Дон Жуан да Каштаньейра спал сном праведника, когда к воротам его замка прискакал на взмыленном коне дозорный из Нашей Владычицы Ангельской.
– Кастильцы в Нашей Владычице! Кастильцы из Индии!
Сон сняло как рукой. Черт возьми! По волоску бы выдрать бороду этому мерзавцу дону Дуарте. Тоже нашелся пророк! Три шанса из ста… Вот тебе и три шанса… Прибегать, избегая… король не любит шутить…
– Сапоги! – заорал губернатор. – Где мои сапоги?
Не прошло и часа, как в губернаторском замке собрались все коменданты острова Санта-Мария.
Дон Жуан был в легком подпитии, а когда он находился в этом состоянии, на него порой нападало вдохновение. И сейчас он был на высоте положения. План поимки адмирала созрел в его чуть отуманенной голове.
– Сеньоры, – сказал он. – На наше счастье, генуэзец, видимо, не подозревает, что здесь, на Санта-Марии, его ждет ловушка. Кроме того, у него только один корабль и от силы человек тридцать матросов. У нас же около сотни людей, владеющих оружием. Но в бой вступать мы не будем. Действовать надо хитростью.
Губернатор в подробностях изложил свой замысел всей честной компании и, отпустив участников внезапного совещания, затворился с бочонком доброго коллареса в трапезной в ожидании первых донесений с поля боя.
Вечером 19 февраля у места стоянки «Ниньи» появились три островитянина. Они вызвали адмирала и попросили доставить их на борт. С «Ниньи» была послана шлюпка, и гости, поднявшись на палубу, вручили Колумбу от имени губернатора разные подарки. Они привезли живых кур и свежий хлеб и передали адмиралу письмо от дона Жуана.
Это было очень теплое, пожалуй, даже нежное письмо. Губернатор с восторгом вспоминал о своих былых встречах с адмиралом. Он клятвенно обещал Колумбу всяческую поддержку и писал, что только позднее время удерживает его от дружественного визита.
Колумб и прежде полагал, что ничто ему не угрожает на этом маленьком, заброшенном островке. Теперь же он окончательно уверился, что на Сайта-Марии его ждет великолепный прием. А поскольку запасы провианта на корабле почти иссякли, не грех было бы воспользоваться любезностью здешнего губернатора (откровенно говоря, адмирал так и не вспомнил, где и при каких обстоятельствах он встречался с доном Жуаном) и пополнить корабельную кладовую.
И кроме того, адмирал решил уладить, пользуясь таким благоприятным случаем, не только земные, но и небесные дела.
Как-никак, а в одну далеко не прекрасную ночь он дал обет на первой же земле со всей своей командой направиться в храм божий, и при этом в такой из храмов, который был бы посвящен Пресвятой Деве Марии.
А в Нашей Владычице Ангельской, на самой ее околице, стояла часовня богоматери. Таким образом, все условия для исполнения торжественного обета были налицо. До Кастилии от Санта-Марии путь не близкий, мало ли какие напасти могут обрушиться на старушку «Нинью». Так не лучше ли свято выполнить обет именно здесь, на Санта-Марии, и задобрить небесные силы, суровые и всемогущие.
Колумб открыл этот замысел своим гостям. Гости умилились богоугодному рвению адмирала и обещали известить о его намерении местного священника.
Попав на берег, они, однако, не заходя в часовню Богоматери, помчались к губернатору. План Колумба привел дона Жуана в восторг: еще бы – дичь сама шла в руки ловчего!
Утро 20 февраля выдалось тоскливое и хмурое. По небу не спеша ползли косматые тучи, и из них сеялся мелкий и нудный дождик. Моряки зябли даже в теплых куртках, а к Пресвятой Деве надо было идти в одних рубахах и босиком. При одной только мысли о предстоящей прогулке дрожь до костей пробирала бедных пилигримов, но обет есть обет. Попробуй только нарушить его, и сам не рад будешь: мало ли какие напасти ниспошлет на тебя Милосердная Владычица за такое вероломство…
И в девятом часу утра половина команды, пятнадцать человек, сошла на берег. Выстроившись гуськом, пилигримы направились к часовне.
Педро пристроился в хвост процессии и, хотя у него от стужи не попадал зуб на зуб, чувствовал он себя превосходно и гордо месил босыми пятками жидкую грязь.
Правда, вскоре пыл у Педро, да, пожалуй, и у всех прочих паломников поубавился. Уж очень далеко от корабельной стоянки был храм Пресвятой Девы, а дерзкий ветерок бесцеремонно заползал под рубашку, и ноги все больше коченели от холода.
Всему на свете бывает конец, и, слава богу, осталась позади грязная дорога в Нашу Владычицу. Через настежь открытые двери пилигримы вошли в часовню и преклонили колени на чертовски холодном каменном полу.
Тускло мерцали свечи, их скудное пламя отчаянно боролось за жизнь с сердитыми сквозняками. Порой, когда свечи разгорались чуть ярче, Педро – а он поместился у самого алтаря – видел на за-алтарной стене трехстворчатый образ: голубую Деву Марию и стайку ангелов, витающих над ее головой, охраняли суровые стражи – слева апостолы Филипп и Иаков, справа святые великомученики Косьма и Дамиан.
Старенький священник, то ли из-за холода, то ли по какой-то другой причине, служил мессу весьма неблаголепно. Он ужасно спешил и все время пугливо озирался по сторонам.
Кончив службу, он вытеснил из часовни бесштанных и босоногих пилигримов. Педро замешкался, разглядывая курчавые бороды Косьмы и Дамиана, и добрый пастырь наградил его за это довольно увесистой затрещиной.
В обратный путь пилигримы пустились легкой рысью. Но далеко они не прошли. Шагах в пятидесяти от часовни, на крутом повороте дороги, на них набросились вооруженные до зубов воины.
Богомольцев мгновенно взяли в плен и препроводили в темницу, причем Педро ни за что ни про что поставили под глазом изрядный синяк.
Сам дон Жуан да Каштаньейра руководил этой боевой операцией. Задумана она была превосходно. Участок дороги, на котором войско сеньора губернатора взяло в плен пилигримов, с палубы «Ниньи» не просматривался, и адмирал – по счастью, он остался на корабле – никак не мог понять, куда делись его люди и почему они так долго не возвращаются на борт.
До одиннадцати часов он ждал паломников, и, когда к этому времени они не вернулись, он очень обеспокоился. Мысль, что моряки задержаны губернатором, приходила ему в голову, но он все еще верил в добрые намерения дона Жуана и поэтому склонялся к другой версии: остров со всех сторон окружен был цепью рифов, и могло случиться, что лодка с паломниками на обратном пути наткнулась на какой-нибудь подводный камень.
Колумб велел поднять паруса и направил «Нинью» к тому месту, откуда рукой подать было до часовни.
Вскоре он заметил группу всадников. На его глазах они спешились, вошли в лодку и направились к кораблю.
Когда лодка подошла к самому борту «Ниньи», человек в воинских доспехах встал во весь рост и сказал:
– Я губернатор этого острова, и я требую именем моего короля, дона Жуана Второго, чтобы мне обеспечена была полнейшая неприкосновенность.
Это более чем странное требование крайне удивило адмирала. Он тут же заподозрил нечто недоброе, но заверил Каштаньейру, что на борту «Ниньи» губернатору ничего не угрожает.
Адмирал так поступил, желая завлечь губернатора на корабль, но дон Жуан предпочел остаться в своей лодке.
До сих пор у губернатора все шло отлично: как-никак, но половина команды «Ниньи» была уже взята в плен. У Колумба осталось не больше двадцати человек, и, конечно, не составляло труда овладеть его кораблем.
Но дон Жуан ни на секунду не мог забыть строгое предупреждение дона Дуарте Пашеко Перейры: избегать насильственных мер. Завет этот он уже нарушил в бескровной битве у часовни Богоматери.
Ну а как быть теперь?
Губернатору трудно было собраться с мыслями еще и потому, что Колумб, убедившись, что его пилигримы попали в плен, отбросил вежливые слова и резко потребовал, чтобы его людей немедленно возвратили на корабль. Дон Жуан всю жизнь страшно боялся высоких начальников, и мурашки пробежали по его телу, когда адмирал изменил тон и в его голосе прорезались стальные нотки.
Конечно, Колумб был адмиралом не португальским, а кастильским, но он так уверенно говорил о грамотах, данных ему королевой Изабеллой и королем Фердинандом, он так убедительно внушал дону Жуану, что его вероломные поступки навлекут на Португалию великие беды…
Нет, прибегать все же надо, избегая. И дон Жуан весьма нерешительно предложил Колумбу ввести «Нинью» в гавань, добавив, что действует он по велению короля Португалии.
Эта ссылка на королевский приказ смутила Колумба: кто знает, быть может, пока он ходил в Индию, Кастилия поссорилась с Португалией, и на суше, и на море сейчас идут жестокие сражения. Но в конце концов при всех обстоятельствах «Нинья», с ее пусть и не слишком грозными пушками, может за себя постоять.
А пока суд да дело, надо хорошенько осадить этого азорского петуха. И Колумб приказал свистать всех наверх.
На палубе тут же выстроились командиры и кормчие, матросы и юнги. На грот-мачте взвился штандарт королевы – флаг с гербами Кастилии и Леона: двумя зубчатыми башнями и двумя львами.
Адмирал стал лицом к штандарту ее высочества и громовым голосом воззвал к своим спутникам:
– Всех вас беру я в свидетели. Знайте, сегодня на этом острове совершено неслыханное злодеяние: вероломный здешний правитель Жуан да Каштаньейра, нарушив законы божеские и человеческие, силой захватил наших товарищей в час, когда они исполняли свой священный обет.
Пресвятой Девой, честь которой запятнана этим наглым тираном и святотатцем, я клянусь вызволить из неволи подданных ее высочества королевы. И если окажут мне противодействие и сопротивление, сил своих не пожалею, чтобы разорить этот остров. И да падет справедливый гнев ее высочества на страну, в которой совершаются подобные подлости.
Поднять паруса!
«Нинья» вздрогнула всем корпусом и медленно отвернула в открытое море. Лодка с губернатором и его подручными направилась к берегу.
Кошки скребли на губернаторском сердце, и дурные предчувствия томили его душу. Этот окаянный генуэзец нарушил все его планы. Хорошо было капитану Пашеко Перейре давать дурацкие советы, а каково пришлось бы этому чернобородому грубияну, окажись он в губернаторской шкуре. Иисус-Мария, да отвратит десница господня неминучие беды: с Кастилией мы в мире и ссориться с ней не собираемся. А ссора уже началась, и уж разумеется, всю вину за нее возложат на дона Жуана да Каштаньейру, нарушителя тайных велений короля…
Между тем Колумб, побывав на прежней стоянке у селения Нашей Владычицы Ангельской, повел затем «Нинью» на соседний остров Сан-Мигел. Там в безопасной гавани, достаточно удаленной от губернаторской резиденции, он два дня и две ночи готовился к бою. Чистились пушки (если только можно было так назвать жалкие бронзовые бомбарды), сушился порох, точились все ножи, не исключая и кухонных.
Губернатор же, совершенно трезвый и по этой причине злой, как свора собак, непрерывно совещался со своими военачальниками.
Положение сложилось тяжкое. Конечно, синица в руках лучше журавля в небе: пятнадцать кастильских пленников как-никак сидят на острове под замком. Но вряд ли эти люди нужны королю. Какой от них толк – ведь никто из них не знает дороги в эту проклятую Индию?
Адмирала же нынче голыми руками не возьмешь, да и как еще обернется для него, губернатора, такой захват. Пожалуй, лучше отпустить с миром пленников и сделать вид, что стычка у часовни и размолвка с адмиралом у борта «Ниньи» произошли по недоразумению.
Король, в том нет сомнения, в любом случае будет губернатором недоволен, но, ей-же-ей, не сносить губернатору головы, если кастильцы – а с них это станется – потребуют удовлетворения за оскорбление их драгоценного адмирала.
В пятницу 22 февраля Колумб, изготовившись к бою, ввел «Ниныо» в гавань Нашей Владычицы Ангельской. В момент, когда натянулся якорный канат и «Нинья» как вкопанная стала невдалеке от берега, на высоком утесе появился человек в черном плаще. Это был начальник дозора, и по прямому поручению губернатора он передал, что на корабль вскоре прибудет для переговоров особая депутация.
Действительно, не прошло и часа, как от берега отвалила большая лодка. Пятеро гребцов доставили на борт «Ниньи» двух священников и нотариуса. Было уже поздно, и адмирал не пожелал принять это посольство. Послы провели ночь на корабле.
Им строго-настрого приказано было держать языки за зубами, однако ночь выдалась холодной, и, чтобы согреться, послы распили два-три жбана испанского вина, сладкого и крепкого. И так уж получилось, что во время ужина они проговорились и сообщили кое-какие сведения о делах, которые никоим образом не подлежали оглашению. И между прочим, они сболтнули, что с Кастилией Португалия по-прежнему в мире, и наутро, в канун переговоров, адмирал уже знал: дерзкие поступки губернатора нельзя оправдать законами военного времени. Все козыри были теперь у адмирала.
Начались переговоры. Священники молчали, говорил один лишь нотариус, сухонький старичок с козлиной бородкой. Камзол на нем был явно с чужого плеча, сапоги просили каши. Держал он себя, однако, не без гонора, не к месту вставляя в свою речь латинские слова.
– Я, – сказал нотариус, – желаю удостовериться, действительно ли командир этой каравеллы состоит ео ipso (сам по себе) в звании адмирала и верно ли, что кастильская корона направила его в плавание для открытия новых земель.
Колумб предъявил ему все свои бумаги.
Нотариус долго мусолил их, вчитываясь в не слишком ему ясный текст. В кастильской грамоте он был не силен. Наконец он вернул адмиралу все его роскошные документы, скрепленные затейливыми подписями Изабеллы и Фердинанда.
– Сеньор адмирал, – проговорил он, – от лица губернатора этого острова я приношу вам excusatio (извинение). Произошло досадное недоразумение, ваш корабль сочтен был пиратским судном, ну, а теперь, когда…
– Довольно, – перебил адмирал, – передайте вашему губернатору, что он лжец и трус. Он отлично знал, что мой корабль не пиратский и что я не морской разбойник – тому порукой письмо, которое я получил от него три дня назад, когда только что вошел в эту гавань.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24