..
Генрих засмеялся.
— Двадцать лет назад я действительно уже был на этом свете.
— Но тот господин мог быть вашим отцом.
— Неужели!
— О, Господи! Во всей Наварре не найдешь трех лиц, похожих на него.
Молодой принц улыбался.
— А как звали того дворянина, друг мой?
— О, он был знатный вельможа!
Сказав это, кабатчик взглянул на правую руку принца и вздрогнул, затем он быстро встал и снял шапку.
— На вашей милости куртка из грубого сукна и сапоги как на простом дворянине, но это ничего не значит.
Принц с беспокойством взглянул на двух ландскнехтов.
Ландскнехты продолжали играть и углубились в свою партию.
По всей вероятности, кабатчик понял причину тревожного взгляда принца, потому что тотчас же снова надел шапку и сел.
Но он продолжал по-прежнему разговор на наречии, не понятном для немцев.
— Представьте себе, милостивый государь, у дворянина, о котором я вам только что рассказывал, было кольцо...
Принц снова вздрогнул и, сняв руку со стола, на котором она до сих пор лежала, быстро сунул ее в карман.
— И... это кольцо?
— Он показал его однажды мне и моему отцу. В тот день шел дождь и он сидел у нас в хижине. «Друзья мои,— сказал он,—видите ли это кольцо? Ну, так знайте, что я расстанусь с ним только тогда, когда буду умирать. Я передам его сыну, и моему сыну достаточно будет показать его любому из дворян Наварры или Гаскони, чтобы они узнали его».
— А как звали того дворянина? — спросил взволнованный принц.
— Его звали Антуан Бурбонский, милостивый государь мой.
И, говоря это, кабатчик снова встал и сказал шепотом:
— И он был отцом вашего высочества, потому что кольцо это у вас на пальце.
— Молчи, несчастный! — шепнул ему принц.— Ну, прекрасно, ты узнал меня... но молчи!
Кабатчик сел.
В это время к ним подошла хорошенькая беарнка. Кабатчик, желая показать, что он уважает желание принца сохранить свое инкогнито, сказал:
— Ну, земляк! Еще стаканчик кларета. За ваше здоровье.
— За твое,— возразил принц, чокаясь своим стаканом с кабатчиком.
«Клянусь честью,— подумал принц,— мне не везет, и если дело будет так продолжаться, то мое инкогнито не продержится и суток. Я не пошел в Лувр из боязни, чтобы меня там не узнали, и первый же беарнец узнал меня».
Пока принц рассуждал так про себя, Миетта ушла.
— Милостивый мой государь,— тихо сказал беарнец принцу,— знатный принц, как вы, не надевает куртки из грубого сукна и сапог из толстой кожи без достаточно веских политических причин, но будьте спокойны: так же верно, как меня зовут Маликаном и что я охотно дам отрубить себе голову за члена вашего дома, никто не узнает вашего инкогнито.
— И ты мне поклянешься в этом?
— Честное слово горца!
Генрих взглянул на беарнца, лицо последнего дышало такой честностью и прямотой, что он ни на минуту не усомнился в его словах.
В эту минуту ландскнехты встали из-за стола. Посмотрев на довольное лицо одного из них и вытянутое другого, сразу можно было определить, что первый из них выиграл у второго его последние деньги.
Выигравший бросил на стол деньги и сказал:
— Получите! — и вышел, презрительно посмотрев на принца.
— Каналья!— проворчал беарнец.
— Тс, — сказал принц, — они ушли, чему я очень рад. Мы можем поболтать.
— Миетта! — позвал кабатчик.
Молодая девушка подбежала.
— Поди-ка в мою комнату и приготовь мне постель, — приказал ей дядя.
Миетта скорчила недовольное лицо, как избалованная девчонка, в последний раз взглянула на красивого земляка и начала подниматься по лестнице, которая вела в верхний этаж. Кабатчик хотел было снова встать и снять шапку.
— Сиди, — остановил его принц. — Разве государь, мой отец, не разрешал тебе сидеть в его присутствии?
— О! Да, ваше высочество.
— Итак, сиди так же, как и при нем, и потолкуем. Давно ты содержишь этот кабак?
— Уже десять лет, принц.
— Ты издалека приехал?
— О! Это целая любовная история, принц. Я записался в солдаты, воевал во Фландрии и женился там. Покойная жена моя хотела, чтобы я остался на ее родине, а меня тянуло на мою. Тогда мы решили ликвидировать наши дела.
— Понимаю. И вы поселились здесь?
— Да, государь.
— Ну, Маликан, я предчувствую, что, так как ты в душе остался беарнцем... — начал принц.
— И преданным слугой вашего дома, государь, чем я горжусь!
— То ты можешь оказать мне услугу.
— О, если ваше высочество захочет, чтобы я умер за вас....
Генрих усмехнулся.
— А пока сообщи мне кое-что.
— Насчет чего?
— Насчет Лувра. Видишь ты когда-нибудь короля?
— Каждый день.
— Как он выглядит?
— Странный король... государь мой, говоря между нами. Лицо у него всегда суровое... больное и встревоженное...
Кабатчик понизил голос:
— Говорят, что он человек добрый, но... — Маликан остановился.
— Но? — переспросил его принц.
— Говорят также, что королева-мать заставляет его поступать жестоко... О, вот так женщина!
Маликан произнес эти слова, задрожав всем телом.
— А... его сестра? — спросил Генрих.
— Принцесса Маргарита?
— Да.
Прежде чем ответить, Маликан пристально посмотрел на молодого принца.
— Извините меня, ваше высочество, но король, ваш батюшка, всегда разрешал говорить мне откровенно.
— Говори, друг мой.
— Ну, так, государь, хотя я и простой, неученый человек, который едва умеет подписать свое имя и прочитать «Отче наш», но мне иногда приходят в голову странные мысли.
— А, — протянул Генрих, — тебе иногда приходят в голову мысли...
— Я угадываю иногда.
— В самом деле!
— И мне кажется, я угадал на этот раз, отчего ваше высочество прогуливается вокруг Лувра в простой одежде, как бедный дворянин.
— Ну, говори, что ты угадал?
— Ваше высочество желает увидеть принцессу Маргариту.
— Очень возможно.
— Не далее как третьего дня, — продолжал Маликан, — сюда приходил дворянин из наших мест, капитан гвардии, господин Пибрак, и беседовал с другим господином.
— О чем говорили они?
— В Лувре поговаривают о свадьбе Маргариты Валуа и принца Наваррского.
— А! Они говорили это?
— Да, государь.
— Вчера?
— Вчера, государь.
— И ты тотчас же вообразил, что...
— Я подумал, что ваше высочество пожелает, как это водится в нашей стране, прежде чем начать ухаживать за принцессой Маргаритой, посмотреть ее украдкой.
— Может быть, ты и верно угадал, — сказал принц,
засмеявшись.
Маликан нахмурил брови и красноречиво замолчал.
— Ну, разве я, по-твоему, поступил дурно? — спросил Генрих.
— Нет, государь.
— Нужно посмотреть, прежде чем взять.
— Я думаю то же самое.
— И если принцесса Маргарита некрасива...
— О, нет, она прекрасна, — возразил Маликан.
— Красива?
— Как ангел.
— Гм, — заметил принц, — в таком случае королева, моя матушка, недурно сделала, предназначив ее мне в жены.
— Я другого мнения,— откровенно сказал кабатчик.
— Гм! А почему?
Маликан смутился было на минуту, но тотчас продолжал:
— Не все то золото, что блестит. Нравится не все то, что прекрасно.
— Как? — переспросил его принц.
Маликан молчал.
— Слушай, дружище, — сказал принц, — объяснись яснее.
— Вы приказываете, государь?
— Черт возьми!
— Ну, так, видите ли: в Беарне у нас народ бедный, но честный. Покойный государь ваш батюшка говорил, что лучше быть угольщиком и жить в хижине, чем ходить в шелку и бархате, но спать под чужой кровлей.
— Отец мой говорил правду, Маликан.
— Король Наваррский, — продолжал беарнец, — царствует в маленьком королевстве, и в сравнении с ним король Франции большой вельможа, но...
— Что же?
— И я знаю, — продолжал Маликан, не обращая внимания на вопрос принца, — что принцесса из французского королевского дома соблазнительная невеста для короля Наваррского, но...
— Да говори же яснее, чудак.
— Но дочери из французского королевского дома так же, как и дочери простых граждан...
— Что же?
— ...заставляют говорить о себе.
Генрих Наваррский нахмурил слегка брови.
— Ого! Дружище, ты сказал немного, но...
— Простите, государь, покойный отец ваш любил нашу откровенность.
— Ну, так говори же...
— Принцесса Маргарита, видите ли, — начал Маликан, понемногу становясь смелее, — прекрасная принцесса, которая всегда бывает чрезвычайно довольна, когда слышит похвалу своей красоте.
— Ты думаешь?
— И если бы вашему высочеству представился случай поехать в Нанси...
— К моему двоюродному брату Генриху Французскому?
— Именно.
— Ну, так что же?
— То герцог Генрих мог бы многое сообщить вам о принцессе Маргарите.
— Маликан, — прервал его принц, — ты верный слуга, и я, быть может, воспользуюсь твоими советами. Но в данное время я должен повиноваться приказанию королевы, моей матери, которая хочет узнать мое мнение о принцессе Маргарите. Посмотрим.
Едва успел Генрих сказать это, как вошел Ноэ.
— Тс, — сказал Генрих, взглянув на Маликана.
Последний, как ни в чем не бывало, поклонился Ноэ, как и вообще всем посетителям, и крикнул свою племянницу:
— Эй, Миетта, пойди сюда!
Миетта вошла.
— Подай этому господину, что он прикажет, — сказал Маликан, по-видимому, не понявший, что Ноэ зашел за принцем.
Но Генрих подал ему руку.
Тогда Маликан, как человек скромный, отошел и начал приводить в порядок свои бутылки и кружки.
— Что прикажете подать, сударь? — спросила Миетта.
— Ничего, милое дитя.
Миетта сделала недовольную гримаску и ушла.
— Де Пибрак ожидает вас, Генрих, — сказал Ноэ.
— А! Он ждет меня... Где ты его видел?
— В караульне швейцарцев. Я притворился, что вхожу в Лувр как в свой собственный дом. Какой-то швейцарец преградил мне путь алебардой и сказал: «Вход воспрещен!» — «Неужели! — ответил я ему. — Даже и человеку, который знаком с господином де Пибраком?» Едва только я выговорил это имя, как из караульни вышел какой-то человек и спросил:
«Кто это говорит обо мне?»
Это был господин де Пибрак.
«Я», — был ответ.
Он посмотрел на меня с улыбкой и сказал:
«Я не имею чести вас знать, но, судя по вашему выговору, я вижу, что вы приехали из Гаскони или Беарна, чтобы просить моего покровительства».
Он взял меня под руку и ввел во двор Лувра.
— Ну, и что же дальше? — спросил Генрих.
— Там я передал ему письмо королевы Наваррской. Взглянув на него, он вздрогнул, затем прочитал его, и я видел, что оно его сильно взволновало. Наконец он сказал мне:
«Где же принц? Где он?»
«Тс,— остановил я его,— я сейчас приведу его к вам».
Де Пибрак увидел в эту минуту пажа, который обучал сокола в углу двора, и сделал ему знак. Паж подбежал.
«Видишь ты этого господина?» — спросил он его.
Паж посмотрел на меня.
«Этот господин — мой родственник, уроженец моей родины, Гаскони. Он пойдет сейчас за одним из своих друзей, и ты их обоих приведешь ко мне».
«Слушаю, сударь», — ответил паж.
Тогда господин де Пибрак наклонился к самому моему уху и сказал:
«Идите и приведите скорее принца; мне кажется, что мне удастся показать ему сейчас же принцессу Маргариту».
При этих словах Генрих Наваррский вздрогнул и встал с места.
— Доброй ночи, земляк! — крикнул он Маликану и бросил на стол талер.
Маликан поклонился.
— Доброй ночи, малютка, — прибавил принц, фамильярно взяв за подбородок хорошенькую беарнку, — до свидания, мы еще увидимся.
Он вышел под руку с Ноэ.
Лувр был в двух шагах.
Паж ожидал Ноэ и его товарища у двери. Он с презрением посмотрел на одежду из грубого сукна и толстые сапоги принца, но так как молодые люди были земляками господина де Пибрака, а господин де Пибрак знатный вельможа в Лувре — то паж был предупредителен и вежлив.
— Пожалуйте, господа, — сказал он им.
Этот паж был прелестный пятнадцатилетний мальчик, беленький и румяный, как девушка. Он был восхитителен в своем пунцовом кафтанчике и голубых штанах, в воротнике из тонких кружев, желтых перчатках из буйволовой кожи и в гордо надвинутом на левое ухо токе с белым пером.
— Как вас зовут, мой милый?
— Рауль, к вашим услугам, господа,—ответил, кланяясь, паж.
Он провел их через двор на парадную лестницу и затем через несколько зал, в которых была толпа дворян и солдат.
— Черт побери! — пробормотал принц, — королева, моя мать, живет далеко не так роскошно и не имеет стольких телохранителей. Пожалуй, во всем городе Нераке не поместится эта толпа воинов, помещающаяся в трех залах Лувра.
Паж остановился перед закрытой дверью и сказал:
— Это частная квартира господина де Пибрака, капитана гвардии.
«Гм, — подумал принц, — старик де Пибрак, отец этого, живет в лачуге, из которой его вельможный сын не захотел бы сделать и конюшни».
Паж отворил дверь, приподнял портьеру, и принц вошел.
IX
Де Пибрак был человек лет сорока пяти, высокий, худощавый, с покатым лбом, тонким носом и маленькими живыми глазками; он олицетворял собою тип гасконского дворянчика, который составил себе состояние хвастовством и храбростью.
Де Пибрак родился под сгнившей кровлей старого замка, который дрожал под напором ветра и был окружен каменистыми землями.
Когда ему минуло двадцать лет, отец дал ему старую лошадь, заржавленную рапиру, кожаный мешок с пятьюдесятью пистолями и сказал:
— Дворянин из мелкопоместной семьи должен сделаться своим собственным предком.
Де Пибрак прекрасно уразумел этот мудрый совет, и так как он знал, что никто не пророк в своем отечестве, то и отправился в Париж.
В то время умер король Генрих II, оставив корону Франциску II, своему сыну.
У де Пибрака в Париже был дядя, служивший на охотничьем дворе. Де Пибрак был охотник и, кроме того, превосходно умел обучать кречетов.
Дядя был гасконец, так же, как и племянник. Он знал, что никто не говорит о себе лучше, чем сам, и так как он был уже стар и ничего уже не ждал от жизни, то, не имея более возможности говорить о себе, он начал говорить о своем племяннике, расхваливал, с какой ловкостью он дрессирует ищейку и воспитывает сокола.
Слухи дошли до юного короля.
Когда Франциск II охотился в Сен-Жермене за зайцами, собаки потеряли след.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26