Генри почти вбежал в залу, не сняв шпор и плаща, его взгляд нетерпеливо метался по всем углам, ища Розамунду. Он, похоже, был очень удивлен, что она не вышла к дверям.
Набрав в легкие побольше воздуху, она вышла из-за колонны и чинным шагом двинулась ему навстречу. У нее было такое чувство, что она приближается к месту собственной казни. Она нарядилась в блестящее шелковое платье и накидку, отделанную беличьим мехом. В этом роскошном платье и в сверкающем венце, надетом на легкую вуаль, она выглядела как истинная принцесса. Горькая улыбка дрогнула в уголках ее губ, когда она услышала восхищенный возглас Генри. Да, она надела для него свой новый праздничный наряд, но в теперешнем ее настроении он был ей ничем не милее, чем платье из какой-нибудь грубой холстины.
— Розамунда, любовь моя! Ты похожа на сказочное видение! Если б я знал, какой ты припасла для меня подарок, вернулся бы раньше, чтобы успеть тобой налюбоваться! — Он протянул к ней руки.
Скользнув в его объятия, она еле сдержала слезы, а сердце ее болезненно сжалось. Почему нельзя так сделать, чтобы все стало как прежде, до визита леди Бланш? Почему счастье было таким коротким? Поцелуй его был горячим и страстным. Его нетерпение напоминало ей, что близки горькие минуты уединения.
— Добро пожаловать домой, супруг, — сказала она тусклым голосом.
Генри сразу почувствовал что-то неладное — по тому, как напряглось ее тело. Он, прищурившись, вгляделся в ее грустное лицо и увидел незнакомые скорбные складочки у рта.
— Что-то случилось? Что с тобой? — спросил он, придержав ее за руку, когда она хотела отойти. — Скажи!
Нет, она не может больше ждать… посмотрев на него страдающим взглядом, она вырвалась и поспешила к лестнице, чтобы поскорее укрыться в излюбленной своей комнате со светлым окном и с весело потрескивающим очагом.
Когда Генри нагнал ее и схватил за руку, Розамунда, понизив голос, коротко сказала:
— Нам нужно кое о чем поговорить.
— А ты не могла бы подождать, когда я вымоюсь и переоденусь? Сегодня нам пришлось очень много ездить верхом.
— То, что я хочу тебе сказать, не займет много времени, — резко сказала она.
— Ну хорошо.
Генри махнул своим гвардейцам, отпуская их. Кто-то пошел распрягать лошадей, остальные, устало опустившись за низенькие столики, стали ждать ужина. Генри с тяжелым сердцем двинулся следом за Розамундой, пытаясь понять, отчего она сама не своя. Обычно эта самая светлая и теплая комната была такой уютной, но сейчас ему показалось, что тут промозгло, как в склепе, хотя пылал камин и в шандалах были зажжены все свечки. Холод, которым веяло от Розамунды, казалось, одолел все тепло. Генри плотно прикрыл дверь и остановился в ожидании.
Розамунда подошла к окну и стала всматриваться в ночную черноту, кое-где светились тусклые огоньки — факелы во дворике и в руке часового, медленно прохаживавшегося по верху зубчатой стены. Но и в небе, и в далеких полях в вересковых низинах царили уныние и мгла, такие же, как в ее сердце.
— Ну, выкладывай свою неотложную новость, — нетерпеливо сказал Генри.
Розамунда вздрогнула, будто удивленная его присутствием. А она действительно забыла, что он здесь, увлеченная своими грустными думками. Розамунда услышала, как он, позвякивая шпорами, тоже подходит к окну. Он даже не прикоснулся к ней, но все равно она мгновенно почувствовала тепло его тела, такого близкого и… такого далекого. Ах как бы она была счастлива укрыться в его объятиях, почувствовать его близость! Если б можно было вернуть сегодняшнее утро!.. Но Розамунда знала, что прежнему меж ними не бывать.
Розамунда несколько раз сглотнула, пытаясь одолеть внезапную сухость в горле, и посмотрела на Генри. Брови его были угрюмо сдвинуты, подбородок настороженно вздернут. Он, конечно, не ведал, о чем пойдет речь, по явно готовился к самому худшему.
— Сегодня, когда ты уехал, ко мне пожаловали гости.
— Ну, — торопил ее он, — кто именно?
— Леди Бланш Помрой.
Генри только вздохнул, мысленно ругаясь самыми страшными ругательствами, вслух же только сказал:
— Вот чертовка. Говорил же я ей! Розамунда, мне очень жаль, что она посмела так тебя расстроить.
— Она просто хотела представить мне своих детей.
Эта новость окончательно вывела Генри из себя. Он замер, потом, преодолев первое потрясение, метнулся к Розамунде и хотел ее обнять. Но она отшатнулась от него.
— Твоих детей, Генри.
— Розамунда, я хотел все тебе рассказать. Но все не было подходящей минуты.
— Не было подходящей минуты?! — Розамунда стиснула кулаки от охватившей ее ярости. — И когда же она у тебя найдется? Когда твой сын будет достаточно взрослым, чтобы драться на очередной войне? Ты всегда твердил, что тебе нужен наследник. А кто же тогда, по-твоему, он?
— Во всяком случае, не мой наследник.
— Но ведь он твой сын.
Крепко стиснув зубы, он обреченно кивнул и со вздохом выдавил:
— Да, мой.
— Ну и почему же ты не считаешь его своим наследником?
— Потому что у леди Бланш есть муж. И по закону этот мальчик его наследник, а не мой.
— Так у нее есть муж?! — воскликнула ошеломленная Розамунда. — Тогда как же он позволяет этой шлюхе с тобой распутничать?
Генри даже вздрогнул, услышав из уст Розамунды такие непристойности. Потом в волнении заметался по комнате.
— Ее мужа держат в заточении, в какой-то забытой Богом дыре. Одни говорят, это где-то во Франции, другие — в Святой Земле. Я понятия не имею, куда его занесло, и меня это мало волнует. И еще: прошу тебя не называть Бланш шлюхой. Ты ведь и раньше слышала сплетни о моей любовнице из Эндерли. Так что это для тебя не новость.
— Не новость! И то что она явилась сюда с двумя точными копиями вашей светлости — это тоже не новость?
— Признаю. Я виноват, что не рассказал о них. Я вовсе не хотел тебя обманывать, просто боялся огорчить.
— Почему же ты не боялся меня огорчить, когда распутничал с нею?
— Я знал Бланш много лет, задолго до того, как ее Уолтера забрали в плен. Он взял у меня внаем земли в Норткоте. В какой-то из кампаний мы даже вместе сражались. Радость моя, пойми, я сошелся с Бланш до того, как встретил тебя, а потом была только ты.
— Неужели? А что ты скажешь по поводу ребенка, которого она скинула как раз на Рождество? — Голос Розамунды дрожал от возмущения.
— О чем ты говоришь? Какой ребенок?
— Тот самый, которого она прижила от тебя, но не смогла выносить.
— Скинула на Рождество? Да она же лжет! Самым бессовестным образом! Я понятия не имею, с кем она прижила этого ребенка. Я тут совершенно ни при чем.
— Она утверждала, что ты до сих пор к ней наведываешься.
Он холодно взглянул в ее пылающее праведным гневом лицо:
— И кому же ты веришь — ей или мне?
— Ах, Генри, — простонала Розамунда, уязвленная его сомнением и отчаянно пытаясь унять бьющую ее дрожь. — Я очень хочу тебе верить.
— Очень? Оно и видно… и поэтому смеешь тыкать мне в нос выдумки этой суки.
— Но она говорила, что ты мне наврал, будто покончил с нею.
— Раз я сказал, что покончил, значит, так оно и есть. Мне нечего добавить. Кроме того, что ты — моя желанная. И никто более.
— Однако в нашу свадебную ночь ты именно к ней уехал, бросил меня одну.
— О Господи! Розамунда, со всем этим покончено год назад. Да, уехал. И еще потом ездил.
— Я так и знала! — выкрикнула она и торопливо зажала рот рукой, чтобы удержать так и рвавшиеся с языка слова… слова, пропитанные ядом злобы.
Генри схватил ее за руку и резко повернул к себе:
— Погоди, Розамунда. Хотя бы выслушай меня. Я был у нее дважды. В то лютое время, когда пытался вырвать из своей души любовь к тебе.
— Ты спал с ней? — прошептала Розамунда, тихо плача, — Ты ее любишь?
— Нет, никогда не любил. Бланш нужна была мне, чтобы утолить потребность в женщине. Потому я сразу почувствовал: с тобой все другое… Я не смог тебя забыть, потому что полюбил тебя… и телом, и душой.
Ей так хотелось верить ему. Сквозь пелену слез она видела, какое сердитое у него лицо… Мужчины так легко обманывают… клянутся в искренности и через минуту забывают про свои клятвы.
— Откуда мне знать, что ты меня не обманываешь? — пролепетала она, размазывая по щекам слезы.
Он сверкнул глазами и стиснул от досады кулак:
— Неоткуда. Всемилостивый Господь, ежели ты до того придурковата, что веришь этой лживой суке, пеняй на себя.
— Грешно тебе, Генри! И не смей называть меня дурой! И цепляться к словам… Ты обманул меня. Я бы и рада-радехонька тебе поверить… Но… муж у нее в плену, земли никакой нет, — стало быть, кто-то ее содержит? И сдается мне, что этот кто-то — ты. Или ты и впрямь считаешь меня совсем дурочкой?
Он посмотрел на нее тяжелым взглядом и отвернулся:
— Куда ж мне теперь от этого деться… А содержать собственных детей — мой долг.
— Тогда втолкуй ты мне, пожалуйста, почему ты так мечтаешь о наследнике? Женись на своей давней знакомой, и это наладится само собой — он у тебя уже есть.
— Говорил же я тебе: у нее есть муж. И пока он жив, она не может выйти за другого, — сказал Генри, вороша кочергой головни, — в очаге сразу взвился целый огненный столб.
— И только поэтому ты на ней не женился?
— Не только. Я никогда не собирался на ней жениться, хотя она с удовольствием прибрала бы меня к рукам, да бедняга Уолтер ее подвел, пропал без вести.
— Стало быть, не собирался. Невыгодная она жена? Никакого от нее прибытка. Ни свежего войска, ни новых земель…
— Ах вот ты о чем…
— Да, я о том. Да простит меня Господь! У вас ведь был уговор с де Джиром, ты так хотел заполучить его земли, — пробормотала она, чувствуя, что еще немного — и она расхохочется, до того нелепыми показались ей вдруг эти дворяне, до того жалкими — донимают и себя и окружающих всякими глупостями, пыжатся…
— Розамунда, Христом Богом молю, уймись… хватит меня терзать, нечем тебе что ли заняться? Да, так уж устроена жизнь, ты как будто только вчера родилась. Но нам с тобой повезло, как везет немногим. Брак по расчету превратился в брак по любви. А вот тебе и вся правда — до нашей встречи у меня была любовница, которая родила мне двоих детей.
Розамунда опять открыла рот, чтобы что-то сказать, но он жестом остановил ее:
— В моем окружении такое случается сплошь и рядом. Если бы я не знался с женщинами, пошли бы сплетни о том, что я предпочитаю мальчиков. Такие причуды тебе понравились бы еще меньше, чем какая-то там любовница, причем в прошлом.
— Прошлое твое, а расплачиваться за него почему-то должна я. Эти крошки не идут у меня из головы.
— Послушай, что я тебе скажу. Если Уолтер так и не объявится, мы возьмем их в услужение к себе в замок — как только они подрастут.
— Ни за что! Как ты можешь такое говорить!
— Очень просто, дорогая женушка. Так все делают. Насчет девочки я еще не решил, а уж мальчика точно заберу.
— И объявишь его своим наследником?
— Нет, ведь он по рождению все равно останется незаконным, даже если я признаю его своим сыном. Будет служить у меня в гвардии или писарем — это уж что ему будет по нраву и на что хватит талантов.
— Ну а наши с тобой дети?
— Они и станут моими наследниками. Я объясню им, кто этот юноша, они меня поймут. Дело, как говорится, житейское. Многие знатные лорды держат при своем дворе прижитых на стороне детей.
К глазам Розамунды снова подступили слезы, и она дрожащими губами пролепетала:
— Всякий раз, как он попадется мне на глаза, я хочешь не хочешь буду вспоминать его мать.
Генри пожал плечами:
— Если тебе это так не по сердцу, поселим его при дворе какого-нибудь соседа. Я очень сожалею, что тебя заставили так страдать. И Бланш тоже весьма об этом пожалеет, обещаю. Ничего подобного больше не повторится. Спору нет, я должен был рассказать тебе про детей. Я горько теперь раскаиваюсь, прости меня, грешного.
Розамунда, однако, пока не собиралась ставить точку.
— Сколько же еще ублюдков ты посеял в округе? — с вызовом спросила она.
Он цинично усмехнулся ее запальчивости:
— Я уже давно не малое дитя и прожил в Рэвенскрэге большую часть своей жизни. Перестань мучить себя моим прошлым. Отряхнем его прах. — Он шутливо потер рука об руку, как бы разделываясь со всеми своими проступками. Это легкомыслие еще больше вывело Розамунду из себя.
— Это все, что ты можешь мне ответить?
— Ну чего еще ты от меня хочешь добиться? Я голоден, я устал, я трясся весь день в седле. Давай спустимся и поужинаем. Пора кончить этот разговор.
— Вот как? Как легко ты обо всем забываешь, мне бы так… Небось, уже забыл, что я спасла тебе жизнь? И вот какую я получила от тебя благодарность!
Он посмотрел на нее с искренним изумлением, не понимая, при чем тут его спасение.
— Я же сказал, что навсегда теперь твой должник, какой еще тебе надобно благодарности? Будь благоразумна, Розамунда. Что было, то было. Я не могу переделать свою жизнь наново.
— Ну так вот что я тебе скажу… Знай я про твой обман, еще бы подумала, стоит ли ради такого рисковать, — Розамунда уже не очень понимала, что говорит, — меня ведь могли убить, но у меня на уме была одна кручина — как бы тебя спасти… Я-то верила, что ты мой… а у тебя, оказывается, и дети уже есть, а эта рыжая сука божится, что ты до сих пор у нее пасешься, потому что у нее в запасе много всяких пакостей, от которых ты делаешься точно похотливый жеребец.
— Замолчи! С меня уже довольно! Мне ты поверишь или Бланш, теперь уже неважно. Завтра мне снова в поход, так что у тебя с лихвой будет времени выбрать.
Он, резко развернувшись, пошел к двери и с такой силой ею хлопнул, что деревянная дверь только чудом не треснула. Розамунда слышала, как его шаги гулкой дробью отдаются от каменных ступенек.
Потрясенная, Розамунда так и осталась стоять у окна, чувствуя, как холодок побежал по ее спине. Значит, утром он уезжает, и этот последний перед разлукой вечер они провели в ругани. И снова слезы побежали по ее щекам. Все из-за этой Бланш Помрой. А может, рыжая потаскуха специально наговорила на бывшего своего любовника? Чтобы их рассорить? Чего ради Генри стал бы ее обманывать? За все время, пока они вместе, она ни разу не поймала его на лжи… Но ее тут же снова одолели сомнения;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49