И я требую – нет, настаиваю, – чтобы мне позволили без всяких ограничений принимать свои решения по всем вопросам, включая выбор супруга. Я не намерена больше терпеть никакого насилия или запугивания, а в противном случае буду вынуждена рассказать публично о неудовлетворительном обращении со мной в этом доме, о тирании».
Элинор показалось, что голос Себастьяна немного дрожал, когда он зачитывал эту часть декларации, но она сама так нервничала, что могла и ошибиться. Во всяком случае, он продолжил чтение, даже не помедлив.
«Вследствие этого я тем самым освобождаю своих братьев: Себастьяна, герцога Мельбурна, лорда Шарлеманя Гриффина и лорда Закери Гриффина – от всякой ответственности за мою жизнь, а в случае возникновения каких-либо нежелательных обстоятельств объясню любому, кому потребуется, что остальные члены семейства Гриффин ни в коей мере не отвечают за мои действия». Затем идет подпись и дата: 23 мая 1811 года.
Какое-то время все молчали. По общему тону Мельбурна Элинор не могла бы сказать, зачитывает ли он список белья, которое отдает в стирку, или объявление войны Франции. Братьев было проще понять, хотя это ее сейчас не радовало. Закери, который все-таки ближе к ней по возрасту и темпераменту, казался ошеломленным, тогда как Шей стиснул зубы, с трудом сдерживая гнев. Ну что ж, она бросила им перчатку. Теперь вопрос состоял в том, кто ее поднимет первым.
Наконец темно-серые глаза Себастьяна остановились на ней.
– Тирания? – медленно произнес он таким тоном, что она вздрогнула.
– Я называю тиранией, когда ты отказываешься выслушать мою версию какого-нибудь события или когда ты не принимаешь во внимание мои чувства и пожелания и делаешь заявления, которые лишают меня всякой надежды на счастье. – Она наклонилась вперед. Везувий начал извергаться… Берегись, Помпея! – А как бы вы это назвали, ваша светлость?
– Мы все старше тебя, – сказал Шей. – И наша обязанность, наш долг руководить тобой…
– Полагаю, что в дополнение к своей абсолютной свободе тебе по-прежнему потребуется выплата ежемесячного пособия на карманные расходы? – прервал его герцог, как будто в комнате, кроме него и Элинор, больше никого не было.
«А вот и угрозы начались».
– Но я не ухожу от реальности, – сказала она. – И не перехожу в какой-то мир фантазии. Я просто буду сама принимать решения. У меня нет намерения, отдаляться от своей семьи. – Она знала, что это будет самый трудный вопрос, и часами обдумывала ответ на него. – Я настаиваю на том, чтобы мне позволили делать выбор самостоятельно, без всякого вмешательства с вашей стороны.
– Вмешательства? – начал было Шей.
– Согласен, – заявил Себастьян. Шарлемань захлопнул рот.
– Что? – пробормотал он, краснея. – Не может быть, чтобы ты говорил это серьезно, Мельбурн.
– Я говорю совершенно серьезно, – сказал герцог, засовывая ее декларацию в карман. – Я предоставляю тебе независимость, но при одном условии.
Ха. Она чувствовала, что здесь есть какой-то подвох.
– Это, при каком же?
– Я категорически против обсуждения твоей «декларации» на публике. И не позволю тебе публично жаловаться на свою печальную судьбу в этом доме. Если же ты сделаешь это, тебе не удастся уберечь семью от позора. Поэтому, если скандал, связанный с тобой, станет достоянием широкой публики, это соглашение перестанет существовать.
Элинор не стала долго раздумывать. По правде, говоря, она боялась, что он имеет в виду что-нибудь более гнусное.
– Согласна, – сказала она.
– Я еще не закончил. Мало того, что перестанет существовать соглашение, но после того, как я улажу неприятности, возникшие по твоей вине, ты согласишься выйти замуж за джентльмена, которого я выберу…
– Что-о?
– Без промедления и всяких протестов, – сказал Себастьян и позвонил в колокольчик, стоявший возле его локтя. Сразу же вновь появились лакеи и начали подавать на стол. – Неужели ты думала, что все обойдется без последствий? – спросил он все тем же ровным тоном.
– Да как ты смеешь? – возмутилась она, представив себе вереницу скучных женихов.
– Я, кажется, тиран, – сказал он в ответ. – Свобода имеет свою цену. Если хочешь поиграть в эту игру, будь готова платить. Ну, как, договорились?
Если она откажется, он при каждом удобном случае будет использовать ее декларацию и ее трусость против нее. И он, наверное, заставит ее выйти замуж за первого попавшегося нудного мужчину для того лишь, чтобы доказать свою правоту. Элинор тяжело вздохнула. Самое трудное было продолжать бой, когда его исход уже предопределен. Но она была Гриффин, а следовательно, никогда не нарушит традиции своей семьи. Какой бы ни был ее избранник, он должен быть хотя бы в какой-то степени приемлемым для Мельбурна. Но самым важным оставалось – примет ли решение о замужестве она сама или это сделают за нее.
Она, по крайней мере, попыталась открыть эту дверь. Стоило шагнуть за порог – и она могла получить глоток свободы и принять участие в решении своей дальнейшей судьбы.
– Договорились, – медленно произнесла она.
– Я не согласен, – проворчал Шей. – Это смешно, Мельбурн.
Помолчав, как будто он забыл о присутствии братьев, герцог взглянул в их сторону.
– Мы с Элинор заключили соглашение. И вы будете соблюдать его условия. Ясно?
На мгновение показалось, что Шея хватит удар, но потом ее средний брат, проворчав что-то сдавленным голосом, кивнул. Закери последовал его примеру.
Был уже час пополудни, когда Валентин с трудом приподнялся и сел в постели среди пуховых подушек и шелковых простыней. Ссора в семействе Гриффин и впрямь помешала ему вчера присутствовать на приватном изысканном ленче, в результате чего он случайно встретился с лордом Уиттоном и Питером Верней и отправился в «Уайтс». Пятнадцать часов спустя, став богаче примерно на тысячу фунтов, он вернулся домой и лег спать уже после восхода солнца.
– Мэтьюз! – гаркнул он, одной рукой сбросив простыни и потянувшись за брюками, а другой, схватившись за голову, готовую взорваться от боли.
Дверь его спальни открылась так быстро, что могло показаться, будто его слуга стоял, прислонившись к ней.
– Да, милорд. Прикажете подавать завтрак?
– Нет. Дай мне свежую сорочку.
Слуга с готовностью кивнул и нырнул в ближайшую гардеробную.
– Вы должны поесть что-нибудь, – послышался оттуда его приглушенный голос.
– Я пообедаю в «Сосайети». А теперь принеси мне сорочку.
– Вот она, милорд.
Надев сорочку, Валентин сел за туалетный стол, чтобы побриться, а Мэтьюз, выложив темно-серый сюртук и кремовый жилет, раздвинул тяжелые темные шторы.
– Отлично, Мэтьюз, – похвалил Валентин слугу за одежду и поднес бритву к подбородку. – Есть какие-нибудь новости?
– Экономку лорда и леди Арторп весьма неожиданно перевели в поместье в Суссексе.
– Вот как? Надеюсь, новорожденный не унаследует нос Арторпа.
– Мы все на это надеемся, милорд. И, поскольку вы обычно этим интересуетесь, я узнал, что леди Арторп и граф в данное время не разговаривают друг с другом.
Валентин скорчил гримасу.
– Готов поклясться, что Мэри Арторп не мылась с прошлого Рождества. Я предпочитаю менее пахучих партнерш по постели. Что-нибудь еще?
– О да. Мистер Питер Верней закрыл восточное крыло Бернси-Хауса и уволил почти половину обслуживающего персонала.
– Это объясняет, почему этот придурок вчера вечером никак не хотел уходить из-за карточного стола. Возможно, я выиграл его последние двадцать фунтов.
– Ему следовало быть осмотрительнее и не пытаться обыграть вас, милорд.
– Да, это верно.
Это объясняло, почему Верней чрезмерно много пил и почему у него самого так сильно болит голова, но не объясняло, почему сей, обычно весьма практичный джентльмен решил проиграть в карты сумму, составлявшую стоимость того, что осталось от его поместья. Валентин пожал плечами. Избави его Господь дойти до такого состояния. Если бы, при прочих равных условиях, не удалось вооруженное ограбление, то пуля в лоб казалась ему более эффективным и менее мучительным выходом из положения, чем способ, который выбрал для себя Верней.
Выбросив из головы его проблемы Валентин, закончил свои утренние – то бишь дневные – омовения и приказал седлать Яго. Крупный гнедой жеребец привык к нерегулярному времени прогулок. Пустив коня рысью, Валентин направился в клуб «Сосайети».
Он ехал вдоль Бонд-стрит, раскланиваясь со знакомыми, ходившими по магазинам. Его внимание привлекло что-то яркое, промелькнувшее в одном из менее многолюдных переулков, выходивших на Бонд-стрит. Приглядевшись, он остановил Яго.
– Леди Элинор?
Элинор, выходившая из дверей маленького магазина одежды, замерла на месте. Узнав его, она заметно расслабилась.
– Деверилл. Слава Богу.
– Могу поклясться, что Бог и я впервые упомянуты на одном дыхании, – сказал он, направляя Яго поближе к ней. Он взглянул на боковую дверь лавки, из которой только что появилась леди Элинор, и на ткань цвета бургундского вина, наполовину прикрытую свернутой шалью. – Были у мадам Констанцы? – пробормотал он, удивленно приподняв бровь.
Нежные розовые щечки зарделись от смущения.
– Мне потребовалось несколько новых платьев. Валентин кивнул, решив не говорить ей о том, что самые известные – и самые экстравагантные – лондонские актрисы одеваются у мадам Констанцы. Судя по тому, как Элинор покраснела, она уже знала об этом.
– Уверен, что платья будут потрясающие.
Он хотел, было попрощаться, но она подошла к нему и, взявшись рукой за носок его ботфорта, попросила:
– Не говорите об этом никому, Деверилл. Я хочу, чтобы это был сюрприз.
Деверилл, не удержавшись, усмехнулся.
– Не беспокойтесь. Я, конечно, любитель подразнить гусей, но вам это, кажется, не совсем по нраву.
Она побледнела.
– Это не по нраву моим братьям. Я сомневаюсь, что кто-нибудь знает мой характер. Пока.
Это звучало интригующе. Но тут у него заурчало в желудке, напомнив, что он не ел уже двенадцать часов.
– В таком случае мне хотелось бы присутствовать, когда тайна будет представлена на всеобщее обозрение.
– Вы сегодня будете на суаре у Бекуитов? – Да.
– Значит, желание ваше исполнится.
Ее губки тронула таинственная улыбка, глаза вспыхнули неописуемым волнением. Валентин понял, что совершенно неприлично таращится на нее, и с трудом отвел взгляд. Он познакомился с Элинор, когда ей, было, пять лет, и она подпадала под четко определенную категорию неприкасаемых особ женского пола, к которой принадлежали монахини, бабушки, очень некрасивые девицы, а также родственницы близких друзей. Она была младшей сестрой его хорошего друга и поэтому скорее не женщиной, а… маленькой подружкой. Правда, теперь прекрасные серые глаза этой подружки светились кокетливой улыбкой.
Валентин смущенно кашлянул.
– Значит, увидимся.
Она улыбнулась еще шире.
– Конечно, если что-нибудь не задержит вас в другом месте.
– Клянусь, что в этот раз я приду вовремя.
Глава 3
– Миледи, вы уверены, что желаете надеть именно это платье нынче вечером?
Элинор сделала вид, что не обращает внимания ни на осторожно сформулированное высказывание Хелен, ни на то, что ее служанка в страхе ломает себе руки. Она, конечно, знала, на какой риск идет, но сегодня у нее была определенная цель. Это была проверка и твердости ее намерений, и готовности ее братьев выполнять условия соглашения.
– Да, уверена, – сказала она в ответ, разглядывая в зеркале свое отражение в полный рост. Шелк цвета бургундского, прошитый золотой нитью, красиво сочетался с ее темными волосами и серыми глазами, а обтягивающий лиф подчеркивал все достоинства фигуры. Юбка, обрисовывавшая бедра и ниспадавшая красивыми фалдами, была отделана поблескивающими бусинами того же цвета.
– Но ваши братья, миледи… Что, если они…
– Не одобрят? Я в этом уверена. Ведь это не власяница и не одеяние монахини. – Она улыбнулась своему отражению, с удивлением увидев в зеркале возбужденную соблазнительную женщину, лукаво улыбнувшуюся ей в ответ. – Мне безразлично, что они могут подумать.
– Правда?
– Правда. Все части тела, которым положено быть прикрытыми, прикрыты. Возможно, меньшим количеством ткани, чем обычно, но ведь и другие, абсолютно респектабельные женщины одеваются в этом стиле. Их не очень много, но они есть. А теперь помоги мне надеть накидку, пожалуйста.
– Вы отчаянная молодая леди.
– Возможно. Но дурочка.
Серая накидка, закрывавшая все, кроме самого низа подола платья, была нужна для ее эффектного появления – по крайней мере, так она себе говорила. Ее братья и гости, приглашенные на суаре к Бекуитам, увидят ее одновременно. К тому времени, когда она предстанет перед всеми в своем новом платье, у Мельбурна уже не останется времени, чтобы как-то повлиять на ситуацию.
Накидка отлично выполнила свое предназначение, и, когда она спустилась в вестибюль, единственным, на что братья глядели с подозрением, были ее волосы, ниспадающие по плечам темно-каштановыми, волнистыми прядями, которые Хелен украсила лентами цвета бургундского.
Однако взгляд Мельбурна остановился на ее лице.
– Запомни то, что я говорил о скандале, Элинор, – напомнил он, надевая пальто с пелериной.
– А я и не собираюсь его устраивать, – ответила она в ответ и шагнула за порог двери, которую придерживал Стэнтон.
– Очень на это надеюсь, – сказал герцог, выходя следом за ней и помогая сесть в карету.
– Надо было что-нибудь выпить перед отъездом, – заметил Закери, взбираясь в карету следом за ней. – Будь осторожна, Нелл, хорошо?
Она разгладила перчатки.
– Нет, Закери, я не делаю ничего неприличного, поэтому не собираюсь быть осторожной.
– Значит, этот эксперимент очень быстро закончится, – добавил Шарлемань, – и ты можешь забыть болтовню о том, что сама найдешь себе мужа.
Элинор всем сердцем надеялась, что Шей ошибается.
– На твоем месте я не стала бы держать пари против меня, – заявила она, надеясь, что ее слова звучат твердо, хотя особой уверенности не чувствовала.
Бекуит-Хаус находился всего в пяти кварталах от их дома, но ей показалось, что они едут целую вечность.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38