удара мне хватит на всю жизнь.
Джанук рассмеялся и опустил выгнутый клинок.
— Мне нужно кое-что у тебя спросить, Джанук.
— Спрашивай.
Понизив голос, Жан сказал:
— Я знаю, что ты янычар.
— Ну и что?
— А то, что нас преследуют твои единоверцы. Нет, не надо отрицать этого, я понимаю, почему ты решил делать вид, что это не так. Ты сказал нашим тюремщикам, что ты хорват, что тебя выкрали ребенком и сделали мусульманином вопреки твоему желанию. Я прав? Так ты получал больше еды и сохранил волосы.
Он указал на прядь волос, оставленную на голове у его молодого сотоварища.
Джанук не отводил взгляда.
— И ты хочешь узнать, на чьей стороне я буду в этом бою.
— Ну… вроде того. Я же сказал тебе — мне не хочется еще раз получить удар кривой саблей. Особенно сзади.
Джанук оглянулся и увидел, насколько близко подошли галеры. Он нашел взглядом фигуру в широких черных одеждах, стоявшую под раздвоенным жалом змеи. Он даже смог разглядеть, как Хаким размахивает руками, призывая своих гребцов удвоить усилия к вящей славе Аллаха. Джанук улыбнулся:
— Не буду отрицать: я молился, чтобы меня вызволили мои братья-мусульмане. Но во главе наших преследователей стоит человек, который ненавидит меня сильнее всех на этом свете. Это — кровная месть. И Аллаху угодно, чтобы один из нас сегодня погиб.
Теперь уже улыбнулся француз.
— Тогда я считаю, что нам, ветеранам Мохачской битвы, следует держаться рядом. Я почту за честь сражаться подле тебя.
— Я тоже.
Они сжали друг другу запястья. В этот момент к ним подбежал Хакон.
— Ну, друзья мои, — объявил он, — будете ласкать друг друга потом. Может, вы и не заметили, но нам вот-вот предстоит вступить в бой.
Огромный скандинав дрожал от восторга. Он подбросил топор высоко в воздух, мощно хлопнул обоих товарищей по плечам и поймал оружие на лету.
— Хакон! — возмущенно воскликнул Жан. — Скорее всего к исходу этого дня мы все погибнем!
— Знаю! — прокричал викинг. — Чудесно, правда? Жаль, что Фенрира со мной нет.
Ему никто не ответил, потому что раздался крик: «На весла! На весла!» Положив оружие рядом с собой, все трое схватились за огромную дубовую рукоять и по команде принялись грести в утроенном темпе. Капитан Большенос был им ненавистен, но на всех произвел глубокое впечатление его первый маневр.
Противник был уже не далее чем в трехстах шагах за кормой галиота и готовился обогнать «Персей» с обеих сторон, чтобы зажать его в клещи. Если пиратам удастся это сделать, то «Персей» и, что важнее, его капитан обречены.
— Пора, Корбо! — крикнул Лавальер.
— Левая, табань! Правая, вперед!
Такой маневр носил название «Остановка утопленников», потому что при неправильном исполнении корабль мог завалиться на бок. «Персей» остановился так резко, что все его доски заскрипели от перегрузки. Корабль стал разворачиваться вокруг поперечной оси, и на одну жуткую секунду всем показалось, что он вот-вот вывалит за борт всех гребцов левого борта, в том числе Жана, Хакона и Джанука. Скандинав, который сидел у самого планшира, даже опустил руку в воду и сполоснул себе лицо. А потом корабль выпрямился, левый борт поднялся — и они оказались лицом к стремительно приближавшимся арабам. Казалось, меньшая галера находится прямо перед ними.
Корбо отдал приказ снова начать греблю в утроенном темпе. Гантон кричал своим помощникам:
— Передвигайтесь на левый борт! Не так далеко, собаки! Теперь на фут назад! Хватит!
Он стремительно рванул рычаг наводки, пробормотал короткую молитву Мадонне и поднес факел к запальному отверстию.
«Персей» снова сотрясла отдача от выстрела. Пороховой дым затянул всю палубу. Когда он рассеялся, Жан присоединил свой голос к радостным крикам:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59